Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Запах смерти

Джеффри Бартон Запах смерти

© Шабрин А.С., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. «Издательство Эксмо», 2021

* * *
Баррелу – чемпиону по перетягиванию всего подряд, любителю фрисби образцовому чау-хаунду и первейшей собаке, о которой может только мечтать ребенок

Собака наделена душою философа.

Платон

Благодарности

Хвала размером с английского мастифа моему агенту Джилл Марр из «Литературного агентства Сандры Дейкстры», взявшей на себя собачий труд по поиску дома, подходящего для этого моего кутенка. Долг благодарности размером с датского дога перед Даниэлой Рапп – старшим редактором «Сент-Мартин пресс», протащившей рукопись по бессчетным собачьим площадкам, чтобы та стала поджарей, бойчей и проворней, да еще и веселого нрава. Прочим редакторам, что грызли роман зубами: среди них Джилл Марр и Дерек Макфадден от «Сандры Дейкстры», редактор-копирайтер Сара-Джейн Герман из «Сент-Мартин пресс» и, как всегда, мой отец Брюс Бартон. Сердечное спасибо вам всем – вы подвигли меня повилять хвостом!

Часть I Заход

Собаки любят своих друзей и кусают своих врагов – в отличие от людей, которые неспособны на чистую любовь и всегда вынуждены смешивать любовь и ненависть.

Зигмунд Фрейд

Глава 1

Кристин Дэк изнывала с похмелья.

Свадебный уик-энд в Чикаго по своей безбашенности бесспорно удался. Ну а как могло быть иначе в кругу старых боевых однокашниц? Хотя Сьерра, заметим, не выбрала ее в подружки невесты несмотря на закадычную дружбу в их далекие, незабвенные универовские дни в Миннесоте. И все знали почему. Все-таки Кристин встречалась с Брэдом почти половину их студенчества (весь второй и третий курсы), и Сьерра, по всей видимости, до сих пор относилась к этой теме слегка щепетильно. Само собой: когда речь заходит о женитьбе, вы уже не «подружки-поскакушки». Или как там у парней: «Мы друзей на телок не меняем». Вуаля.

Да и ладно. С дефиле невестиных подружек случился пролет, но зато высвободилось больше времени на встречи со старыми друзьями, восполнение пробелов насчет того, кто чем живет и дышит, ну и, само собой, на возлияния шампанским… не говоря уже о танцах ночь напролет.

Воскресная рань застала Кристин за возвращением в Миннеаполис. Ее перламутровая «Мазда Миата» неслась по автостраде навстречу понедельнику, на который ее шеф и шефиня шефа назначили семинар-тренинг… и тут Кристин накрыл тошнотный позыв. Свою «Миату» она зигзагом дернула на правую полосу (слава богу, на трассе было свободно и никто не взъелся). Мимо только что мелькнул съезд на Эгг-Ривер; надо было срочно приткнуться к обочине (публичный блев на федеральной трассе – слишком специфичное начало дня), но тут взгляд Кристин ухватил знак зоны отдыха, спасительно плывущий навстречу. «Миата» по свертку скользнула на парковку перед заведением.

Вообще, по-здравому, накануне Кристин не мешало бы урвать несколько часиков сна, но уж больно хотелось возвратиться домой с куском непочатого воскресенья. Предстояло еще подготовиться к понедельничному шоу на арене (то-се, пятое-десятое), а заодно замутить стирку. Ну а потом, на сладкое, остаток дня провести овощем у телика, бездумно поглощая мороженое за отходняком после загула в Городе Ветров[1].

На фоне выпитого ей никогда толком не спалось…

А уж вчера она набралась однозначно.

К концу вечера шампанское хлынуло, как вода. Ударило, можно сказать, фонтаном.

Слава богу, что в такую рань на стоянке нет машин. Не хватало еще опозориться и развеселить зевак, если не получится вовремя добежать до туалета. Шампанское, льющееся внутрь, куда привлекательней, чем когда рвется наружу.

Кристин приперло в женском туалете. На самом деле ей стоило лишь представить, как суется в горло палец, и разжиженный свадебный пир бабахнул наружу, словно вскрытая нефтяная скважина. Позже, за мытьем рук, лица и шеи, Кристин заставила себя как следует хлебнуть из-под крана, чтобы пресечь обезвоживание и перезапустить циркуляцию жидкостей в организме.

Хорошо, если «аш-два-о» задержится внутри, а не пойдет верхом обратно.

«О боже, я что – до сих пор пьяная? И пять часов дерганого полусна не помогли? Это ж еще и копы могут докопаться!»

В автомате Кристин купила бутылочку 7UP, скрутила крышку и припала всем ртом, отхлебнув по максимуму, то есть примерно четверть стакана. Отрыжка колко отдала в нос – ничего, так еще лучше для трезвости. Выйдя наружу, Кристин заметила черный фургон, припаркованный рядом с ее «Миатой»; сейчас он тылом сдавал к проезжей части. Ого: получается, она загибалась довольно долго, если этот фургонщик приехал после нее, успел справить свои дела и теперь уже отъезжает от заведения.

При виде девушки на входе водитель помахал ей рукой. Такие сценки с парнями у Кристин иногда бывали, но сегодня она ощущала себя явно в некондиционном виде.

Затем она заметила эвакуатор, припаркованный на дальнем краю стоянки. За рулем виднелась одинокая фигура. Черты лица на таком расстоянии не различались, но можно было сказать, что он смотрит в свой смартфон, вероятно, пытаясь определить, откуда ему звонит какая-то заблудшая автомобильная душа.

Кристин сделала еще один глоток 7UP, глядя, как на место, только что оставленное черным фургоном, въезжает и останавливается старый трейлер-«универсал». Вот открылись четыре двери, и наружу высыпала семейка – молодая пара и двое крикливых соплезвонов, по виду первоклашек.

Кристин тронулась в сторону пешеходной дорожки – подальше от бензиновой привони и при этом с надеждой, что напиток подправил запах и аромат ее дыхания. Надежда была и на то, что в женском туалете воздух тоже успел очиститься.

Ей повезло, что в зоне отдыха не оказалось других машин, особенно с тетками. И что никто не притащился прямо за ней по пятам. Кристин подумала об этом в тот момент, когда изогнулась над унитазом в своей кабинке между надсадными приступами избавления от того, что она, казалось, выпила за всю свою жизнь. Но из-под кромки не проглядывало никаких посторонних ног. Слава те господи…

Глаз любителей пеших прогулок радовала вывеска о километровом терренкуре по прилегающей природе. Шикарно. Можно спокойно дососать бутылочку, нюхнуть свежего воздуха (если воздух автострады можно считать таковым) и прорыгаться не хуже призовой свиноматки. Никто не услышит, а если разбалансированный желудок пойдет на второй круг, то можно будет беспрепятственно удобрить траву и кустики этого конкретного района Иллинойса своим биоматериалом: берите, не жалко. Этот моцион еще и поможет протрезветь, чтобы никто не дай бог не стопорнул ее на трассе (представляете звонок из какого-нибудь медучреждения Иллинойса на работу? «Я, мол, на презентации завтра не появлюсь, потом все объясню»).

Сойдя с дорожки, Кристин пересекла газон к началу терренкура. И тут воспоминание о том, что произошло на исходе минувшей ночи, шарахнуло ее с гулким грохотом товарняка.

О боже. Боже. Бо-же…

Сердце, ухнув, замерло в горле. Ее снова чуть не вырвало, но теперь не от тошноты, а скорее от воспоминания. Кристин вспомнила, как улизнула из банкетного зала «Ритц-Карлтон», воспользоваться дамским туалетом в одном из коридоров отеля. Выходя, она поймала на себе взгляд Брэда.

Оба улыбнулись, словно заговорщики своей общей тайне.

А когда Кристин вышла из туалета, Брэд стоял и ждал ее.

– Я по тебе скучал, – сказал он.

Кристин без слов подошла и, тронув ему щеку кончиками пальцев, прильнула поцелуем к его губам. Их языки соприкоснулись и ласково сплелись. Она ощутила у себя во рту жар его дыхания.

После нескольких секунд тихой близости Кристин оставила Брэда онемело стоять и направилась обратно по коридору, в конце которого стояла ее закадычная подруга по универу. Сьерра… вся в белом, руки на бедрах, слезы на глазах.

Мимо своей старой подруги Кристин прошла, даже не моргнув; она ее как будто даже не заметила, словно ее там не было, и быстро зашагала к лифтовому холлу, поднявшись оттуда к себе в номер.

Свою прогулку на природе Кристин начинала больной и разбитой сразу в нескольких смыслах. В таком ужасе от своих «припоминаний», что не оглянулась и не заметила, как из эвакуатора на стоянке вышел водитель и направился за ней следом.

В другой раз Кристин, возможно, заметила бы несколько простых деталей.

Мужчина был белым, среднего возраста. Метр восемьдесят или чуть повыше. Килограммов семьдесят пять – восемьдесят. Каштановые волосы, залысины с боков. Намечающееся брюшко.

Общий вид неприметный. Легко забываемый.

«Невидный во всех смыслах этого слова, – заметила бы, наверное, Кристин. – Черт возьми, – сказала бы она, – по мне, так все они на одну морду».

На своем понедельничном тренинге в Миннеаполисе Кристин Дэк так и не появилась.

А ее «Мазда Миата» через пару недель объявилась в Милуоки.

Глава 2

Диспетчер сообщал о самоубийстве.

Формально офицер Киппи Гимм и ее напарник Дэйв Вабишевски направлялись в таунхаус Форест-Глен для проверки бытовых условий, но в дополнительном сообщении от оператора 911 Гимм все прочла между строк. Жильцом таунхауса был некто Скотт Грейнджер – белый, сорока двух лет, рост 183, вес 81,6 (в досье, кстати, два вождения в нетрезвом виде, последнее еще в производстве). Пьянка за рулем – это ладно, а вот статистика самоубийств среди мужчин нынче была почти в четыре раза выше, чем у женщин, причем в последние годы мужчины среднего возраста стали опережать своих более молодых собратьев, как будто намеренно рвались к максимальным показателям.

Но не статистика и не проблемы с алкоголем, и не то, что Грейнджер не брал трубку, отклоняли стрелку от рутинной проверки. Не за этим они с Вабсом отправились к какому-то заброшенному обормоту, хлебающему за полночь свое крепленое в тоскливых раздумьях об упущенной жизни, непройденных дорогах и в эсэмэсках друзьям, с которыми еще не успел разосраться, о желании покончить со всем этим.

Подлинной причиной отклонения Гимм и Вабишевски стал звонок от соседа Грейнджера. Полуночник Менкен, обитающий через стенку, поднялся на ночной шмон своего холодильника с просмотром ночного ТВ, когда вдруг заслышал какую-то гудящую вибрацию – из гаража, что ли… Неужто он лоханулся и не заглушил свою лайбу, возясь с мешками из магазина? Видно, гамбургеры-фигамбургеры так занимали его ум, что он оставил машину включенной. Менкен кинулся проверять – но это оказался не его «Бьюик Спортбэк». Значит, все-таки не сбрендил. Тем не менее жужжание и вибрация по-прежнему доносились; более того, они стали громче и исходили определенно от соседа. Менкен нажатием кнопки поднял дверь своего гаража и выбежал наружу, где вышел на подъездную дорожку Грейнджера и приложил там ухо к его гаражной двери.

Да, машина внутри определенно работала, причем уже бог весть сколько.

А это означало выхлопы угарного газа. Не в силах поднять дверь соседского гаража (не сдвинулась ни на йоту), Менкен еще минутную вечность тарабанил к соседу в дверь, после чего побежал обратно к себе и набрал 911.

Для Киппи Гимм это был как раз последний день ее годового стажерства в ДПЧ – Департаменте полиции Чикаго – так что, безусловно, надо было это дело после смены чуток отметить. Скажем, пропустить по пивку в «Гэмблерс», для настроения. Возможно, что и посостязаться с Вабсом в дартсе. Гимм с Вабишевски патрулировали по 17-му району, от Олбани-парк до Норт-Пуласки, и с поступлением вызова зажгли мигалку и помчались на Форест-Глен, благо ехать было недалеко.

Перед домом их патрульную машину встретил пухлячок в серых трениках и шлепанцах на босу ногу. Взволнованно маша одной рукой, другой он указывал на дверь гаража Грейнджера. После короткого выяснения с полуночником Вабс поспешил к входной двери, а Гимм, обойдя патрульную машину, достала из багажника пожарный ломик.

– Я волнуюсь за женщину с мальчиком, которые там живут. – Менкен кивнул на жилище соседа.

Киппи приостановилась.

– Грейнджер был женат?

– Не знаю… может, типа подружка. Они здесь с сыном уже с месяц квартируют. – Менкен указал на одинокий автомобиль на подъездной дорожке. – Это «мерс» Грейнджера, так что в гараже у него, думаю, стоит старый «шевик», потому так и рычит на холостом ходу. Эти старые пикапы без конвертеров дают выхлоп еще более ядовитый.

В соседе Грейнджера угадывался фанат шестеренок-карбюраторов не меньший, чем отец Киппи Гимм.

– А на чем ездит эта его подружка?

– Синий «Форд Фиеста», – без запинки ответил Менкен. – И я молю бога, чтобы он не стоял в гараже вместе с тем «шевиком».

Орудие взлома входной двери оказалось уже не нужно: вошедший в образ мачо Вабишевски вломился в дом со второго удара ногой в косяк.

Внутри оба копа проскочили по гостиной и мимо ступенек, ведущих на верхний этаж, забежали в пустую кухню. Центральный остров венчала бутылка «Джек Дэниэлс», почти пустая. Раковина напоминала слоновье кладбище, куда уходят умирать отжившие свое бутылки «Короны». Впрочем, кухня оказалась не пуста: возле острова на полу обнаружился хозяин – Скотт Грейнджер, морской звездой распяленный на полу возле опрокинутого табурета.

– Я к гаражу! – бросила Киппи, вся в мыслях о женщине и ее сыне. Грейнджера она переступила, а над простертой фигурой присел на корточках Вабс.

Гимм рывком распахнула дверь, нашарила клавишу выключателя и, включив свет, кинулась к тарахтящему в гараже пикапу (к счастью, «Шевроле» стоял здесь один). В следующую секунду у ближней стены она заметила щенка золотистого ретривера. Собачонка валялась на груде старых одеял, с приоткрытой пастью и пятнами, по всей видимости, рвоты на цементном полу.

Пока дверь гаража, повинуясь нажатию кнопки, ползла вверх, Киппи не сводила глаз с пикапа. Дернув на себя дверцу, она сунула руку в кабину и заглушила мотор. Беглый догляд показал, что машина пуста. После этого Киппи задумчиво остановилась над кремово-золотистым щенком, свившимся и переплетенным с одеялом.

Безмолвный и квелый, ни дать ни взять свалявшееся полотенчико.

Неподвижный.

Аж сердце сжимается.

За год своей работы в полиции Киппи Гимм довелось пару раз быть свидетелем грабежей на дороге (это ж все-таки Чикаго). Однажды она наложила жгут на руку пятилетней девочки, единственной оплошностью которой оказалось сидеть на заднем сиденье пережидавшей светофор машины, когда рядом на полосе остановились бандиты. Видела она и человека, сгоревшего заживо у себя в кабине, когда пожарные из-за жары не смогли пустить в ход «челюсти жизни»[2]. Был еще случай, когда Киппи Гимм с Вабсом прибыли по вызову в дом престарелых, где сочащийся из-под одной из дверей специфический запах проник в коридор, становясь непереносимым для ближних соседей, которые довели это до сведения управляющего. Это была комнатка пожилой женщины, вдовы, которую не видели уже по меньшей мере неделю и которая, понятное дело, не отвечала ни на звонки, ни на стук в дверь, и тогда все жильцы, включая управляющего, поняли, что все это значит.

Сложилось так, что Киппи Гимм с давних пор была неравнодушна к собакам; с того самого дня, когда отец доверил ей дать имя щеночку бульдога (она назвала его Рокко), которого папа принес Киппи и ее старшей сестре в канун Рождества. Загруженность копа с содержанием домашних питомцев, увы, мало совместима, но Киппи рассудила, что если когда-нибудь выйдет замуж, то в их семейном клане непременно будет один или два четвероногих. Стоит ли говорить, как она обожала заботиться о Зи-Зи и Еве, двойняшках-шпицах ее сестры, когда та с семьей уезжала в отпуск.

Пожалуй, если сегодня они с Вабсом успеют в «Гэмблерс» до закрытия, придется принять на грудь что-нибудь покрепче, чем пиво.

Киппи вернулась в дом, по пути обогнув Вабса, который все еще пытался вернуть Грейнджера к жизни, и пробежалась по оставшимся комнатам, превратив обыск в упражнение по кардиостимуляции (как раз способствует снятию стресса после увиденного в гараже). Меньше чем за минуту она прочесала две спальни – хозяйскую и гостевую, – а также гостиную в цокольном этаже и прачечный закуток. Больше в доме никого не оказалось – ни женщины, ни сына. Жилье выглядело в целом опрятным, прибранным, если не считать осколков стекла и россыпи мелочи на деревянном полу в кабинете Грейнджера.

По всей видимости, здесь что-то произошло.

Миновав кухню, Гимм через выбитую переднюю дверь вышла из дома, спустилась по подъездной дорожке и направилась к растревоженному соседу.

– Вы знали, что у них есть собака?

– Собака? – встрепенулся Менкен. – Ах да, ко мне недавно вечером заглядывал мальчонка, показать щенка… Тот у них, видно, недавно появился.

Киппи Гимм поблагодарила его за усилия, сообщила дурную весть о ретривере, а также что к Грейнджеру выехала «Скорая».

Менкен кивнул и залопотал насчет того, что Грейнджер всегда был типом странным – нелюдимым, тихушником, но при этом, если судить по их встречам после заката, ночным гулякой. Пошло бла-бла-бла насчет вредных вибраций и о том, что у Грейнджера что-то то и дело просачивалось на поверхность.

Киппи слушала вполуха, оглядывая двор, подъездную дорожку, улицу – все что угодно, только не открытый гараж Грейнджера. Когда Менкен остановился перевести дух, она повернулась к нему, еще раз поблагодарила за помощь и предостерегла, чтобы тот на обратном пути не заглядывал в гараж Грейнджера, чтобы не видеть ту крайне неприятную – просто жуткую – картину, забыть которую не так-то просто.

Менкен топтался еще с минуту; из-под толстовки у него выглядывал пуп, словно сурок, исподтишка ищущий свою тень. Вид у Менкена был мрачноватый: ясно, что эта деваха-коп дает ему укорот. Тем не менее предостережению он внял и ушел к себе не оглядываясь.

Вообще такой резкости этот добрый самаритянин не заслуживал. Он действительно сделал доброе дело, но уж очень хотелось поскорей услышать о Скотте Грейнджере.

Вабс появился через пару минут.

– Бесполезно. Ничего не смог сделать. Думаю, Грейнджер по какой-то идиотской причине травил собаку газом, но при этом надышался сам: смерть просочилась через дверь.

– Вот и поделом, – буркнула Киппи. – Вселенская справедливость.

Вабишевски ничего не ответил.

Киппи Гимм обернулась и посмотрела на гараж с недвижной грудой одеял и золотистого меха. Уже слышна была сирена приближающейся «Скорой». Гимм провела рукавом по глазам и… чего-чего?.. Там что-то шевельнулось.

– Вабс, – выдохнула она, хватая напарника за плечо. Тот резко обернулся и посмотрел в направлении взгляда Киппи. – О-па. Что за чертовщина?

Сначала было ощущение, что это игра теней. Сама импровизированная подстилка, казалось, извилисто подергивается, но вот картина стала четче: из кучи одеял выпутался одинокий щенок и, повалявшись на боку, кое-как поднялся и заковылял к подъездной дорожке, приближаясь на четырех шатких лапах к полицейским.

Невероятно. Просто отвал челюсти.

Киппи быстрыми шагами подошла к гаражу и присела на корточки, встречая приближение песика.

– Все в порядке, медвежка, – шепнула офицер Киппи Гимм, протягивая руку.

Песик робко лизнул полицейский палец. Гимм взяла щеночка на руки.

– Медвежка, все в порядке, – повторила она, почесывая его за ушами. – Все будет хорошо.

А тут и «Скорая» подъехала.

Глава 3

– Мейс, та дама из полиции все звонит и звонит. – Пол Льюис руководил Чикагским центром по контролю и уходу за животными. – Говорит, что очень загружена по работе, но возьмет того золотистого ретривера, если никто другой не изъявит желания.

Я в ответ кивнул.

Пол не унимался:

– Я сказал ей, что сегодня к нам зайдет заклинатель собак.

Я посмотрел с осуждением:

– Пол, я тебя заклинаю: перестань меня так звать.

Мы с ним вращались на одной орбите собаководства. У меня была школа дрессировки собак, и, наверное, половину моего дохода составляла работа на город.

– Да перестань. Это облекает тебя ореолом таинственности.

– Ага. В форме кондома.

– Не скромничай.

– Так что там, черт возьми, произошло? – спросил я, до этого получив на телефон лишь сжатую информацию о жестоком обращении со щенком ретривера.

Пол протянул мне распечатку скана:

– Вот. В основном это от женщины, которая жила в таунхаусе, ну и, конечно, из полицейского протокола.

На листе было с полдюжины разномастных абзацев. Наблюдая за презентациями Пола в «Пауэрпойнте», я знал о его страсти к подчеркиванию слов и фраз. Если же он был в ударе, то выделял жирным шрифтом, курсивом и подчеркиванием целые предложения – да что там предложения: целые абзацы. Ну а после двух чашек крепкого кофе начинал малевать стрелки-указатели размером с Эверест. Сегодняшняя инсталляция включала обилие жирных шрифтов, но лишь с небольшим количеством подчеркнутых существительных.

Не желая вникать в полутона всех его курсивов и цветовыделенки, я вместо этого выслушал Пола и с его подачи прошел через основные моменты:

– Прежними хозяевами щенка – недолго, с неделю – были мать-одиночка и ее шестилетний сын. Женщина работала секретаршей в той же фирме, что и этот выродок Грейнджер. Мать с сыном ютились в квартирке ее сестры – житье, понятное дело, не сахар. Им оставалось всего два месяца до получения съемного жилья, а потому ни в коем случае не следовало переезжать к этому придурку, но женщина и Грейнджер были меж собой в отношениях. Они, видите ли, встречались. Ну а как только мать с сынишкой переехали к нему, так все и пошло наперекосяк. Грейнджер, оказалось, был классическим Джекилом и Хайдом – учтивым и податливым в рабочие часы, за обедом или в кино, но вечерами пил дома до одури. И чем больше напивался, тем сильнее изолировался от них… от мира… от вселенной. Оставленная на полу в гостиной игрушка оборачивалась тирадой длиною в ночь, с битьем кулаком по столу; флакончик крема в ванной, если поставить не туда, превращался в несносное брюзжание.

– Короче, держал их в черном теле?

– Ходили по струнке, как над вулканом. – Пол мрачно усмехнулся. – И вот последней каплей стал щенок. В начале той недели женщина с сынишкой привезли домой золотистого ретривера – кстати сказать, с позволения Грейнджера. Сестра женщины работала в ветклинике, поэтому они вдвоем придумали грандиозную схему: спарить мать щенка с породистым псом, приплод затем распродать, наличность положить в банк, а одного щеночка оставить у себя. Ты ведь знаешь, кутята рождаются с закрытыми глазками и ушными каналами – в сущности, слепоглухие в первые недели своей жизни. А по законам штата, первые два месяца щенка нельзя разлучать с матерью. И вот ровно на восьмой неделе женщина и ее сын принесли в дом Грейнджера теплый комочек золотистого меха, поместив его в ранее опрятный, незахламленный гараж Грейнджера. Реакция сожителя была такая, будто его дом собрались взорвать.

– Ей бы взять и вернуться к сестре.

– Она уже решила, что будет ждать ровно до сдачи квартиры, а потом уйдет, к черту, от этого долболома. Ее наблюдения за последний месяц эволюционировали от, – Пол посмотрел в какие-то свои записи, – «что-то ты многовато пьешь» до «давай-ка с этим полегче», затем «да у тебя проблемы» и наконец «какой же ты гнусный алкаш». Кульминация, как и следовало ожидать, произошла прошлой ночью: Грейнджер дал ее сыну пинка.

– Вот это кульбит!

– Во всяком случае, это все, что у нее написано, – сказал Пол. – Женщина собрала мальчика, запихнула вместе с чемоданом в машину и довела до сожителя, что у них «амур пердю». Хоть она и собиралась в спешке, но дала понять, что завтра с самого ранья вернется за остальными вещами и за щенком… после того, как этот козлина протрезвится.

– Чего, конечно же, не произошло.

– Остальное тебе известно, – сказал Пол. – Кстати, эта женщина поделилась со мной мелкими психическими зарисовками. Грейнджер никогда не рассказывал о своем прошлом, но, по ее мнению, в детстве он страдал от эмоционального или физического насилия… и это сказалось на его психике. Однако вместо того, чтобы обратиться к психотерапевту, Грейнджер занимался самолечением – топил свою боль в алкоголе, – заключил Пол, бросая тетрадь с записями на стол. – И видимо, после того скандала Грейнджеру спьяну втемяшилось, что надо бы показать ей гнусного алкаша, которого она ввек не забудет.

Слушая рассказ Пола о щенке-ретривере, к которому я и приехал, я дымился, словно овощи на противне. На детство Грейнджера мне было наплевать. В моем уставе жестокое обращение с животными приравнивается к смертной казни. Будь моя воля, то Грейнджеров всего мира я бы с друзьями развешивал на сельских площадях вместо елочных украшений. И если б этот конкретный урод не пробил свой собственный билет – вымер при естественном отборе, – я лично поехал бы в Форест-Глен и там сунул ему в рот разгоряченный ствол.

– А что та женщина с ребенком? – спросил я. – Почему не забирает терьера?

– Она насчет той ночи жутко переживает. Клянет себя, что оставила щенка с умалишенным. Но они тогда перебрались в отель. Она и не думала, что он выкинет что-либо подобное, и… В общем, у них с сыном сейчас весьма затруднительное положение: на подвесе меж двух домов, и сейчас им откровенно не до собачек.

– Что ж, ее вины в этом не вижу.

– Подозреваю, что своему сынишке о том, что произошло на самом деле, она не рассказала. Им и так пришлось несладко, не хватало еще дополнительно травмировать бедного ребенка… – Пол пожал плечами. – Мне она сказала, что, может, возьмет другого щенка из первоначального помета, когда они более-менее обоснуются на новом месте: чтобы ребенок типа поверил, что это та же самая собака. Я же подозреваю, что после произошедшего она боится, что у собаки появятся какие-нибудь отклонения: повреждение мозга или другой какой дефект…

Мы вышли из углового кабинета Пола и направились в южную часть здания, где расположен питомник. Чикагский центр по контролю и уходу занимает пять тысяч квадратных метров на Юго-Западной авеню. Эта служба работает как приют и может одновременно содержать в отдельных вольерах более пятисот животных. Это также командный центр для бригады сотрудников по контролю за животными, с парком из двадцати грузовиков и спецфурой, оборудованной для выездных приемок и вакцинирования.

Из своих друзей близкими я считаю всего нескольких, а Пол среди них занимает центральное место. Он любит собак, а насколько я могу судить, в нашем безумном мире существует лишь два типа людей – те, кто их любит… и просто гуаноиды. Пол старше меня на десяток лет; ему уже под сорок, он исправный католик, и у него четверо или пятеро детей то ли дошкольного, то ли школьного возраста (уж простите мою забывчивость). Жена Пола, Шарла, чертовски хорошо готовит: растущая талия Пола тому подтверждение. Как глава службы, он всегда при костюме и галстуке, в то время как меня вы никогда не застанете вне джинсов, берцов и умеренно свежей футболки. В целом Пола можно назвать ухоженным: к концу дня он никогда не бывает всклокоченным, прическа на подстриженной в салоне голове сидит волосок к волоску. Для меня же вскрывать разовую упаковку с жилеттовским станочком или прореживать после душа пятерней свою каштановую гриву – уже изрядный напряг душевных сил.

– Ну что, твой заход? – сказал Пол, открывая металлическую дверь в один из многочисленных коридоров с решетчатыми вольерами по бокам. Чикагский центр по контролю и уходу содержал в основном собак и щенков, кошек с котятами, хотя иногда среди его постояльцев попадались и койоты, и еноты.

– Мой. – Я кивнул.

По обе стороны длинного коридора, крепко пахнущего мехом, собачьим кормом, звериной мочой и дезинфектантами, тянулись вольеры высотой в полтора метра. Вольеры состояли из клеток – квадратов по метр двадцать, с толстой цементной прокладкой по бокам и сплошной задней стеной из бетона (за все время из питомника не произошло ни одного побега). Прямоугольная щель внизу позволяла просовывать внутрь миски с едой и водой. Перед клетками тянулся узкий слив восемь сантиметров глубиной, идущий в канализацию и облегчающий промыв клеток шлангом.

Как-то раз я критически прошелся насчет тюремного вида всех этих клеток в питомнике; Пол взбеленился, и в итоге мне пришлось быть слушателем десятиминутной лекции о годовом бюджете и острой нехватке волонтеров. Один из них сейчас, кстати, маячил в дальнем конце коридора: проверял животных и наполнял миски из лейки. На полпути по коридору, возле крана, ждало своего часа мятое жестяное ведро – до него черед непременно дойдет, лишний раз доказывая, что без помойного ведра реально никуда.

Коридор полнился разномастным рычаньем, лаем и повизгиванием, звонким тявканьем и скулежом – эдакий швейцарский йодль на все собачьи лады. Интенсивность была несколько слабее, чем в другие мои посещения, хотя все равно довольно бойко. Всякий раз, когда муки совести перед Полом вовлекали меня в волонтерские смены, я находил способ отключаться от шума – по большей части врубая в «ушах» что-нибудь типа «Линирд скинирд»[3].

Всем известно, что собаки десятки тысяч лет назад произошли от волков. С их одомашнивания все и началось, но где-то в пути псовая лингвистика попала на развилку – собаки стали лаять, а волки продолжили выть или молчать. Волчата, само собой, тявкают, но взрослым особям ведомо, что в случае опасности лучше просто умолкнуть и затаиться, пока угроза не минует. А вот лучший друг человека имеет обыкновение на угрозы лаять, пока те не исчезнут.

Однажды по телевизору я застал передачу, где мямлилось что-то о способности по звуку собачьего лая различать шесть различных эмоций – типа гнев, страх, блаженство и всякое такое, хотя мне кажется, что на самом деле этих оттенков гораздо больше.

Новоявленный постоялец Центра находился во второй клетке справа – вероятно, по указанию Пола его разместили ближе к двери. К центру каждой клетки на уровне живота крепились пластиковые пробирки-футлярчики. В них легко вставлялся листок с основными сведениями о транзитере: кличка, пол, возраст, вес, сделанные прививки, темперамент и т. п. Насчет нашего нынешнего героя указывался только возраст – «девять недель +», – и ничего больше.

Я расстегнул свою сумку, достал коврик для йоги и развернул его перед клеткой, подстраховавшись, чтобы тот краешком не обмакнулся в желоб стока (знаком не понаслышке, что за субстанции текут по этой нечистотной речке). Работать с собаками – всегдашний болезненный вызов твоим коленям, поэтому причиндалы вроде коврика и строительных наколенников – мой неразлучный профессиональный антураж. Я растянулся на животе перед клеткой, таким образом поравнявшись глазами с новым обитателем питомника, а Пол, скрестив на груди руки, прислонился к металлической двери и наблюдал.

Я уставился на золотистого ретривера. Несмотря на гам и сдержанную ярость коридора с его ворчанием территориальных споров, лаем приветствий, скулежом тревоги или страха, воем тоски или несчастья, новый жилец лежал неподвижно. Девочка. Бедняжка: свернулась сиротливым калачиком в дальнем конце конуры. Миски с кормом и водой выглядели нетронутыми. Ушастая голова лежала на передних лапах, один глаз тоскливо смотрел в мою сторону. Бедный дитенок – отнята от матери, братьев и сестер; затем бурная акклиматизация в новой чужой семье, быстро завершившаяся тем, что какой-то псих пытался ее удушить…

Какое-то время мы молча изучали друг друга.

– Привет, малышка, – ласковым голосом сказал я спустя минуту. – Меня звать Мейсон Райд, а для друзей я Мейс. Пол все мне о тебе рассказал: как все случилось и как это стремно и чертовски обидно – ведь я вижу, что ты красотулька и заслуживаешь себе лучшего друга.

Из сумки я достал банку арахисового масла и выхватил вкусняшку, которых в моей сумке в изобилии. Печеньку «Милки боун»[4] я обмакнул в масло и сунул в клетку – процедура, которую я проделывал тысячу раз. Отказаться от «молочной косточки», да еще в арахисовом масле? Для животины такое немыслимо.

Щенок даже не пошевелился.

– Я просто оставлю это здесь, можешь угоститься, когда захочешь, – сказал я. – Хотелось бы, конечно, чтобы вкусняшки залечивали все раны, но, к сожалению, так не бывает. – Я покачал головой. – Как бы то ни было, Пол молодец, что позвал меня. Он хороший парень, даром что в блек-джек играет как трехлетка. Ты не поверишь: однажды он продул, имея на руках пару десяток – бесспорный выигрыш; даже гребаный дилер пытался его отговорить.

Реакции ноль; чтобы как-то заполнить пустоту, пришлось дорассказать историю о проигрыше директора Центра в казино.

Пол у двери пожал плечами:

– В тот вечер мне везло.

– Мне было не по себе даже сидеть рядом с человеком, выкинувшим такое. Но Пол тем не менее позвонил, потому что знает, что мне нужен новый лучший друг. Видишь ли, у меня был англичанин-спаниель по кличке Эми…

– «Пьюэ прэйр лиг»?[5] – отвлек вопросом Пол.

– Ага.

– Но это же не кантри.

– Американский кантри-рок, – сказал я. – Я фанатею не только по кантри. Помнишь Джуда, мою австралийскую овчарку?

– Отличная кантри-группа, почти «Битлз».

– Пол хороший парень, – повторил я, – но его познания в кантри вполне умещаются под хвостиком у хомячка. – Я снова сосредоточился на испуганном щенке, наблюдающем за мной из глубины клетки. – Так вот, Эми был спаниелем уровня академика, блестящей собакой-нюхачом. А потом он заболел – почечная недостаточность, ничего не поделаешь. Ему было всего девять. И… В общем, теперь мне нужен новый лучший друг.

К этому моменту голова ретривера приподнялась, и теперь его глаза пристально смотрели в мои.

– У тебя очеса как небеса, – сказал я и еще несколько секунд не отводил от него взгляда. – Эльвира.

– «Статлер бразерс»? – снова блеснул эрудицией Пол.

– Популярной ее сделали «Оук ридж бойз», но написал сельский сквайр по имени Даллас Фрэйзер[6].

Я просунул указательный палец в клетку и пододвинул лакомство на пяток сантиметров в сторону щенка.

– Поедешь ко мне домой – назовем тебя Эльвирой. Ты красивая лапулька, и усыновить тебя каждый будет рад. Бегала бы на выгуле, а вечерами, может, гонялась бы за фрисби. Кто-нибудь из ребятишек даже подворовывал бы для тебя со стола еду, хотя, подозреваю, не меньше времени ты проводила бы в такой же конуре, как эта. Знаю и еще одно собачье вожделение: наделать во дворе и наблюдать, как хозяин наступит в твою кучу. Но учти: такие фокусы удаются только раз, от силы два.

Щенок встал и пару раз тряхнул головой, словно отряхиваясь от паутины.

– Однако если б ты меня приняла, Эльвира, жизнь у нас пошла бы совсем иначе. Мы бы играли с тобой во множество игр – тренировочных, – и каждый раз, когда ты усваиваешь что-нибудь новое, я бы бросал тебе вкусняшку. Так мы бы развили и отшлифовали до блеска твой уникальный нюх.

Щенок сделал ко мне несколько шагов, наклонился и лизнул лакомство.

– Жить ты будешь со мной и еще несколькими друзьями. Уверен, что тебе понравится Сью, который мнит себя Кинг-Конгом. Есть еще пара короткошерстных колли – они, кстати, сестренки – Дельта и Мэгги Мэй. Эти залижут тебя до одури. Угадай, что произойдет еще? После наших тренировочных игр ты станешь СПО – собакой по поиску останков. Знаешь, чем мы зарабатываем на жизнь?

Я сунул обратно в клетку свой палец. Секунду щенок смотрел, а затем лизнул его.

– Поиском мертвых тел.

Часть II Дни тренировок

У каждой собаки бывает свой день.

Джонатан Свифт

Глава 4

Через десять месяцев

Я подумал, что у нее припадок. Дрожа всем телом, она горбилась на куче битого цемента, обвалившихся кирпичей и прочих обломков. При крепком зажмуривании дрожь только усилилась. Ее трясло, словно в цепких объятиях кошмара.

– Вира! – громко окликнул я, встав на колено и поглаживая ей лоб, одновременно теплый и влажный.

Транс нарушился, ушастая голова дернулась в мою сторону. Глаза резко открылись, а затем она села (как я учил ее делать при всякой находке) и начала скрести под собой лапой по разбитому бетону.

Формально назвав собаку Эльвирой, я тем не менее сократил ее имя до «Виры», для удобства подачи команд. Кремово-желтый мех и круглые, ничего не упускающие любопытные глаза – Вира была теперь изрядно выше полуметра в холке, плюс двадцать семь кило неутомимого энтузиазма в мышцах.

Собаки в целом живут в мире обоняния и слуха, а поисковые собаки обучены обнаруживать человеческие останки по запаху соединений – специфических запахов, – выделяемых телами при разложении. Разлагающиеся человеческие останки выделяют почти пять тысяч различных химических соединений. Ученые все еще пытаются расшифровать, какое из многочисленных соединений действительно имеет значение для собак-поисковиков, но какой бы ни была химическая сигнатура, она присутствует в трупах – от свежих, вскоре после смерти, до скелетов, пролежавших несколько лет. Присутствует она и в различных тканях, таких как жир, кровь и кости.

Вира была обучена находить и следовать за запахом разлагающейся человеческой плоти, поднимающимся из почвы. Она обучалась и как ищейка, что следует по запаху, попавшему на землю, и как собака, способная улавливать запах разложения по ветерку и отслеживать его до точки местонахождения. Хорошая собака-поисковик может находить человеческие останки в развалинах землетрясения или пожара, или же внутри неглубокого захоронения. Она способна вынюхивать сложные и слабоуловимые запахи, такие как сухие кости или, скажем так, более влажные субстанции.

Вира, как и большинство ретриверов, умна, как Эйнштейн. Запахи она учуивала, примерно как моя бывшая меняла мужей – со страстью и быстротой. Но сегодня у Виры была первая охота – ее первый выход на поиск опочивших. По мнению некоторых, я начал натаскивать ее чересчур рано, но она прошла интенсивную подготовку и проявила себя превосходной ученицей в выявлении необычных запахов, независимо от того, где я их разместил, на поверхности или под ней.

– Что ты нашла, детка? – спросил я, натягивая кожаные перчатки.

Вира продолжала грести лапой по глыбе бетона.

– Хорошо, я сейчас.

На лапы своих собак я распыляю реагент, образующий защитную пленку для укрепления подушечек. Тешу себя надеждой: какая ни есть, а страховка. В тех местах, где нам доводится бывать, всегда навалом всякого мусора или обломков – режущих, колющих или жалящих, – на которые может наступить собака.

Сейчас я наклонился и покатил перед собой обломок бетона, словно снежок зимой… Тут-то и проглянула лодыжка женщины.

* * *
Его зовут Бархатным Чокером[7]: он похищает молодых женщин и держит их у себя, тешась на протяжении нескольких месяцев, пока они его не разозлят, – а это в итоге происходит неизбежно по той или иной причине. Тогда он душит своих пленниц куском веревки или бельевого шнура, надевает поверх следов удушения черное бархатное колье-чокер и оставляет тела для нас как часть своей извращенной игры.

Не уверен, что слово «мы» приобщает нас к полиции Чикаго. Моя команда поисковиков – сектор частный, а не государственный, и ЧУПу[8] мы помогаем только по запросу.

Время от времени (хотелось бы почаще, уж больно хорошо платят) мне выпадает поработать в Кинологическом центре ЧУП в Дес-Плейнсе. Там я занимаюсь в основном тем, что приучаю немецких овчарок искать пропавших или выслеживать подозреваемых, скрывшихся с места преступления. В полицейских подразделениях К-9[9] собаки используются для сопровождения патрульных или для вынюхивания наркоты и взрывчатки. Есть в них толк и при оказании помощи подразделениям спецназа.

Однако разыскные собаки – подвид совершенно иной. Их учат чуять смерть. И, в отличие от более распространенных патрульных собак, собаки-разыскники не используются ежедневно. Мы с Вирой вступаем в игру только в случае трагедии, как сегодня.

Своих собак по обнаружению людских останков я именую «Находчиками» и даже заказал бы футболки с этой эмблемой, если б мы участвовали в турнирах по софтболу или нас приглашали на корпоративы.

Моя собачья программа начинается как игра. По сути, этот свой режим тренировок я называю «трупными играми», и всякий раз, когда мои собачата слышат от меня эти слова, хвосты у них начинают вилять и они выбегают, азартно запрыгивая в пикап, в то время как я хватаю и гружу снаряжение. Своих собак я учу ассоциировать запах смерти – разлагающейся человечьей плоти, крови и костей – с одним из их теннисных мячиков или другой любимой игрушкой.

Для этого я использую искусственные нюхательные трубки для ряда запахов: недавно умерших, разложившихся и утопленников. Пускаю в ход и свою собственную кровь, но пока вы не начали думать, что я двинутый извращенец и похож на упыря, сразу скажу, что это не так; я не вспарываю себе запястье, выплескивая четверть чашки на землю, и надвигаю сверху камень. Нет; с помощью медсестры в местной клинике я время от времени отцеживаю пузырек, почти ничего при этом не чувствуя. Многие кинологи используют свою собственную кровь для придания охоте как можно большей аутентичности, как если б она разыгрывалась в реальном мире. В этот момент мы с собаками, по сути, играем в прятки со своими запашистыми игрушками на разных территориях, при свете дня или в темени ночи, при солнечном свете или под проливным дождем. И я учу своих собак мягко похлопывать лапой или садиться, когда они устанавливают источник запаха. При такой работе прыжки вверх и вниз или копание могут уничтожить улики… Кроме того, нет никакой реальной необходимости прокалывать мяч в штрафной зоне.

В начале недели северней Полиш-Виллидж была снесена старая колбасная лавка – теперь там готовилась открыть свои двери салон-парикмахерская; торжественная церемония намечалась на весну. Бригада строителей поставила вокруг участка ограждение от соседской детворы, чтобы не порасшибались, играя среди обломков, и от ворья, чтобы не растащили строительное оборудование. А когда нынче утром пришел на работу бригадир, то заметил два предмета, которых еще накануне вечером здесь не было. ...



Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Запах смерти