Кристиан Бэд Дурак космического масштаба

© Кристиан Бэд, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

От автора

Так случилось, что я вспоминаю будущее.

Если ты веришь в реинкарнацию, знай – душа в череде воплощений не совершает поступательного движения во времени. Вполне возможно, в прошлом рождении ты тоже видел, что будет с миром тысячелетия вперед.

Вспоминать я начал случайно, и не с этой истории. Поначалу не очень себе верил. То, что всплывало в памяти, казалось бредом или болезнью, картинки были обрывочными и бессвязными…

Потом все как-то утряслось. Да, я вспоминаю нечто. Я искренен с тобой, читатель. Все имена и названия в моих историях – настоящие. Огласовку менял лишь в тех случаях, когда она немилосердно резала современное ухо.

Читай. И пусть пройдет время, чтобы мы узнали, что здесь правда.

Я благодарю друзей и помощников. Одни мысленно были со мной, другие помогали исправлять ошибки, третьи не давали забыть, что живу я все-таки в нашем времени.

Перес Мешник

Виктор Ковтуненко

Елена Чернышева

Елена Кулагина

Влад Никитин

Павел Техдир Антипов

Душа Хрустальная

Елена Грушковская

Анна Самойлова

End1

Спасибо вам. Вы спускали меня с неба на землю и давали силы подняться снова.

История первая Проблемы с внешностью

Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Система Кога-2, Карат (Ивирэ)

Еще одна девица склонилась к другой, кивая в мою сторону.

Чего они все уставились?

Маленькие, пестрые, разряжены словно сороки. Есть такие птицы, жадные до побрякушек. Живьем я, правда, сорок не видел, только на голо. Говорят, их привезли когда-то прямо с Земли. Хотя, кто знает, была ли вообще эта Земля? А девчонки – вот они, руку протяни…

Первый раз после того, как покинул дом, еду в общественном транспорте. Он и сохранился-то лишь на заокраинных планетах вроде моей родной или этой.

Парень вот на меня выпучился. Но молчит. Я на полголовы выше.

Одет я обыкновенно (для Центра Империи): плащ из кожи змеептицы (ценой в пожизненную зарплату здешних шахтеров), на запястьях – нанобраслеты, от них руки как будто в перчатках из стальных лучей (тоже очень недешевая штука).

В остальном все просто. Волосы я не обрезал со дня сдачи экзаменов, так, подровнял вчера, и лицо мне немного выбелили от загара. Хотя, сколько ни сиди теперь в салоне, загар въелся – не отбелишь. И ширину плеч никаким плащом не скроешь.

Но это для миров Экзотики вульгарно – иметь такой грубый загар и такие широкие плечи, а здесь коротышка подрался бы со мной как раз потому, что я, по его мнению, слишком ухожен. Вот если бы я еще не смотрел на него с высоты своих двух метров!

Смог бы – съел бы меня глазами…

Здесь, на Ивирэ, не умеют скрывать мысли. Ивирэ – тихая планета. Северные задворки Империи. Выплавка металлов, добыча графита. Люди – прыщавые и мелкие. Девушки… Ну, девушки везде ничего, если помоложе.

Ивирэ называют еще Карат. За вид из космоса. Но лучше не садиться, чтобы не разрушать иллюзию. А я сел. Зачем? А не твоего ума дело.

Тут трилет завис, и я вышел. На остановке. Фантастика. Парням расскажу – не поверят.

Или тот, что смотрел на меня, – узнал?

В гостинице я уставился в зеркало. Может, что-то не так во мне?

Но все было как надо.

Я блондин, у меня большой рот и широкие скулы. Можно, наверное, сказать, что у меня чувственный рот, потому что он-то обычно и притягивает взгляды. Даже если сам смотрю на себя в зеркало, я вижу прежде всего рот. И женщины так же смотрят на меня, то есть на него, ну, как я в зеркало.

А больше и смотреть не на что. Глаза серо-зеленые, морда загорелая, как у любого космо. Скажи, у кого она в космосе не загорелая? Разве что у параба? Это парабы, твари шестирукие, не загорают от ближнего ультрафиолета.

Да, самое главное, мне двадцать два стандартных года. По имперским законам уже не мальчишка, но смотрю на мир все еще как семнадцатилетний. По крайней мере, в зеркале у меня очень наивные глаза, словно не убивал, не имел женщин. С такими глазами и живу. И убиваю.

Работа у меня такая – стрелок космической армады.

Вернее, пилот-стрелок. Второй пилот и второй стрелок. Оттого и волосы отрастил.

Почему? Да потому, что стрелки подчиняются напрямую наводящему. А наводящему плевать на мою прическу. А вот капралу совсем не плевать. Капрал подходит, смотрит сначала на выскобленную башку Дьюпа, потом на мою, волосатую, и долго-долго ругается на пайсаке. Но он плюется и уходит, потому что капрал мне никто, и звать его никак. И мне дела нет до того, что мой внешний вид ему противен. Когда ты полгода без твердой земли, один такой приход – полчаса радости. А поменяют капрала, я и волосы срежу – надоели. Могу даже побриться, как Дьюп.

Дьюп – мой напарник, то есть первый стрелок, а я его дублер и две дополнительные руки.

Дьюп не только в нашей паре первый, он Первый для всего крыла. Потому что мой напарник – один из лучших стрелков армады.

Башка у него всегда блестит, Дьюп бреет ее старинным таянским ножом. А в кожу между бровей он засадил толстое титановое кольцо. Парни говорят, что у Дьюпа не только кожа на лбу проколота, но и черепушка просверлена, и именно поэтому Дьюп – того. У него реакция – «четыре». А у человека потолок – «тройка». У меня тоже «тройка». Может, я и мог бы стрелять быстрее, но есть конкретная скорость прохождения сигнала в мозгах. То есть Дьюп палит туда, где цели пока нет, но сейчас она там будет.

И он не только палит. Еще никто не смог увернуться, когда Дьюп бьет кулаком в морду. Шутка у нас есть на корабле такая: заставить новичка подойти к нему, задрать нижнюю губу на верхнюю и хрюкнуть. Дьюп не обижается, он просто бьет.

За этой шуткой, похоже, скрыта какая-то давняя история. Копался я раз в сети и зацепил глазами слово «дьюп». Оказалось – это животное типа свиньи с такой вот выступающей нижней губой. И я понял, что Дьюп – совсем не имя, но спрашивать ничего не стал. Я слишком ценю дружбу с Дьюпом. Хотя язык у меня чешется. Когда-нибудь не удержусь и спрошу. Интересно, он мне врежет?

Из-за Дьюпа меня на корабле почти не задирают, хотя я первый год в армаде, да и вообще – есть за что.

И тут запищал софон.

Все бы ничего, но мне на этой планете никто не мог звонить. Я местный говорильник по прилете купил, чтобы такси, например, вызвать или гостиницу заказать. На руке болтался, конечно, служебный спецбраслет для связи с кораблем, такси можно организовать и по нему, но «батарейку» тратить жалко. Да и вызов пойдет как межпланетный, спишут еще с кредитки. А барахло однокнопочное можно потом сдать прямо в порту. И тем не менее оно зазвонило! Вот ведь сакрайи Дадди пассейша!

Ответить? Хемопластиковый многогранник не мигал, предваряя голорасширение, и даже не сформировал экран. Значит, номер не определился. Кто-то ошибся? Тогда софоны обменяются параметрами автонабора, и «планетарник» смолкнет…

Нет, звонит, гадина.

Кому я могу быть здесь нужен? А главное – зачем?

«У человека есть сто восемнадцать способов испортить себе жизнь. И сто восемнадцать выходов из трудных ситуаций, но все они против совести», – вспомнил я экзотианскую пословицу и нажал единственную кнопку.

– Слушаю! – я уже не сомневался, что звонят мне.

Софон потеплел и изобразил допотопную трубку с голосовым модулем.

– Господин эрцог, эскорт будет через десять минут, – сказал бумажный голос.

Квэста Дадди патэра! Но вырвалось:

– Какой, к Памяти, эскорт?!

(Ну не мог же я выругаться на пайсаке? И я брякнул, что слышал на экзотианском Орисе. Есть там такая забавная религия Веры и Памяти. Ее последователи считают, что человек в принципе вечен, а убивает его только память. И выражаются типа «да иди ты к Памяти».)

Трубка икнула. Похоже, она и ждала, и боялась чего-то такого.

Эрцог, между прочим, самый высокий титул в мирах Экзотики после Императорского дома. Но если учесть, что власть императора давно номинальная, то эрцог – о-го-го какая рогатая скотинка. Неужели меня до сих пор не опознали по голосу?

– Мы понимаем, что вы здесь инкогнито, господин эрцог, и подчиняетесь ритуалу. Но мы вынуждены настаивать на эскорте, – заходилась трубка. – В провинции восстание шахтеров, беспорядки…

Я перестал слушать. Дешевая мистификация, или меня с кем-то глобально переплели? Эрцог?

– Какое МНЕ дело до ВАШИХ восстаний и ВАШИХ беспорядков? – тихо и язвительно спросил я. Я вообще стреляю и говорю быстрее, чем думаю, однако и навожу тоже быстро – «тройка», она и есть «тройка». – Вам сообщили, что я здесь? Забудьте это. Вы в курсе, что, если… Я… скажу… «УМРИТЕ»… вы умрете?!

Трубка заткнулась, наконец. Она была в курсе, что высокородные миров Экзотики, особенно так называемые ледяные аристократы семи высших домов, действительно могли убить двумя-тремя грамотно построенными фразами. И, похоже, эрцог, за которого меня приняли, тоже мог.

– Сна вам без сновидений! – попрощался я очередной экзотианской пословицей и выключил софон.

Следующим порывом было – выбросить его в окно, но я сдержался. Софоном гостиничное окно не разобьешь даже в провинции.

Эрцог, надо же. Кто у нас вообще сейчас эрцог в двадцать два стандартных года? Ой, газеты надо было смотреть на подлете к Карату, а не зависать на порносайтах!

Включать софон, чтобы глянуть прессу, было бы большой глупостью. Его вообще следовало как можно быстрее сбыть с рук, этот дешевый звонильник.

Я оторвал от пластиковой гостиничной простыни длинную полосу, снял плащ, плотно свернул его, стараясь, чтобы получился прямоугольник, сунул на грудь под рубашку, примотал к телу. (Плащ из кожи змеептицы – не лучшая защита, но хоть что-то.) Потом я воткнул софон в задний карман брюк и пошел в гостиничный бар. Теперь за звонильник можно не беспокоиться, минут через десять он отправится в причудливое путешествие по городу. Ну и Хэд с ним. А в баре к тому же есть раздолбанные терминалы, где можно полистать газеты.

Читая, я почувствовал, как софон «ушел»… Не стал его задерживать. Я искал эрцога двадцати с небольшим лет, последователя Веры и Памяти. Может, кто-то недавно издох, и на парня рухнул титул?

«… стала смерть преподобного Эризиамо Риаэтэри Анемоосто Пасадапори. Наследник – двадцатилетний Агжелин Энек Анемоосто инкогнито отбыл в паломничество по местам молодости дяди. (Ну, правильно: эти ледяные уроды наследуют не отцу, а дяде.) Безвременно ушедший в возрасте двухсот тридцати шести стандартных лет эрцог и эрприор дома Паска оставил наследнику сто семь планетных систем (ого!.. ой, сколько всякой хрени!)… и синийский камень в 1842 карата с записью всех философских догматов дома Паска и высочайшей просьбой к наследнику рода, которую, как полагают родственники, тот и отправился исполнять».

Вот я влип. Хотя… Гори он багровым огнем, этот эрцог. Пива и спать! И пошел он в… Нет, неинтересно ругаться на стандарте. Скучно. Хорошо хоть – завтра на корт^[1] и…

Я выпил пива и пошел в свой номер.

Дом Паска – это дом Аметиста по-нашему? Наверное, стремно быть эрцогом в двадцать лет. Стремно и занудно.

В номере я, не раздеваясь и не включая свет, рухнул на кровать, с наслаждением потянулся и… скатился, выхватывая импульсник (дельного оружия, к сожалению, не было – в увольнении не положено).

В дверь ударили. Она устояла. Еще секунда. Крутанул сальто и взлетел на косяк над входной дверью. (Слава вам, строители! Косяк – шириной почти в ладонь, а ведь его могло вообще не быть.)

В три погибели, но я уместился между косяком и потолком.

Дверь вывалилась. Не стреляли. Сначала вошел с фонарем один в светопоглощающем защитном костюме, весь как черная клякса, а следом ввалились четыре полиса.

Я швырнул взведенный на уничтожение импульсник в окно, а сам вылетел в дверь.

В окно со сто тринадцатого этажа я бы не смог – не птица. В лифт нельзя, но в конце коридора должен быть мусорный лифт. Он движется раз в сорок быстрее обычного, однако для космолетчика это не скорость, и я тут же взлетел (малость приплюснутый) на крышу гостиницы.

Набрал через браслет номер такси. Может, возьмет меня на крыше, если успеет? Похоже, успевало. Почему-то меня не стремились убрать из бытия вместе с гостиницей. Ну и к Хэду. Я хотел знать только одно: есть ли у полисов номер моего билета на корт?

Итак, я видел, что убивать меня не хотят. Ну задержат, ну допросят. Через сутки-другие удостоверятся, что я не эрцог. А я тем временем не попаду на корт, не смогу догнать свой корабль в доках, мне вставят в зад «дисциплинарное» и на полгода лишат увольнений. Стоит ли из-за этого рисковать жизнью? А почему нет? Тем более по мне пока не стреляют.

Не успел я отдышаться, как заметил идущее на снижение такси-автоматичку. Сел в него. На крыше все еще пусто. Значит, местные полисы не круче военных. А может, фишка в том, что я сдавал экзамен по программе «Коммуникации и война в городе» меньше года назад, а они, может, вообще не сдавали. Нас же заставили ко всему прочему инструкции зубрить: что делает полиция в таких-то и таких-то случаях. В моем случае полиция обязана была отключить грузовые и пассажирские лифты. Отключить их можно в подвале. Допустим, дали сигнал тем, кто внизу. Но потом-то надо за мной на крышу подняться! Может, полисы сейчас стоят и мусорный лифт нюхают? Ну, мусор, к счастью, давно уже возят в запаянных пакетах.

Хотелось поболтаться на крыше, посмотреть – под силу ли полисам подняться на мусорном лифте, но рисковать я не стал. Это была так, минутная блажь.

В такси сбросил остатки адреналина и стал размышлять медленнее. Ну, допустим, ночь промотаюсь над городом. Мне не привыкать. Утром оцепят космопорт… Нет, не годится. Допустим, лечу в космопорт сейчас и на чем смогу валю куда угодно, а там пересаживаюсь на… Стоп, сколько у меня на кредитке? Опять не выходит.

Мой корт, прежде чем подойти к Карату, делает остановку у местной Луны-4, он отцепит там разгоночный блок и часть двигателей. Корт выйдет из прокола через… через двенадцать часов. До Луны-4 примерно два часа лету на внутрисистемном рейсовом. У Карата восемнадцать лун, так что с рейсовыми проблемы быть не должно, уж что-то по времени да подойдет. Я лечу на Луну-4, жду там свой корт, доплачиваю и сажусь на него. Корт идет к Карату. Заправляется. Висит на орбите. Прилетающих никакой бандак проверять не будет. Отсиживаюсь на корабле и в город не выхожу. Таким образом, в списках вылетающих с Карата меня не будет.

Риск, конечно, в таком плане был, но другого я пока не придумал и полетел в космопорт.

Когда садился на рейсовый до Луны-4, у посадочных терминалов заметил какое-то странное движение. Ну и ладно. Проверять в первую очередь начнут вылетающих из системы, а не болтающихся внутри нее.

В общем, долетел я до Луны-4, убрал в туалете волосы под берет, накрасил губы и ресницы на манер мелкой звезды теледэпов и довольно спокойно сел на свой корт, хотя вылетающих и здесь уже проверяли.

Я был почти доволен, когда вошел в общий салон корта и стал искать глазами свое посадочное место. Место мне досталось самое дешевое, но больше половины салона пустовало, а остановок больше не предвиделось. И я спокойно направился в элитную зону, где кресла поудобнее и проходы пошире.

И тут я увидел его.

Длинные светлые волосы, зеленые глаза, волевой рот… Правда, не такой смуглый, как я, но все-таки… В общем, я сразу понял, что это и есть эрцог. Дрянь земная! Вот же дрянь!

Корт ляжет на геостационарную орбиту через три часа, он не мелочь внутрисистемная, у него только разгон и торможение займут около часа. Этот похожий на меня парень выйдет и… Но ведь его не убьют, меня же не пытались убить? Стоп, это меня бы не убили, сдался я им.

Я прошел мимо эрцога и сел.

Он маячил на два кресла впереди. Я видел его затылок, такой беззащитный, мальчишеский. Вот ведь квэста Дадди патэра!

Поговорить в корте почти что негде – у каждого свое спальное место и место для сидения в общем салоне. Разве в кафе? Но как позвать туда эрцога?

И он, и я расположились на самых дорогих местах – удобное кресло, маленький столик, салфеточки… Эрцог экзотианец?

Я стал складывать из салфетки острую пирамидку, какие видел в ресторанах на Орисе. Башку можно сломать. Испортил три. Наконец вроде вышло. Если парень действительно экзотианец, он почувствует, как я нервничал, пока мастерил эту штуку.

Встал, прошел мимо него.

– Вы… урони… ли? – музыкальный, чувственный голос эрцога звучал неуверенно, словно он запинался на каждом слове.

Я обернулся.

Эрцог вертел в руках мою пирамидку.

«Идите за мной, – думал я, потея от усилия. – За мной». – Спасибо, – забирая салфетку, я коснулся его руки.

Парень вздрогнул. Понял или нет?

Через десять минут он подсел ко мне в кафе.

– В общем, у вас примерно три часа, чтобы решить, что делать, – закончил я свой монолог.

Эрцог слушал сначала удивленно, потом задумчиво.

– А ведь мы даже не знакомы, – сказал он, поднимая невозможно зеленые глаза. Экзотианец был красивее и утонченнее меня на порядок, но в целом мы и вправду оказались здорово похожи. – Если… вам будет удобно, я представлюсь как Энек. Это второе имя.

«Ого, – развеселился я. – Имперца возвели в ранг членов высокородной семьи».

Ответить на такое доверие мне было нечем, у простолюдинов двойные имена не в моде.

– Анджей.

(Вообще-то, мама с папой назвали меня когда-то Агжеем, но Дьюп переиначил на свой манер, и я привык.)

И тут же обозначился еще один повод для путаницы. Первое имя эрцога – Агжелин – было экзотианским вариантом моего!

Энек понимающе улыбнулся.

– Боюсь оскорбить… вас, предложив как-то компенсировать неудобства, которым… вы из-за меня подверглись. Но, возможно, вы примете подарок?

Эрцог снял с указательного пальца одно из старинных колец. Не такое, как сейчас, безо всех этих голонаворотов. Я не взял. Побоялся почувствовать себя хоть чем-то обязанным. – Что будете делать? – спросил, допивая коктейль.

– Не знаю. К несчастью, по условиям завещания, я здесь один – без свиты и охраны…

Эрцог ловко свернул из салфетки такую же пирамидку, с какой бился недавно я. Покрутил ее в тонких, едва тронутых золотом загара пальцах.

Я смотрел на него и понимал, что не хочу ему помогать. Я уже устал быть крутым. И вообще, когда говорю, что убивал и имел женщин, то немного… В общем, пока что это женщины меня имели, а убивал я… не в лицо. В космосе не очень-то видно, куда палишь.

Сейчас мне хотелось одного – поспать и к Дьюпу, чтобы рассказать хоть кому-то понимающему всю эту долбаную историю. А это я мог – только Дьюпу. Я же не виноват, что после академии меня сразу заткнули в действующую армию. Да если бы не Дьюп, добрые сослуживцы до сих пор устраивали бы мне боевые крещения, переходящие в издевательства.

Если бы этой ночью все было не так… Если бы я, как в плохом головидео, сиганул со сто тринадцатого этажа, перебил полсотни полисов… Но я же простой парень, которого поставили вторым к лучшему стрелку северного крыла армады. Да, я не меньше, но и не больше.

И я поднялся, чтобы откланяться.

Но тут эрцог взглянул мне прямо в глаза… И я сел.

К Хэду, он же моложе меня, и не заканчивал военной академии, и драться, скорее всего, не умеет. (Аристократов учили чему-то там с кинжалами, но годится ли это в настоящей драке – я не знал.) И эрцог, похоже, тоже не знал. Он привык ездить с эскортом и охраной. Наверно, сейчас он чувствовал себя голым.

– Вы думаете, Анджей… – опустив глаза, спросил экзотианец, стыдясь, видимо, своего порыва, ведь он же почти попросил о помощи. – Вы думаете, когда они предложили вам эскорт…

Я не знал тогда, что Энека напрягала, скорее, лингвистика момента. Ледяные аристократы обращения на «вы» не употребляют совсем, и молодой эрцог с трудом подбирал необходимые в стандартном языке формы. Но и меня уже достало это выканье.

– Аг, – перебил я его. – Ты думаешь, Аг…

– Ты думаешь, – улыбнулся Энек с облегчением, – эскорт они предложили, чтобы захватить по-тихому?

– Мне так показалось, – я поднял два пальца, чтобы принесли еще коктейль. – Будь дело в беспорядках, действовали бы официально. Обратились бы через посла Экзотики, например. Ведь здесь же должен быть посол? – я взял бокал и пригубил.

Эрцог потер холеными пальцами виски.

– Как я сразу не сообразил? Но он может находиться сейчас на любой из лун. Да и планет у этой звезды хватает.

Пусть они почти не заселены… Беспамятные боги! Пока мы в полете, я даже позвонить не могу…

– У тебя сетевой планетарный? – с коммуникацией я мог помочь Энеку легко.

Эрцог достал дорогущую перенастраивающуюся модель. Стоила она… И тем не менее мое запястье охватывало устройство на порядок круче. Правда, досталось оно мне за госсчет. – Красивая вещь, – сказал я без сожаления и щелчком активировал спецбраслет. – В следующий раз бери что-нибудь из общих систем связи. Давай код.

Эрцог с уважением посмотрел на меня (не на браслет). Я ввел номер. Красненький огонек показывал, что вызов пошел… Но соединения не было даже с автостанцией. Номер блокировали.

Мы переглянулись.

– Вот и все, Аг, – сказал эрцог. – Теперь уже нет сомнений, что я влип.

Я задумался. До прилета оставалось всего ничего. Единственное – я-то в списке транзитных пассажиров, а эрцог – в списке прибывающих. Конечно, он там под псевдонимом или «коротким именем», он же не ташип.

Прибывающие сейчас мало волнуют полисов, но шанс, что эрцога «встретят», есть – по моей вине космопорт будет просто кишеть шпионами.

Я могу отдать ему свои документы. Кредитку тоже не жалко. За утерю личного номера мне будет… А что мне будет? А ничего, кроме порицания с занесением. Переживем. Ну, и выговор за спецбраслет.

Слава богам, я солдат. Мой отпечаток сетчатки, генетические данные и прочее не проставляются в визитной карте. В этом у меня не меньше свобод, чем у эрцога. Его данные – в доме Паска, мои – в ведомстве армады. Его схватят, а когда поймут, что это «не эрцог» – пошлют запрос. Капитан подтвердит, что я в увольнительной на Карате. Ну и чудненько. – Ничего, Энек, – сказал я. – Играем дальше. Ты должен научиться ругаться, как положено космолетчику, а мне небо должно послать немного удачи, чтобы корт со мной успел стартовать. Думаю, у нас получится. По случайности моих отпечатков в номере гостиницы не осталось, – я посмотрел на модные в этом сезоне полоски нанобраслетов (они окружают руку энергетической пленкой, оберегая хозяина от микробов, ну и от отпечатков тоже). – Да если и осталось что-то биологическое – с твоим точно не совпадет. Пусть считают, что там, в гостинице, действительно был некий эрцог, который смылся у них из-под носа. Неважно как. А ты – пилот. Первый год в армаде. Северное крыло, второй стрелок. Запомнил?

Энек кивнул. С памятью у них на Экзотике нормально. Даже более чем. Он мог запомнить с одного раза столько, сколько я учил бы месяц. Вот только загар…

– Это как раз просто, – улыбнулся эрцог, словно читая по глазам мои мысли. – Подберу тон – не отличишь.

Я снял спецбраслет и надел ему на запястье.

– Работает так: жмешь сюда и начинаешь ругаться. Повторяй: квэста Дадди…

Эрцог покраснел: он, видимо, был знаком с пайсаком.

Я засмеялся:

– Ну нет, не будешь ругаться – капрала возьмут сомнения, что я – это я. Он меня тоже любит предельно крепко и ничего не скажет капитану до рапорта. А к рапорту я успею. Ты не бойся, это будет даже весело. Только пилот – это тебе не аристократия. Пилоты выражаются проще. Повторяй: квэста Дадди патэра… Нет, даже так: капрал, квэста Дадди патэра, я не могу вылететь с Карата! Ну?

– Капрал, – пролепетал эрцог.

– Тверже, вот так: КАПРАЛ!

В общем, когда я вернулся на корабль в аккурат к рапорту, капрал выпучил глазки, словно глубоководная рыба, которая сейчас лопнет от декомпрессии.

Головомойку мне, разумеется, устроили, но до карцера не дошло. Сначала мы экстренно начали разгон, и я был нужен за пультом, потом поступили какие-то срочные приказы по армаде…

А через двое суток в наш адрес по долгой связи пришло сообщение из Северного управления посольствами Экзотики в мирах Империи, где меня возвеличили героем и прочая, прочая, прочая…

Благодарность капитан тоже объявлять не стал. Вахтенный рассказал, что, получив сообщение, кэп помолчал секунд десять, выругался, и на том все закончилось.

Через полгода, когда встали на очередную профилактику в доки, догнала меня и посылка от Энека. Он вернул почти все мои вещи, вложив в них «белую карту» – бессрочную гостевую визу, разрешающую посещение миров Экзотианской системы и ее подчинения. Сколько она стоила – не помню. Числительные больше миллиарда у меня еще со школы в голове путаются. Вот ты скажешь с ходу, что больше – септиллион или секстиллион? То-то.

Карту я продавать не стал, хоть и сидел тогда без денег. Она до сих пор лежит у меня как сувенир. Единственный. Мог бы сохраниться коммуникатор Энека, но я сбыл его прямо на корте. Кредитку-то эрцогу оставил.

Другие вещи и документы Энека я сдал на хранение на Депраде, где мы тогда стояли в доках. Кстати, на оплату камеры хранения и ушли почти все деньги за «трофейный» коммуникатор.

Так что, взяв в руки белую визу, я чувствовал себя одновременно и богачом, и нищим.

Дьюп хлопнул меня по спине, сказав, что оба мы дураки – и я, и «мой» эрцог, и что он опознал бы имперца по одному выканью в трубку.

А до меня лишь спустя много лет дошло, какой дикой и фантастической была вся эта авантюра, и, наверное, только поэтому она закончилась так удачно.

А с Энеком мы больше не встретились. Началась война, надолго занявшая армаду. И, боюсь, одной из ее причин послужил неудачный визит молодого эрцога на политически неблагонадежный Карат.

История вторая «Не спи – замерзнешь…»

Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Северные рубежи галактики

Мы уже две недели висели на северных границах зоны коротации рукава Ориона. И все две недели дежурства шли по полной выкладке: наводящий, шесть первых стрелков, шесть дублеров, каждые двадцать минут сигнал с двумя подтверждениями.

Стабильная зона рукава Ориона (или Шпоры Ориона) – это, в общем-то, и есть на данный момент вся галактика людей. Кусок звёздного бублика, протянувшийся, как принято считать, с севера на юг. Мы пока не можем выйти не то что из рукава Ориона, даже за пределы своего куска коротационного тора. Потому что только здесь скорость галактической ударной волны совпадает с орбитальной скоростью диска галактики. Это оберегает освоенные людьми планеты от молодых горячих звёзд, от потоков космических лучей, рентгеновского излучения, ультрафиолетовой радиации и других невкусных плюшек.

На юге Шпоры – скопление сверхновых делает навигацию слишком опасной, там человечеству трудно отвоёвывать у космоса новые земли, и больше идёт передел старого. А все интересы, связанные с освоением новых планет, сосредоточены здесь, на севере.

И вот представь: война с экзотами уже дышит нам в спину, боевые дежурства – в полную нагрузку… И две недели проклятая хэдова тишина.

Сначала никто не знал, к чему такое зверство над личным составом, но потом стали постепенно просачиваться слухи, что, мол, в системе Ориона появились смэшники.

Смэшниками на армейском жаргоне называют эс-эм-разновидность разума.

Эс-эм – ситуативно-модифицирующий. Ну мы в школе так дразнились, помнишь? Эс-эм – разумный, да не совсем.

То есть эс-эм – полная имитация разума, внешнее следование любой логике поведения. И плюс полная имитация эмоций. Любых. Хотят сожрать параба – думают и чувствуют, как парабы. Временно. На момент охоты. Голый инстинкт, в общем-то, но без приборов отличить трудно.

Собственного разума в смэшниках – ни капли. Хищники. Говорят, когда-то на их планету сел космический корабль. Они сымитировали поведение экипажа и вышли на охоту в космос. И у них получилось, потому что подражать смэшники могут чему угодно.

Управление кораблем они, например, воспроизводят до тонкостей. Встретив в пространстве другой корабль, если позволяет расстояние, читают мысли команды и внушают ей, что она – мясо. Если расстояние не позволяет, а внушать смэшники могут довольно ограниченно, считается, что на одну-две единицы, не более, просто выходят с жертвой на видеосвязь и зомбируют ее. Потом стыкуются с замороченным кораблем и начинают праздничный обед из многих блюд.

Съев всю команду, смэшники затягивают пояса потуже и снова отправляются на поиски. Наверное, их мечта (хотя вряд ли они умеют мечтать) – сесть на малоразвитую планету и обеспечить себя пропитанием на максимально долгий срок.

Только вот беда – даже самого простого автоматического контроля в космопорту ни одному смэшнику не пройти. Машину не заморочишь. Оттого мы и знаем теперь, что они собой представляют. Очень мерзкие на вид твари. По сути – мешки на четырех ножках, снабженные гигантским ртом.

Было, если не совру, шесть попыток смэшников высадиться на цивилизованные планеты, и каждый раз дело заканчивалось оцеплением космодрома и месячным карантином для попавших в зону их зрительного, акустического или мысленного влияния.

Поэтому на грунте смэшники для людей не особо опасны. Ну зомбируют пару-тройку тысяч двуногих, ну, может, даже кое-кого съедят. Другое дело в открытом космосе. Вот здесь десяток смэшников способен заморочить даже экипаж огромного корта, вошедшего в фазу торможения на подлете к планетной системе. И если для этого надо прикинуться гуманоидами – да пожалуйста!

Говорят, смэшники по всем тестам даже лучше гуманоидов, только… Ну, в общем, это не объяснишь. Они суперхамелеоны, что ли. И ни грамма разума. Вообще. Меньше, чем у мухи. Как только эти желудки на ножках в лабораториях ни проверяли.

Конечно, есть на кораблях автоконтроль связи и фильтры, позволяющие более-менее эффективно защитить экипаж от зрительного и звукового зомбирования, но вот от внушения на расстоянии ничего дельного придумать так и не смогли.

И в академии мы изучали смэшников, и раньше я слышал про них кое-что. А тут команду просто прорвало. Нас, кого помоложе, стрелки и палубные так застращали всякими жуткими историями, что в конце концов мне начало все это сниться. Ну и дежурства по полной выкладке. Две недели.

А потом заболел Дьюп (у него расконсервировалась черная лихорадка), и меня убрали на терминал, посадив в наш карман уже сработавшуюся пару.

Терминал – узел, почти бесполезный на корабле, этакий «крайний случай». Если разнесут навигаторскую и капитанский пульт, можно давать координаты наведения напрямую с терминала. Он расположен над реактором антивещества. Накроет – отстреливаться будет некому. И вообще, когда стреляют, на терминале жарко. Изоляция на основе пузырьков кермита не спасает.

В общем, терминал – большой, но малополезный в обычном бою дубль. И дежурный сидит там один. На всякий случай.

Ну, и подтверждение.

Заведено в армаде, что любая команда по традиции идет через терминал. И терминал – самый мелкий юнга, который последним говорит «есть».

Например, навигатор командует: «Переключиться на двигатели высокого ускорения». Машинный отсек отзывается: «Есть переключиться!» И дежурный на терминале тоже нажимает свою кнопку: «Переключение подтверждаю».

«Черный ящик» на терминале, разумеется, тоже пишет. И журнал бортовой, кстати, не капитан заполняет, а дежурные терминала по традиции от руки калякают, уж у кого какой почерк.

Дьюп лежал в изоляторе. Я по ночам смотрел кошмары про смэшников и регулярно заступал в свою смену на терминал. Там, поскольку запоминающихся событий не было, играл с компьютером в трехмерные шашки и вписывал «без происшествий» в бортовой журнал.

А парни, пользуясь болезнью Дьюпа, все подначивали меня. Мол, просыпается один новичок утром: весь корабль – переодетые смэшники. А он, соня, просто проспал сближение.

В столовой вчера один «старичок» из наладчиков в красках расписывал, как дежурному небольшой пассажирской эмки по дальней связи отсигналил рейсовый корабль. Дурак дежурный дождался сближения, вышел на видеосвязь и увидел на корте свою маму, которая слезно просила сынка принять медицинский транспорт с больным папочкой. Смэшники «маму» воссоздали до мелочей.

В результате патрульные нашли брошенную эмку, лишенную белка абсолютно, даже землю в оранжерее смэшники сожрали, а у биороботов объели весь сервомеханизм.

Отсел я подальше от этого бандака. Урод, эпитэ а матэ. К Хэду его.

Да плюс сны эти.

В общем, не в очень хорошем настроении я на вахту в очередной раз заступил. Ну и, чтобы успокоиться, стал играть с бортовым компьютером в шашки.

Восемь раз он меня сделал… Наконец, я вроде начал выигрывать. Что-то внутри уже было запело…

И тут сигнал прошел по общей связи.

Сигналил «Парус». Мы с ним часто бываем вместе на разных операциях. Расстояние между нами по какой-то причине сократилось. Может, в навигаторской комп глюканул, а может, излучение какое боком задело или гравитационная аномалия. Ну и вахты корабельные тут же языками зацепились.

С «Паруса» начали что-то заливать нашим… Я отвлекся от шашек на секунду. Ход, конечно, не продумал, и комп, скотина, тут же меня обыграл.

Кто бы на моем месте не разозлился и не отключил связь минуты на две? Ну я и отключил. Сейчас, думаю, обставлю кретина – включу. Все равно до подтверждения сигнала по армаде восемнадцать минут, а в работе корабля мой пульт – пятая нога у хускуфа (у которого вообще никаких ног нет).

Наши о чем-то чирикали с вахтой «Паруса», оно и понятно – третья неделя по полной выкладке, мозги уже у всех заржавели. А мне сильно выиграть хотелось. Я и сыграл. И проиграл, ясное дело. И еще раз сыграл со злости.

А потом поднял морду, гляжу – «Парус» швартуется! А у меня зеленый на переговорнике мигает, что только не лопнет.

Включаю связь. С техвахты ехидненько в «ухо»:

– Третий раз говорю – давай подтверждение, что швартуемся! Ты что, малой, уснул, и смэшники приснились?

Вот уроды, кшена патэра. Разыграли!

Понятно, что я год в армаде и два месяца на рейде, но надо же пределы какие-то для издевательств иметь!

Наверное, наш вахтенный увидел, что я отключился, договорился с вахтой «Паруса» и решил меня капитально подставить, чтобы я приказ о швартовке подтвердил и в журнал внес.

Ну я же не бандак. Я ему (кажется, это Вессер был) культурненько говорю:

– Вас понял, вахтенный, – делаю паузу, нажимаю кнопку связи с пультом навигатора, но и техсвязь оставляю нажатой, чтобы слышал, гад. – Терминал – навигатору. Подтвердите приказ о швартовке!

Ща, – думаю, – навигатор этим шутникам.

И вдруг:

– Вы что там, уснули на терминале?!

Я обалдел, но только на секунду.

Вахтенный, судя по голосу, был если не Вессер, то Веймс, все равно из самых старичков. С них сталось бы замкнуть сигнал с терминала на вахту. А уж голосом навигатора писклявым на нижней палубе только ленивый не вещал.

Ах ты, – думаю, – собака ядовитая! Уснули, говоришь? Сейчас я тебе устрою подтверждение сладкого сна. От корабля ты меня можешь отключить, но я, в отличие от тебя, имею выход на армаду! И пусть потом будет скандал! Пусть мне потом тоже дисциплинарное влепят! Но и тебе влепят! Я уж постараюсь!

В общем, устал я в те дни сильно.

Теоретически в боевой обстановке дежурный на терминале имеет право, получив неясный приказ, обратиться к командующему крыла армады напрямую. В уставе это есть. Может, так вообще никто никогда не делал, но в уставе есть же. И кнопка есть. Ну я и нажал.

Мне ответил нервный такой голос. Я уже струсил, но говорю по инерции: так, мол, и так, получил приказ швартоваться с «Парусом», жду подтверждения.

И пауза длинная-длинная. А потом генерал как заорет! У меня правое ухо заложило почти.

– Это терминал «Аиста»?! Ни в коем случае подтверждения не давайте! Не смейте, дежурный, вы меня слышите?

– Слышу, – говорю. – Подтверждения не давать. – А сам палец под шлем просунул и ухо массирую – больно, зараза. Ну и голос у меня, наверное, от боли неуверенный стал, потому что комкрыла еще громче орать начал.

– Сможете?! – кричит вообще уже не по уставу.

Я растерялся:

– А чё, – говорю, – мочь? Не давать – так не давать.

Только тут мне по-настоящему страшно стало, что я к самому генералу! Даже палец вытащил, хоть ухо и ломило здорово.

А он волнуется, уговаривает, что, мол, надо держаться, мальчик, подтверждения нельзя давать ни в коем случае. Что он меня к поощрению…

Я совсем завис.

Потом вижу на экране две новые точки. С двух сторон от «Паруса». По сигналу – наши. И как тряханет…

Когда я в сознание пришел, то понял – «Парус» соседние корабли в клещи между отражателями взяли и с минимального расстояния как дали ему! Ну и нам досталось. Щит-то противоударный активировать уже никто не мог, вся команда была заморочена смэшниками…

Так и не выяснили тогда, каким способом смэшники пробрались на «Парус». Команду они подчистую выели и за нас взялись. Весь личный состав «Аиста» был уже как бы под гипнозом. Консервация называется. Живые биоконсервы – жрать и спать. И из этого состояния тебя потом с месяц вытаскивать приходится, еще не каждый отходит. Слава Беспамятным богам, у нас всех расконсервировали.

Комкрыла сразу понял, что происходит. А до меня только спустя два часа в полном объеме дошло, когда выяснилось, что с вахты сменить некому и надо в одиночку швартовать две бригады медиков.

Зато Дьюпа с его лихорадкой медики из главного госпиталя за два дня на ноги поставили. И стало мне с кем в трехмерные шашки играть. Мы ведь тогда месяц не боевой корабль были, а корабль-лазарет – весь экипаж в карантине.

Дьюп меня основательно поднатаскал. Я, может, и обыграл бы его хоть раз, но комиссия все нервы вытянула. На предмет, почему смэшники меня не зомбировали. Весь месяц мучили – то один тест, то другой… Ничего не нашли. Не мог же я признаться, что связь отключил.

А поощрение генерал записал, не обманул.

История третья «Четыре звездолета не в масть…»

Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Пояс Гампсона, развязка у Порт-Эрде

Форпост. Отсиживаем задницы. Приграничная полоса между мирами Империи и Экзотики. Самое начало войны. Вернее, момент, когда почти никто не верит, что война уже началась.

Две тысячи лет людям нечего было делить в освоенном космосе.

Кроме тридцатилетней войны с хаттами, в учебнике по истории локальных конфликтов описаны всего две короткие кампании – эскгамская и в районе Луны Бхайма.

Нет, существуют, конечно, проблемы внутреннего плана, тот же Э-лай, кипящий приграничными стычками. Но вся наша история взаимоотношений с мирами Экзотики – история политическая.

А если учесть, что использование многих видов оружия тысячелетия запрещено эдиктами и мораториями, то нам по большому счету, просто нечем серьезно воевать.

Я бы сказал, что и незачем: имперцы и экзотианцы – потомки землян, все остальное гнилая пропаганда.

Но пропаганда свое дело знает.

Пока сам не побывал на планетах экзотианского подчинения, тоже верил слухам о том, что средний экзот – неуравновешенный псих с битыми генами.

Точно так же и они верят, наверное, что креативность интеллекта среднего имперца равна двум единицам по таблицам Рихтера. То есть писать и считать в Империи обучают, но… два яблока на двоих мы разделить еще можем, а два ботинка – уже нет, вдруг они на разную ногу.

Я и сам скоро поверю, что с мозгами у соплеменников не все ладно. Последние широкие соцопросы утверждают: каждый третий житель миров имперского подчинения не знает, что Млечный Путь – просто галактика, где мы живем.

И все-таки различия между имперцами и экзотианцами не так велики, чтобы воевать, и это на корабле чувствуют все.

Начальство психует: проверки внешнего вида и боевой готовности следуют не по графику, а как Хэд на душу положит.

Говорят, капитан с утра наливается по самые гланды, отчего глаза его обзавелись синими кругами и по-особенному так выпяливаются. Видимо, мозги давят на них в эти моменты с удвоенной силой…

Правда, Дьюп считает, что кэп просто мало спит.

Однако и навигатор заперся в каюте! Делает вид, что болен. В отличие от капитана, он на люди пьяным не показывается.

Старички корабельные травят, будто не только на нашем КК^[2] капитан и навигатор квасят. И мы злимся. Нам пить нельзя. Условия пока не боевые, а значит, спиртного – ёк.

На дежурстве личный состав одолевает дремота, потому что в свободное время все режутся в вахреж, захватывая и часы сна.

Вахреж – замудренная, но азартная гаросская игра. Вся беда, что разыгрывается она медленно, а бросать потом жалко. Пока был рядом Дьюп, я и не играл вовсе. То есть почти не играл.

Но потом Дьюпа и еще четырех стрелков с нашего «Аиста» вызвали в штаб армады. Будь я в паре с кем-то другим, меня бы тоже вызвали, показатели у меня стабильно растут. Но считается, что мы из одной пары, а Дьюп – старший.

Я не в обиде, все равно его дальше штаба без меня не пошлют. Просто, будь рядом Дьюп, он бы сумел объяснить мне, какая это азартная игра – вахреж.

Но напарника продержали в штабе неделю. Как потом выяснилось, чтобы не допустить утечки информации. И заняться мне, кроме вахрежа, было просто нечем.

Вахреж похож сразу и на кости, и на карты. В наборе специальный кубик, колода. Мастей две – «армада» и «галактика». Шестнадцать стрелков равны четырем звездолетам или армаде, а шестнадцать планет – четырем звездам или одной галактике.

Еще есть карты «бога и промысла» – четыре вестника, два ангела и бог войны; карты «денег» – пять сундуков; карты «ярости и боевого духа» – три пламенные речи; карты «страстей» – бабы, деньги и наркотики, всех по паре. Причем к картам «страстей» для верности надо прикупать карты «бога и промысла». Ну, там много тонкостей.

Да, еще четыре джокера.

Игра начинается с раздачи. Затем нужно меняться картами. Сколько игроков – столько мен. Причем меняются, не зная соперников. После все по очереди зажимают в кулаке кубик, и в зависимости от состояния нервов играющих кубик и карты в их руках меняют цвет. Одни игроки оказываются представляющими условно «нашу» армаду, другие – армаду «чужих», в нашей колоде – хаттов.

Магазинный компьютерный кубик тупо разделит компанию на две команды. Но настоящий каменный, с копей Гароссы, распределит игроков, повинуясь самым тонким излучениям психики: вы поругались за ужином – и вот вы уже враги!

Мы, конечно, легко обманывали потом этот чувствительный камень, но поначалу было забавно узнать, кто к кому в экипаже неровно дышит.

Ну а дальше все просто. Кто ходит, кидает кубик и в соответствии с выпавшими символами выбрасывает карты. Принимать нельзя, но можно передвигать недобитых своим игрокам.

Отбитые правильно карты меркнут, и смухлевать в вахреже практически невозможно. Зато комбинаций тысячи. Чтобы спланировать игру, нужно иметь мозги объемом с корабль.

Выигрывают в вахреж или прирожденные стратеги, или полные идиоты (их ходы просчитать нельзя).

Я не был ни тем, ни другим и стабильно проигрывал. До определенного момента я мог удерживать возможные комбинации в голове, но через два-три десятка ходов все так запутывалось…

Но я играл, потому что Веймсу прислали шикарную колоду и настоящий гаросский кубик. Такой кубик даже в руках подержать приятно. На ощупь он теплый и… не передашь – живой словно. Ну, и сами рисунки на картах завораживали – мастерская работа.

Играли на символические суммы, но и это было тогда для меня много. (Свое полугодовое жалованье я вложил в одно рискованное предприятие.) И к концу недели играть мне стало не на что. Сел «в последний раз», расслабился оттого, что денег нет, и вдруг… выиграл. А потом еще раз. А потом вообще выиграл не на круг со своей командой, а один, когда все «свои» уже вылетели. И я понял, что научился. Вернее, в башке что-то щелкнуло таким образом, что я начал понимать стратегию.

Ну и понятно, что играть со мной стало теперь гораздо интересней. Старички – Веймс, Кэроль и иже с ними, что поначалу посмеивались, – стали все чаще звать в игру и даже подсаживались теперь в столовой, чтобы перекинуться парой фраз. Обычно я ел один даже в отсутствии напарника, Дьюп вызывал у большинства пилотов исключительно стойкую оторопь.

И… кому – не помню, но пришла в чью-то больную голову красивая мысль: разделить личный состав и обслугу верхней палубы на «своих» и «чужих» и устроить что-то вроде чемпионата по вахрежу. А кто победит – сразиться с нижней палубой. Там, говорили, настройщики тоже вовсю играют в вахреж.

Ну мы и схлестнулись.

Настоящая гаросская колода была одна, а потому играть пришлось четверо на четверо. И пока одна «своя» четверка играла, полпалубы болело за нее, а вторая половина крысилась.

Счет вели не только по победам, но и по количеству захваченных галактик. В конце концов в финал вышла-таки наша четверка – я, Вэймс, Кэроль и Ламас. И тем же вечером мы направили зашифрованную петицию на нижнюю палубу. Могли бы через настройщиков передать, но больно тихо всю эту неделю вело себя начальство, ребята и оборзели.

На нижней палубе такого отбора, как у нас, конечно, не было, но техники посовещались и сообщили, что выставят четырех своих.

Играть решили по «грязной» связи, так называют на армейском жаргоне внутреннюю связь корабля. «Грязная» она потому, что в любой момент в нее могут просочиться капитан или навигатор.

Однако вариантов больше не нашлось. Наша верхняя оружейная палуба практически не соприкасается с технической, где живет обслуга двигателей. Мы вниз вообще не спускаемся, к нам свободно поднимаются только настройщики. Для остального техперсонала вход «наверх» – по пропуску. Предполагается, что стрелки для технарей – вроде небожителей, но на деле от нижней палубы зависит так много, что отношения между «верхом» и «низом» сугубо дружеские. И обеим палубам за нарушение субординации регулярно влетает.

Правила обсуждали долго. Наконец договорились, что играть будем сразу двумя колодами, кидая два одинаковых электронных кубика (второго гаросского просто не было) по разные стороны экрана. А за условно «отбитыми» картами будут следить специально выбранные парни. (Без соприкосновения карты не меркли, и появлялась возможность стянуть что-нибудь из отбоя.)

Ночь перед решающей игрой я спал плохо. Все время снилась какая-то обрывочная хрень без начала и конца.

А утром выяснилось, что вернулся Дьюп.

Вернее, я еще ночью, сквозь сон отметил, как его плечистая тень шлюзанула по нашей общей с ним каюте и осела, булькая, в душе. Но в полном объеме до меня это дошло только после сигнала «подъем».

Мы обнялись, и тут же загромыхал по громкой связи экстренный приказ: «Уродов за пульты».

«Уроды» на корабельном жаргоне – стрелки основного состава. В обычное время основной, сменный и два дежурных состава отсиживают «боевые» по графику, но любой приказ по армаде – и основной шагом марш за пульт, даже если ты пять минут как сменился.

Мы с Дьюпом – уроды. Новичков в основной состав ставят редко, но психологи посчитали, что моя нервная система выдержит. Ну она и выдерживает почему-то.

В общем, мы, не жрамши, разумеется, взлетели в оружейный карман, защелкнулись в креслах. Вернее, я защелкнулся, а Дьюп напузырник надевать не стал, только всунул бритую башку в шлем.

Динамики голосом капитана объявили вторую степень готовности и заткнулись.

Время поползло. Даже поболтать было нельзя.

Дьюп полулежал в кресле и что-то жевал. Он так и полсуток мог пролежать. Меня же сильно клонило в сон. А в голове крутились обрывки последней игры в вахреж, когда Ахмал Ахеш, вылупившийся из той же академии, что и я, но годом раньше, бунт поднять хотел: мол, почему мне, новичку, можно в чемпионате играть, а остальных новичков даже в отбор брать не стали.

Ну мы и сыграли с молокососами один раз, чтобы неповадно им было.

Только карты раздали и мены сделали, Ахеш выкладывает хаттского стрелка, а сам зубы скалит, радостный такой. Я делаю грустное лицо и передвигаю Веймсу. Тот, зная по менам, что у меня два звездолета точно на руках, двигает Ламасу: бить, мол, нечем. А Фатамаст, ну, молодой, что с Ахешем, обрадовался и подкладывает ему еще. А у Ламаса – джокер и звездолет. И у меня два. Ну и: апрама-кунта-саган. То есть, если с гаросского переводить, четыре звездолета бьют шестнадцать стрелков или одну галактику.

Вот так мы с ними тогда сыграли.

Карты круг обошли? Обошли. Вот вам и четыре звездолета. И спать, мальчики. А мы – уроды, нам приказ по армаде и за пультом сидеть. И вот я сижу, а Ахеш жрет.

И тут Дьюп щелкает напузырником и мя-ягко так выводит пульт в боевой режим. Мои руки все повторяют за его руками. Хотя я и приказа не слышал, прозевал, и на экране пока ничего не вижу.

Зато чувствую, как пневмонасос заработал, и мы капсулироваться начали. Это-то, думаю, зачем? Мы что, катапультироваться сейчас будем? И тут же слышу в наушниках: «Первым пилотам: готовность один, принять управление».

Ого, думаю, жестковато пошло. Значит, точно нашу капсулу-двойку сейчас от корабля отстрелят. Дьюп будет летать, а я палить.

На пульте загорелось «Готовность к автономному режиму». Двигатели зашумели… Да что же это делается-то?

Я посмотрел на Дьюпа. Тот улыбался чему-то своему.

Мне болтаться в автономном режиме в боевых условиях еще не приходилось, но я знал, что справлюсь, если надо…

И тут мы вылетели из корабля, как пробка из бутылки.

Одни, интересно, или всех так? Я раньше полагал, что десантируются пилоты зачем-то и куда-то, а нас, выходит, просто выпнули, и лети куда хочешь?

В левом углу экрана прорезался чужой сигнал. Синенький.

Синяя точка – это вообще страшно. Это значит, что корабль прет на вас просто гигантский. Даже не корабль в общепринятом смысле, а летучий арсенал или искусственная планета-крепость.

Наверно, морда у меня побелела.

– А ну без дрейфа, – сказал Дьюп.

– А что мы можем? Мы же как пчелы вокруг него!

Теперь можно было говорить свободно, «Аист» слышал нас, только если мы специально включали связь, потому я и выпалил, что думал. А сам лихорадочно искал своих. Насчитал четыре двойки с нашего «Аиста» и дюжины три – с других кораблей крыла.

– Ты пчел только на картинке видел? – безмятежно улыбаясь, спросил Дьюп, прекрасно знавший, что родом я с планеты-фермы и уж пчел-то видел побольше кого другого. – Да он мощнее нас на порядок! Он не то что в двойку – в корабль попадет – никакие отражатели не спасут!

– Вот корабли и отошли от греха. Зато мы уже в мертвой зоне. Ему за зад себя укусить проще, чем нас достать.

– А почему не стреляем?

– Приказа никто не давал, вот и не стреляем.

– Дьюп, пусть я дурак, но ты бы объяснил, пока тихо?

Напарник расстегнулся и стал шарить по карманам.

– А чего тут объяснять? Стоит им по нашим кораблям огонь открыть, как двойки им все коммуникации срежут. Да и уязвимые точки в броне мы с такого расстояния найдем. И они это поняли. Так что, Аг, не будет никакого приказа. Повисим у экзотов под брюхом, пока командующие договорятся, и домой пойдем. Жрать хочется, сил нет. Вот, галеты с собой взял, хочешь?

Я хотел.

Проглотив последний солоноватый кубик, я пробормотал:

– Апрама-кунта-саган.

– Чего? – переспросил Дьюп.

– Четыре звездолета, – пояснил я. – Бьют одну галактику.

И пересказал ему нашу последнюю игру в вахреж.

– Ну да, – подумав, кивнул Дьюп. – Только пока вы кубики кидали, мы головы ломали, как бы нас эта летучая крепость на колбасу не пустила. Каждому – свое, в общем-то.

Сроду не было мне так стыдно. Даже если бы нас капитан застукал или навигатор, вряд ли я так замутился бы. Другое дело – Дьюп.

Больше я в вахреж не играл, сколько ни просили. Война – не игра, другие головоломки решать надо было. А когда башка вахрежем занята, в реальности болтаешься, как куренок.

История четвертая Вилы

Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Дельта Змееносца

Проснулся – все тело ломит. Вчера тот еще день был. Или не вчера, а позавчера уже?

По сигналу подскочили ночью, и началось. Я в туалете сидел, собственно. Там и понял, откуда у Дьюпа такая хорошая привычка – ходить в туалет до того, как дадут подъем. Он его, заразу, чувствует!

Одеваясь, я злобно размышлял: ну почему нельзя включать сирену не в тот момент, когда экзотианцы уже начали стрелять? На хрена нам тогда разведка нужна?

Практически непрерывная стрельба по флуктуирующим целям – сама по себе тяжелая нагрузка. А у нас – то ли перегрузило отражатель, то ли он сам полетел: корабль просел набок, и после каждого выстрела мы из п/к^[3] едва не взлетали.

Вернее, это я взлетал. Дьюп сумел развалиться так, что его не выбрасывало. Мне пришлось долго перераспределять вес тела в поисках подходящей позы.

Ремни не спасали, но не включать же противоперегрузочное слияние с ложементом, и без того руки начали неметь, как при предельных скоростях.

Потом соседний отсек разгерметизировался, наш карман автоматически перекрыло, кондиционер сдох, и мы начали жариться заживо…

Дьюп спал. Дьюпу вчера всяко разно досталось больше, чем мне. Я не хотел его будить, потому лежал тихо и ругался молча.

Может, поразмышлять о чем-нибудь? Но о чем? Перестрелка с экзотианцами закончилась, как и не начиналась. Мы в очередной раз попытались заполнить энергией вакуум. Но вакуум большой. Беспредельно. Если начальство не верит – я могу подтвердить. В итоге экзотианские корабли отошли «на заранее подготовленные позиции». Мы остались на условно нейтральной территории, где и стояли. Фигня, в общем.

Я потянулся за фреймбуком, выключил предварительно звук, а потом уже развернул экран. От нечего делать стал перечитывать свою писанину. Е-мое…

Нет, конечно, если дать Веймсу или Каролю, то ржать они будут. А дай гражданскому какому-нибудь, так он разве что вежливый попадется. Потому что… Ну ничего же вообще не понятно. Где мы находимся, что делаем? Если бы я хоть даты, что ли, записывал, а так… И вообще, восемь месяцев прошло, как последний рассказ написал, а уже глупость моя отовсюду торчит, как на свежеобритой голове – уши.

Такое ощущение, что я ничего не знаю или мне на все плевать. Надо бы писать подробнее, что ли?

Во-первых, уже триста двадцать два дня идет война. (Стандартный год – 400 дней – десять месяцев – сорок недель.) Война идет потому, что наше любимое правительство официально выразило претензии по спорным территориям правительству миров Экзотики. До этого все кипели невыраженными претензиями.

Что доконало нас – не знаю. Экзотианские дэпы пишут, что последней каплей стала серия вооруженных мятежей на сырьевых мирах, добывающих графит, титан и железо. Но чье правительство все это срежиссировало – они не пишут. Тем более что пояс Гампсона, где сконцентрированы сырьевые планеты, как раз граничит с центральной частью миров Экзотики. Давнишняя, в общем-то, спорная территория. Особенно для любителей воевать. А без графита и титана – не повоюешь…

Лично я мог бы совсем не лезть в эту войну.

Я родился на маленькой аграрной планете. Но всю жизнь таскать навоз мне почему-то не улыбнулось. И когда выдали результаты тестов предварительной зрелости, я сразу послал документы в академию армады. Если с моими физическими данными не в армаду – то только навоз. У меня идеальное здоровье (было девять лет назад), идеальная стрессоустойчивость (тоже, наверное, была). Вот так вышло: или сам на мясо, или… Но в армаде, кажется, все-таки интереснее. По крайней мере, я успел на Экзотике побывать, пока эта каша не заварилась…

Проснулся Дьюп. Неужели я его разбудил? Он рывком сел на кровати, уже ноги спустил, но передумал и начал тереть виски. У него бывает от перенапряжения. А может, наоборот, башку заломило оттого, что сегодня до неприличия тихо?

Я свернул фрейм и пошел в санузел. Потом решил сделать зарядку. Два раза присел, и захотелось прилечь. Разозлился на себя, стал отжиматься.

– Вилы, – вместо приветствия сказал Дьюп.

Слово было незнакомое. Переспрашивать я пока не стал. Вилы – так вилы. Может, это болезнь такая или состояние после полуторасуточного обстрела? Тридцать часов за пультом. Потому что весь сменный состав латал вместе с техниками и палубными дыры в силовых щитах корабля. А у нас с Дьюпом вообще сейчас сменщиков не было. Три резервные двойки, в том числе и нашу, забрали на соседний корабль. Это мне Дьюп разрешал пару раз вздремнуть вчера, а сам, когда прошел отбой боевой ситуации, еще и в общий зал ходил. Чего они там обсуждали – не знаю. Я, лично, где упал, там и уснул. Хорошо уже, что мимо кровати не лег.

Вообще Дьюп вхож на корабле куда угодно, он даже член армейского профсоюза. За это его кое-кто в команде не выносит, но Дьюпу плевать. Ему, по-моему, на все плевать. Да и чего ему заморачиваться? Семьи у него, кажется, нет, родных – тоже. Хотя я очень мало про него знаю.

Дьюп, наконец, перестал тереть голову, и взгляд у него стал более осмысленным.

– Что значит вилы? – спросил я все-таки, падая пузом на пластик и прикидывая, сколько дать себе отдохнуть между подходами.

– То и значит. Экзотианцам нужно было отжать нас к Дельте Змееносца, и они будут отжимать.

Я ничего не понял, поднялся и стал умильно, по-собачьи смотреть на Дьюпа, сделав глупую морду и задрав вверх брови, как делал наш домашний пес.

Напарник фыркнул, наконец.

– Надо тебе это, Анджей?

Я последнее время стал задавать ему вопросы, каких раньше не задавал. Не волновали они меня. Сам не понимаю, что такого со мной сделалось, но по студенческой еще привычке быстро нашел отмазку.

– Мне, вообще-то, в конце года стратегию сдавать. Или, ты думаешь, из-за войны отменят?

– Могут и отменить, – Дьюп потер надбровья. – Ты в шахматы умеешь играть?

Я даже слова такого не слышал. Да он и знал все мои игры. Я во всё играл, во что на корабле играли, а Дьюп со мной – только в пространственные шашки.

– Набери в системе, – сказал он и налил воды из кулера. Дьюп принципиально пил только воду. Ни чай, ни кофе его не вставляли. А нет, еще на Экзотике дрянь какую-то пил. Не алкоголь, а типа напитка тамошнего. Мне не понравилось – горько.

Я вывел на экран общей связи трехмерную доску вроде шашечной, только вместо шашечек наличествовали адмиралы и звездолеты, а само поле украшали астероидные пояса, пульсары и магнитные аномалии.

– Интересная, наверно, игра?

– Обычная. На ней лучше объяснять, чем по карте.

Он быстро раскидал по доске фигурки.

– Вот – наши звездолеты, вот – экзотианские. Вот – их резерв и ремонтная база. Вот их схема сообщения…

На экране загорались все новые символы, изменялись условные созвездия, и скоро я начал узнавать местность. Дьюп работал быстро, похоже, он умел играть в эту игру. Надо будет научиться, раз от нее даже польза есть.

– Все узнал?

– Ну… вроде.

– Спрашивай.

– Откуда ты знаешь, что госпиталь у них в третьем… кубике? Он вчера восточнее был и ближе. Вот тут примерно, – я ткнул пальцем.

– Разведчики сказали, что госпиталь переместился. Я полагаю, сюда. Так он лучше защищен.

– Значит, вчера они собирались нас дожимать, чтобы мы вот в эту вилку попали? Между пульсаром и Змееносцем? – и тут до меня дошло: вилка – вилы. Был такой древний сельскохозяйственный инструмент. – И обстрел прекращать не собирались?

– Нет.

– Тогда почему? Может, переговоры на уровне высшего командования? Или к ним какая-то шишка летит?

– Я бы и сам хотел знать. В любом случае обстрел скоро продолжат. – Дьюп достал полотенца. – Отдыхай, пока можно.

И я стал продолжать свой «отдых». И так уже весь мокрый был, но решил, пока Дьюп из ванной не выйдет, буду отдыхать. Еще 182 раза отжаться успел, с передышками. Потом тоже помылся.

У Дьюпа болела голова, он морщился, листал новостные каналы и разговаривать больше совсем не хотел.

Интересно, в нашем кармане систему охлаждения починили?

Я решил маленько пройтись.

У лифта наткнулся на чужого капитана, судя по нашивкам – из южного крыла армады. Ближний свет. Север и юг в галактике понятия, конечно, условные. Но передвигаться в космосе труднее всего именно вдоль освоенного нами рукава Млечного Пути. Потому и образовалось такое деление – Север, Центр, Юг.

Я отсалютовал южанину и вспомнил про жрать. Кто-то умный динамики громкой связи выкрутил до минимума, так что я про столовую и забыл, пока в желудке не просвистело. Или громкая связь у нас вчера во время обстрела умерла?

И Дьюп ведь голодный. Надо же было так наломаться, чтобы про жратву забыть. Хотя, может, дело в том, что он мне пару раз прямо в кресле колол что-то. И себе колол. И есть не хотелось совсем.

Я решил, что сначала схожу в столовую на разведку.

Сходил. И поел. И даже сыграл кона два с Каролем и Веймсом в пасет. (Игра такая карточная.) Потом вспомнил, что Дьюп голодный сидит, и играть резко расхотелось. Ему сейчас не напомнишь, он и не поест.

Взял я кое-что из столовой, пошел в каюту.

Дьюп был неожиданно сосредоточен и одет в парадное. Это было так ненормально, что я встал столбом на пороге. – Меня в южное крыло переводят, – сказал он.

Я открыл рот и закрыл. Что я мог сказать? «А я?! А меня?!»

Дьюп вздохнул. Глаза у него были грустные и совсем больные. После вчерашнего, наверно?

– Знаешь, где сейчас «южные» стоят?

Я знал очень примерно, но он не стал меня мучить.

– Абэсверт. Границы «Белого блеска». – Знакомое название он произнес с чужим гортанным акцентом.

– Ну и что? – не выдержал я, понимая: то, где стоят эти южные, как-то должно влиять на перевод Дьюпа.

– Там другая война. На Севере вряд ли зайдет дальше противостояния кораблей. В районе пояса Гампсона всего две действительно опасные развязки. Постреляете год-два и успокоитесь. Я тебе даже говорить не хочу, что в это время будет твориться на Юге. Ты… – он не находил слов.

– Опять молодой еще, да? – выдохнул я, и зубы сами собой сжались. И вообще как-то нехорошо сразу стало.

– Ты не понимаешь, Аг… – Дьюп подошел ко мне и хотел обнять, но я отстранился, и пакет с завтраком, который я ему нес, упал. – Там… там корабли стреляют по планетам. На грунте мародеры – и свои, и чужие, карательные операции. Там людей вдоль дорог вешают тысячами. Ты бы видел эти дороги. Но тебе такого лучше вообще не…

Я молчал. Так молчал, что он тоже заткнулся. Я знал: если скажу сейчас что-нибудь, то не выдержу. В горле щипало.

Дьюп обнял-таки меня и решительно отодвинул от двери. Я был выше, но он сильнее. Он почти что приподнял меня и отодвинул.

Я стоял в дверях и смотрел, как он уходит. Но на самом деле – я умер. Какой-то кусок меня уходил вместе с Дьюпом, и я без него не мог уже ни двигаться, ни жить.

На полуслове включилась громкая связь, но я не слышал приказа. Я вообще толком ничего не видел и не слышал, потому что он уже скрылся за поворотом, и кругом были только белые переборки. И я смотрел на них, пока они не оплавились и не потекли.

Дьюп верно сказал, стрелять экзотианцы продолжили в этот же день.

Я сидел на месте первого стрелка рядом с Джи Архом, которого прислали из пополнения. График боевых дежурств мне поменять не успели, и парень попал с бала под обстрел.

Руки нажимали какие-то кнопки, скользили по гелиопластику пульта, а в голове вертелось всего несколько фраз. Я перекраивал их и так, и эдак, чтобы рапорт мой звучал как можно убедительнее. «Прошу перевести меня…» «Убедительно прошу командировать меня…»

– Третья! Вест-вест-надир, – скомандовал навигатор. Корабль изменил ось вращения, и на линию огня вышел третий огневой карман.

– Джи, готовность, – прошептал я. – Мы – следующие.

– Щит! Семнадцать окно семнадцать, – предупредил наводящий.

Наводящий врал, на семнадцать единиц мертвые зоны ячеек вражеского щита смещаться при вращении не могли. Угловая скорость при 33R надир не жрет анкресы, а добавляет.

– Щит – восемнадцать анк, – автоматически поправил я. Дьюп так иногда делал.

Я даже не успел подумать, сойдет мне это с рук или нет, как наводящий отозвался:

– Слышу, четвертая. Щит – восемнадцать. Приготовиться к развороту!

– Четвертая на линии, – тихо предупредил навигатор. Он никогда не кричит во время боя.

Джи замешкался, и я, не глядя, выругался в его адрес.

– Щит запаздывает, – предупредил наводящий.

Это означало, что у меня, возможно, будет четыре десятых секунды, чтобы попасть в незащищенный бок набирающего скорость экзотианского АРК, пока он балансирует запаздывающий щит.

И я успел.

И вот это мое попадание – наш ответ автоматической системе наведения. Если мой пульт автоматизировать, корабли могут палить друг в друга вечность. Обе машины выберут оптимальные стратегии, и счет будет 0:0.

Вражеский корабль окрасился в цвета переполяризации, мы начали было подтягивать соседний «Лунный», чтобы можно было усилить светочастотный удар, кинув разряд со щита на щит, но противник дёрнул покалеченную машину назад, возникла гравитационная воронка, и мы резко откатились на шесть часов.

Сражение в космосе для случайного наблюдателя малоинформативная штука. Корабли мечутся, словно хищные птицы, ухитряясь при этом держать строй. И очень трудно сообразить, где та неведомая цель, куда они стремятся прорваться.

А цель у нас одна: захватить подходы к массивным развязкам домагнитного напряжения – зонам Метью, способным пропустить к экзотианским планетам тяжелые боевые корабли. Трех-четерыхреакторные, многокилометровые, способные… Нет, не думай, по планетам никто стрелять не собирается, просто, захватив подступы – условия будем диктовать мы.

Нам не имеет смысла пускать экзотианцев под нож, мы связаны сотнями запретов, мораториев и конвенций, потому что воюем не с чуждым инопланетным разумом, а с теми, кто всего лишь на триста лет раньше нас ушел с матушки Земли. С теми, кто больше тысячи лет помогал нам населять негостеприимный космос, с теми, у кого просто иные устои и немного другой язык.

О, мы могли бы многое им противопоставить в плане уничтожения людей, как и они нам. Но третья мировая война на Земле отлично показала, что делает современное оружие с человеческими генами. Мы так и не оправились после нее. Мы стали гораздо менее разнообразными, чем нам хотелось бы. Возможно, ещё одна такая игра с природой – и людей не останется совсем. И мы помним об этом. Пока – помним.

Потому наша война – игра сдержек и противовесов, контроль локальных зон и развязок, а прямые столкновения заканчиваются вытеснением противника из стратегически важных секторов, не более.

Если мы выйдем к планете – планету сдадут. Иначе мы вели бы войну не так. Там, где домагнитный момент слишком мал для тяжелого двадцатикилометрового крейсера, шлюпка просочится легко. И десант мы могли бы бросить куда угодно. Только это будет уже совсем другая война. Война на уничтожение человека, а не за передел зон влияния в освоенном космосе.

Просто мы зашли в очередной тупик, когда переделить старое легче, чем освоить новое. По крайней мере, так полагают дэпы, а мне не у кого больше спросить, правы ли журналисты, или это старается пропагандистская машина. И мне теперь никто не скажет: думай сам, парень…

– Четвертая – молодцы, хорошо отработали, – похвалил навигатор.

«Прошу командировать меня в расположение…»

Прогудел сигнал отбоя – низкий, похожий на коровье мычание. Похоже, экзотианцам надоело нас кусать, или у них начался обеденный перерыв. Я еще не видел спектрального смещения в сигналах экзотианских кораблей, но, похоже, наши разведчики перехватили вражеский разговор, потому что секунд через десять «красное» смещение появилось.

Все.

Опустил руки, и плечи тут же свела судорога. Джи подскочил, начал что-то растирать на загривке… Совсем щенок. Хотя сам-то… Тоже мне – ветеран в неполных двадцать пять стандартных лет.

Сколько, интересно, Дьюпу? Выглядел он на сорок – сорок пять. Значит, или столько, или прошел курс-другой реомоложения… Да, скорее всего, прошел. Так что как ни крути – выходило больше сотни.

«Прошу перевода в южное крыло армады в связи… В связи…»

Нужно было вставать. Нужно было вставать и идти.

Я подумал, что, по идее, нас должны были перебросить в южное крыло вместе с Дьюпом. Мы ведь – сработавшаяся пара. Это, наверное, он настоял, чтобы меня оставили и посадили на его место. Это так на него похоже.

Я не понимал, что со мной творится. Ломило в груди, не хотелось есть. Я до этого сроду ничем не болел. Разве что синяки и ссадины появлялись регулярно, особенно после дружеских поединков с Блэкстоуном или главным техником Кэшцем. Дьюп для спарринга не годился, он имел дурную манеру бить сразу наповал.

Но синяки проходили быстро. А если не проходили – наш корабельный медик находил их во время планового осмотра, тыкал пальцем и взвизгивал: «Тут-то опять чё?» Ох уж это его «чё», всегда попадал в самое больное место. Но потом синяк облучали, и ты забывал о нем начисто.

Один раз мы, правда, здорово заигрались, и Дьюп водил меня в медчасть. Я сопротивлялся, мне было еще не больно. Но напарник сказал, что сломано ребро, и когда меня сунули в капсулу меддиагноста, я уже ощущал, что оно сломано. Дьюп говорил – я не умею останавливаться. Обычно в спарринге, когда становится больно, автоматически ослабляют захват. Я иногда не ослаблял. Что-то щелкало в голове, и я, несмотря на боль, вцеплялся как бульдог.

– Разрешите обратиться, господин сержант?

Хотел огрызнуться, но это был всего лишь Джи Арх – худощавый, зеленоглазый мальчишка с астероидов. Теперь – мой второй стрелок. Беспамятные боги, он-то в чем виноват?

Заставил себя ответить ему, встать. Нужно было идти в столовую, и я пошел. Но на полпути понял, что делать мне там нечего, и велел Джи ужинать одному. Сам свернул зачем-то направо и ввалился в общий зал.

В общем зале мне сегодня тоже нечего было делать, это я сразу понял. Сослуживцы при моем появлении как-то странно притихли, видно, разговор у них шел про нас с Дьюпом. Только Кароль махнул мне из-за круглого столика, где они с Вессером собирались играть в пасет.

Мне захотелось уйти. Тогда я сделал так, как делал обычно Дьюп: вошел и сел не в углу, а там, где самый лучший обзор – в центре, чуть сбоку от дверей. Взял пульт, стал, никого не спрашивая, переключать модификации на самом большом экране. Потом вообще вывел экран из голорежима – полистать новостные ленты. В основном мне якобы хотелось читать про войну.

В общем зале стояла ненормальная тишина, только первогодки шушукались слева.

Я пробегал глазами заголовки новостей, но думал о том, как мне теперь искать Дьюпа.

Конечно, я знал его имя и должность, но знал как-то по-уродски. Капрал называл Дьюпа «сержант Макловски». Но сержантских должностей в армаде три – младший сержант, старший и сержант по личному составу. (Я, например, был младшим сержантом.) А потом, я давно уже подозревал, что Дьюп – не имя, а прозвище, хотя ни разу не слышал, чтобы на корабле моего напарника называли иначе. Надо бы поговорить с кем-то из старичков. Кто помнит, как и когда Дьюп прибыл на наш «Аист».

Я повернулся и внимательно оглядел зал. Четыре столика, четыре больших дивана, двадцать два отдельных кресла, один большой экран, два малых, три голосекции. Кароль и Вессер – за одним из столиков, Ахеш и мой однокорытник Сербски – за другим. Ахеш, к слову сказать, большая гадина, вон как глаза бегают. В левом углу пятеро зеленых-презеленых салаг сидят кружком. У малого экрана смотрят порнуху старички – палубный Пурис, вечно второй стрелок Гендельман по прозвищу Гибельман и Бычара Барус, который, несмотря на ежедневные «два часа в спортзале», сумел уже отрастить пузо. Из самых стареньких в общем зале был сейчас только Пурис. Я даже имени его не знал, палубный Пурис – и все.

Пока размышлял, хоть какая-то жизнь вокруг меня начала налаживаться: Кароль и Вессер стали тасовать карты и раскладывать палочки, служившие условной платой в игре. Гибельман вызвал стюарда с пивом. Недоверчивый стюард стал препираться и выяснять, выпил ли Гибельман сегодня сколько ему положено или нет. Я тем временем подсел к Пурису, отметив, впрочем, что в зал вошел мой второй пилот, Джи Арх, и присоединился к первогодкам.

Пурис при виде меня весь подобрался и приготовился линять. Голографическая девица тянула к нему все четыре руки, но, похоже, делала это зря. Я выключил изображение. – Ты не беги, Пурис, – сказал я не тихо и не громко. – Мы еще не начали.

Палубный затравленно оглянулся на Бычару.

Да о чем они тут без меня говорили?!!

– Ты это… – сказал мне Бычара Барус излишне громко.

Я встал. Я был выше всех здесь присутствующих. И в хорошей форме.

Гибельман жалобно посмотрел на нас, потом на пиво. Пива ему хотелось больше, чем драки.

Боковым зрением я видел, что Кароль и Вессер, которых условно можно было считать союзниками, поднялись из-за своего столика и пошли к нам. Кароль встал у меня за плечом справа. Вессер плюхнулся в кресло рядом с Гибельманом и его пивом.

Все молчали. Я сконцентрировался на Пурисе. Костлявый такой, с виду довольно скользкий тип. Я о нем, кроме фамилии, ничего не знал. Зато он должен был знать то, что нужно мне. Но поговорить с ним по душам мне сегодня явно не дадут, это я понимал. Потому перестал изучать сдувающегося на глазах Пуриса и сказал, уставившись в живот Бычаре. – Я не понял, что вы все здесь против меня имеете?..

Вессер картинно возвел очи горе.

Я передвинул взгляд и нечаянно уперся им в Гибельмана. – А я… мы что? – он оглянулся на Бычару, потом на Пуриса.

– …или против ДЬЮПА? – закончил я.

Бычара понял, что говорить придется ему. Он встал. Решил, что его плохо видно?

– Ты это… – сказал он.

Я ждал.

– Ты вообще знаешь, кто он такой, этот твой Дьюп? – сглотнул. – Он же спецоновец! Его же к нам Хэд знает из кого понизили! Ты думаешь, чего он такой гордый был? Да он имел таких, как ты!..

Дальше я и половины слов не знал. Какой талант скрывался за растущей пивной мозолью!

Я был в курсе про спецоновцев. Они выполняли самую грязную работу не только в армаде, они вообще всю ее выполняли. Но мне было на это как никогда плевать.

Я ждал, пока поток ругани иссякнет, и он иссяк. И я сказал тихо-тихо, чтобы все мухи тоже слышали:

– Барус, ты меня или его оскорбить хотел?

И взял кресло.

Бычара закрыл голову руками и становился все ниже и ниже…

Кресло, если отрывать его, как я сейчас, от магнитной подушки, весит в момент отрыва 204 килограмма. Но я этого не почувствовал. Я именно взял кресло. Оно полетело в стену над головой Баруса и, уже лопнув пополам, треснуло его, сползшего на пол, по башке. Кароль не побоялся повиснуть на моей правой руке. На левой тоже кто-то повис. Кажется, Сербски. Я отшвырнул обоих.

Пурис медленно уползал из зоны боевых действий на четвереньках. Он знал, кто последний год был в состоянии работать со мной в спарринге. И все знали. Из таких здесь сейчас никого не стояло.

Вессер решил выступить миротворцем. Он поднял обе руки и встал, закрывая собой шевелящегося под обломками кресла Бычару.

– Тихо, тихо, Агжей… Ты только скажи, ты чего хочешь? Чтобы этот бык извинился? Так он щас извинится. Только не надо доводить до карцера, да? Мы же все немного в одной лодке?

Я молчал. Видел, что Ахеш продвигается к двери, намереваясь смыться и настучать. Я все сегодня видел. У меня с уходом Дьюпа глаза и на спине прорезались.

– Ну мы погорячились тут, а? – продолжал Вессер. – Его же, Дьюпа твоего, многие не… Не очень… понимали, да, ребята? Странный он был человек, с норовом. Сам ни с кем не… Агжей! Агжей! ДА ОХОЛОНИ ЖЕ ТЫ!!!

Вессер, гад, тоже первый стрелок, он по моим глазам все видел.

– Ты пойми, он же сам тебя с собой не взял. Не знаю, почему его забрали южные… Видно, был за ним какой-то грешок…

Ему не следовало употреблять это слово.

Рядом стояло второе кресло, но на руке повисло что-то мелкое. Нет, это был не Сербски. Сербски всего на дюйм ниже меня, а весит не меньше. Это был мой новоявленный второй стрелок! Который чуть не стал новопреставленным. Я-то рассчитывал на вес Сербски…

Не знаю, как я извернулся. Еще чуть – и разбил бы этому желторотому активисту башку об стену! Меня просто пот прошиб, когда я это понял. Кшена Дадди патэра и всех щенков, которые суются под горячую руку, потом белеют, зеленеют и…

В общем, не повезло в тот раз Ахешу. Когда заявились оба дежурных по палубе, мы почти весело и дружно отпаивали пивом Джи Арха. Боевое крещение он прошел вне очереди. Ну и Бычара пострадал не запредельно. Как выяснилось, даже креслом его тупую башку за один раз не пробьешь.

А Дьюпа, как рассказал мне таки за пивом Пурис, по-настоящему звали Колин, Колин Макловски. Четыре года назад он был со скандалом переведен из спецона в армаду и понижен до старшего сержанта. Сути скандала Пурис не знал, но не верилось, что Дьюп кого-то убил и съел, скорее наоборот.

Да, характер был у него не из легких. Его мало кто выносил в команде. Но не за поступки – за невольную дрожь в собственных поджилках, если он замечал в тебе какую-нибудь дрянь.

Я только одного не мог понять, глядя на совсем не атлетическое сложение моего нового напарника. На кого мне это-то сокровище оставить? В том, что добьюсь перевода в южное крыло армады, я был уверен.

История пятая Грязное ругательство

Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Дельта Змееносца

Плохой из меня получился первый пилот. На Джи я постоянно повышал голос, дергал его чуть что. Дьюп так не делал. Но Дьюп учил меня в мирное время, а сейчас – война. И каждая ошибка моего желторотого друга может стать… Хотя Колин вообще никогда не орал. Просто подстраховывал, пока и тупого не пробивало. Но я же не он!

Джи-Джи терпел. Много и разнообразно. Я отвечал за то, что делаю в первый месяц после того, как забрали Дьюпа, только когда за пультом сидел. Потом меня лучше было совсем не трогать.

Рапорты о переводе в южное крыло я аккуратно писал каждую неделю. Свободное время проводил в спортзале и за изучением истории армады.

Знал я про «южных» до безобразия мало. Даже палубные байки раньше не слушал.

А порядки в южном крыле, как выяснилось, отличались от наших. Наверное, потому, что стояло оно на протяжении всей своей истории в самой заднице Империи.

Задница эта тоже соприкасалась с экзотианскими мирами, но с какими! Один Хардас чего стоил с его торговлей наркотиками на всю обозримую вселенную. Или Грана…

Эти планеты приличные экзотианцы и сами презирали.

Хотя, вообще-то, заселять галактику мы начали именно с юга. По идее Абэсверт – культурный центр, наследие утерянной Земли, а выглядит змеиным гнездом. Особенно в откровениях имперской пропагандистской машины. Наших, наверное, до сих пор цепляет, что экзотианцы были первыми.

Еще я надеялся выудить из сети какую-нибудь информацию о скандале в спецоне, но там свои секреты держали крепко.

Зато про «южных» я прочел достаточно для размышления. И чем больше думал, тем меньше они мне нравились.

Даже дисциплина в южном крыле была настолько хреновая, что там до сих пор сохранились телесные наказания.

Это же надо так распустить личный состав, чтобы ребята кроме кнута ничего не понимали?

У нас тоже всякое бывает, но обходимся, люди же вроде, не собаки и не лошади. Да, насколько я знаю, приличные дрессировщики и с животными справляются без битья. Понятно, почему Дьюп не хотел, чтобы меня туда перевели…

Устав самообразовываться, я отправился таскать железо. На полпути вспомнил про Джи. Те, кто родом с астероидов, крепким костяком не отличаются по определению, но хоть какие-то мышцы нарастить он может?

Стрелка своего я нашел в компании таких же желторотых, причем – с обеих палуб! Вообще, эпитэ а матэ, дисциплины не стало никакой!

Увидев меня, первогодки сразу сникли. На меня последнее время мало кто хорошо реагировал. Ну и Хэд с ним. Я велел Джи, чтобы шагал следом, развернулся к спортзалу…

Конечно, резковато немного велел. Услышал, как он топает сзади.

– Господин сержант…

Я остановился, обернулся.

– Сколько раз просил называть меня Аг? Восемь или десять?!

Джи замер. Боится он меня, что ли?

Я попробовал улыбнуться. Судя по лицу Джи Арха – вышло плохо.

И с ним надо бы поговорить… Беспамятные боги, как тошно-то от одной мысли, что с кем-то надо о чем-то говорить!

Свернул к нашей каюте.

– Заходи, садись.

Джи, втянув голову в плечи, переступил символический порог и сел на свою кровать.

Я рухнул напротив. Уперся ладонями в бедра. Надо говорить. Надо заставить себя. Он чего сжался весь? Думает, бить, что ли, буду?

– Ты меня боишься, стрелок? – спросил я в лоб.

Кадык на шее напарника совершил судорожное движение.

– Ребята говорят, вы меня убьете. Может, не нарочно, но случайно – точно убьете.

Глаз он не отводил. Джи был мелким и физически не самым крепким (хотя для стрелка мышцы не главное), но не трусом – точно.

– Ты же понимаешь, – сказал я, как-то все-таки подбирая слова. – Я сейчас немного не в себе…

Дальше я говорить не мог.

Джи подождал.

– Понимаю, – сказал он. – Думаю, обойдется как-нибудь. Или нас всех убьют – война же. Зато по тактике, стратегии и числу попаданий наша пара – первая. Я ведь последний курс не закончил и тестовые не прошел. А с вами… – Беспамятные боги, вас всех сейчас так в действующую армию посылают?

– С последнего курса – всех забрали.

Он опустил глаза, а потом снова поднял. И в них был уже несмелый интерес.

– А беспамятные боги – это экзотианские?

И я выдохнул и улыбнулся. У меня получилось. ...