Сергей Чуйков Сокровище трёх атаманов

Глава 1 Неожиданный друг

«Случится если так, что лунной ночью на рубеже времён осветит землю звёзд посланник, то существо, в урочный час с небес слетевши, воспримет мудрость всю, что по челу его ударит», — в пустой полутёмной комнате голос профессора звучал глухо и торжественно. Слушали его всего двое: парень и девушка, любимые ученики профессора. Только им доверил учёный раскрытую тайну. Правда, открытие, как нередко бывает в науке, порождало гораздо больше вопросов, чем ответов. Первой нарушила тяжелую тишину девушка, видимо, она не боялась показаться несведущей:

— Так это и есть пророчество волхвов древней Мещёры? А как это понять?

Молодой человек хотел выглядеть остроумнее:

— Да уж… Тысячу лет монахи хранили в подвале монастыря камень с непонятными знаками… Месяцы наших раскопок… Мы добыли первый образец старомещёрской письменности. Вы, профессор, потратили два года на расшифровку — а вот итог…

— Ну, знаете, коллеги, ещё не всё прочитано, это только первое пророчество, и если мы чего-то не понимаем… — удручённо проговорил профессор, — это не повод отчаиваться.

— Ни о жизни народа, ни о истории царей, и даже не про свои дела волшебные, а только бессмысленный набор слов! — парень будто не слышал профессора, — вот же напророчили!

Всем троим было ясно, научной сенсации не случилось. Труды почти пропали даром. Девушка снова повторила медленно, вчитываясь в каждое слово:

— «Случится если так, что лунной ночью на рубеже времён осветит землю звёзд посланник, то существо, с небес слетевши, воспримет мудрость всю, что по челу его ударит.» Ничего не понимаю.

* * *

Огромная полная луна на тёмно-синем небе сияет властно и ярко. Зимняя ночь и трескучий мороз надолго сковали пространство земли и неба. Тихо. Дым из труб домов поднимается столбом. На улицах ни души. Не лают собаки, спят люди. Маленький городок съёжился и притих, чувствуя свою ничтожность перед этой синей ночью и этой полной жёлтой луной над миром. Никто не смеет нарушать морозного безмолвия. Спите. Спите безмятежно и сладко под снегом, в укромных норах, в дуплах и расщелинах, в теплых уютных домах, в мягких постелях. Зима дарит всем покой и отдых.

Морозная синяя ночь, безраздельно завладевшая маленьким городком, окутала собою и далёкую шумную Москву. Никогда не спящая огромная столица хоть и не замерла, но всё же с тихим спокойствием смотрела ввысь миллионами огоньков, в полудрёме лениво шепча ночные звуки. Одним из огоньков был ночник в комнате общежития, где, забывши о тайнах мещёрских волхвов, мирно спали парень и девушка.

А у себя в квартире в самом центре огромного города ворочался в постели старый профессор. Вот он встал, кряхтя обул тапочки, зажёг лампу и пошлёпал на кухню. Взгляд его упал на часы, потом на висевший над ними отрывной календарь. «Без пяти двенадцать…Тринадцатое января… Однако старый новый год вот-вот наступит. Таинственное время, колдовское. Бабка моя в деревне, помню, каждый год в эту ночь гадала…» — всплыла в полусонном сознании профессора нежданная мысль: «Лунной полночью на рубеже времён…» В окно профессорской квартиры смотрела та же огромная жёлтая луна, что властвовала над маленьким городком за тысячу вёрст от Москвы.

А там, в том спящем городке, смотрел в окно на ту же самую луну мальчик. Ему не спалось. И вдруг он отчётливо увидел на огромном диске луны силуэт большой хищной птицы, мохнатой, с большой головой и мощными крыльями. Видение длилось всего миг, но мальчику показалось, что в лапах птица несла какой-то маленький комочек. Часы на стене начали бить двенадцать. Вдруг небо разрезала косая белая яркая черта. Вспышка!!! Синяя ночь на секунду озарилась ярким жёлтым светом…

— Метеорит! У нас! — мальчик был любознательным и начитанным, — И никто, кроме меня, этого не видел! Вот это удача! Расскажу в школе — не поверят! Эх, сони! И заснять не успел!

Небо после вспышки стало ярко-голубым, потом голубой круг стал сжиматься и постепенно исчез. Тёмная ледяная зимняя ночь вновь укрыла спящий городок.

И совсем-совсем никто не видел, и даже мальчик не мог догадаться, что яркая вспышка метеорита ослепила летящую сову, и та от неожиданности выпустила из лап маленький пушистый комочек, который утащила в лесу и собиралась съесть. Часы били двенадцать, комочек летел вниз… Маленький пушистый бельчонок сжался от страха, на чёрненьких глазках выступили слёзы… Всё… Вот сейчас удар — и всё… Коротенькая жизнь, уютное дупло в старой сосне на опушке леса, тёплая заботливая мама-белка, вкусные орешки… А потом страшная когтистая лапа, острая боль и кровь на рыжей шкурке, полёт в холодную черноту ночи и огромная жёлтая луна, как глаз жуткой совы. Внизу ветхая крыша со старой печной трубой, он летит прямо туда…

Полуразрушенная печка старой библиотеки, давно заброшенной и доживающей последние дни, была набита всяким ненужным людям хламом: тряпьём, коробками и бумагой. С треском и клубами пыли из печки вывалился чёрный от сажи комок, израненный и окровавленный, но живой!!! Вылетев, он со всего размаху ударился головой об валявшуюся на полу большую синюю старую книжку.

Двенадцатый удар часов в комнате мальчика возвещал начало нового дня и нового года по старому стилю. Мальчик лёг в постель, и, от впечатлений, быстро уснул тем безмятежным и волшебным сном, какой бывает только в детстве. Ему приснились бородатые волхвы в длинных белых одеждах. На туманной поляне в глухом лесу они ходили вокруг серого камня с непонятными письменами и тихо, нараспев бормотали заклинания. Казалось, что говорят они по-русски, но понять ни одного слова было невозможно.

И тот же самый сон видел в далёкой Москве старый профессор. Только он точно знал, что написано на камне, и чувствовал, что предсказанное чудо уже случилось где-то очень далеко.

— Я живой! Но что это со мной? Я думаю словами… Я знаю человеческий язык! И буквы! «С. И. ОЖЕГОВ. СЛОВАРЬ РУССКОГО ЯЗЫКА» — прочитал бельчонок надпись на большой синей книге, об которую он так больно ударился при падении головой. — Я знаю слова… Я ещё и разговаривать могу! Вот это да! Я — говорящий бельчонок со знаниями человека! Невероятно! И что мне теперь делать? А, как больно… Обидно будет спастись от совы, приобрести разом знания людей и умереть здесь от холода. Надо выбираться.

Но едва он попробовал подняться, как силы покинули его, и несчастный бельчонок так и остался лежать между книжек в холодной и пустой старой библиотеке.

* * *

— Тобик! Алёнка! Вставайте! Время уже семь, в школу, в садик опаздаем! Быстро!

Вылазить из-под тёплого одеяла совсем не хотелось. С вечера Тобик долго не мог уснуть, сидел и смотрел в окно до полуночи. Это он видел полную луну, сову и падение метеорита. Сейчас казалось, что всё это был сон. А теперь вот утро, и он, ученик шестого класса Толя Шахматов, должен вставать, умываться, завтракать и отправляться в школу. Утро не обещало ничего хорошего.

— Ну хватит уже! Вылазь! — мать стащила с него одеяло. — Тобик! Подъём!

Родные звали его Тобиком, потому что он сам так в раннем детстве себя называл, когда ещё плохо выговаривал некоторые звуки. Это домашнее прозвище до того вошло в привычку, что даже сам себя мысленно он называл Тобиком, а не Толей. Официально его звали только в школе, а школу Тобик не любил. Точнее, школа его не любила. Друзей в классе у Тобика не нашлось. Учился он хорошо, но не старательно. Учителя не любили его за рассеянность и неактивность. Обычно в классе Тобик сидел один и чего-нибудь читал. Или думал. Учителя заставали его врасплох вопросом или требованием, которых Тобик не слышал, и не знал оттого, что ответить. Так появлялись плохие отметки. А когда слышал и отвечал — неизменно хорошие. Вот только Тобик вовсе не хотел быть отличником, пятёрки и двойки он принимал с одинаковым равнодушием, а учился только из-за любознательности. В голове его обязательно что-то должно было крутиться, быть отправной точкой для мыслей и фантазий. А вот чего Тобик очень хотел — это чтобы у него были друзья: интересные, умные, надёжные, добрые и весёлые. Но в жизни таких не было.

В это хмурое зимнее утро, да еще после каникул, Тобик чувствовал себя особенно одиноким. Ночное событие взбудоражило его воображение, а поделиться было не с кем. Вдоль по улице тянул ветер и гнал по обледенелой дороге снежные змейки позёмки. Было зябко. Прямо перед Тобиком, слетевши с берёзы, села на дорогу синичка. Дёрнула хвостиком, пискнула: «Пить-пить», вспорхнула и полетела дальше. «Что она хотела мне сказать?» — подумал Тобик, — «Ведь не просто же так она пищала…» И он побрёл дальше, пытаясь разгадать птичьи слова. Однако не прошёл он и десяти шагов, синичка вернулась, села ещё ближе, чирикнула, повернула чёрную головку и опять вспорхнула. «Ну конечно, она хочет, чтобы я пошёл за ней. Может, ей нужна моя помощь?» — эта мысль так поразила Тобика, что он развернулся, и, вместо того, чтобы идти в школу, пошёл туда, куда полетела синица. О том, что он впервые прогуливает занятия, Тобик как-то не подумал. Порхая с ветки на ветку, синичка уводила Тобика всё дальше и дальше от школы.

Долго ли, коротко ли брёл Тобик по заснеженному городу, а привела его синичка к старой библиотеке, села на окно, пискнула в последний раз и улетела высоко в небо. На двери висел ржавый большой замок, стёкла в окнах были выбиты. Тобик хотел было повернуть обратно, но мальчишечье любопытство одолело, и он полез в окно. Внутри библиотеки всё было завалено битыми кирпичами, гнилыми досками, рваными старыми журналами, книжками и всяким другим мусором. Спрыгнув с окна, Тобик споткнулся и громко упал:

— Что же тут такое-то? Ай, как больно! Сколько книжек бросили… Где эта синица, чего она меня сюда притащила? Вечно, придумаю себе какую-нибудь дурь, потом неприятности. Школу теперь прогулял… Выбираться отсюда надо.

Лежащий в уголке раненый замерзающий бельчонок впервые услышал людскую речь.

— Эй, мальчик! Помоги мне! Я замерзаю! Меня сова порвала! Я с неба упал! — раздался тонкий голосок в пустой библиотеке.

Тобик вздрогнул от неожиданности:

— Кто здесь? Ты где? А? Я помочь тебе пришёл! Меня синица привела.

— Здесь я, в углу!

Тобик поднялся и пошёл на голос.

— Осторожней, не наступи на меня, я маленький! — пискнуло у него под ногами. При тусклом свете из окна видно было плохо. Тобик осторожно пошарил рукой и поднял бельчонка.

— Это я! Я с высоты упал в трубу! Помоги мне!!!

Тобик стоял молча и держал в руке бельчонка. Понять, что происходит, было невозможно. Пугаться вроде было нечего, но всё же стало страшно. Тому, кто раньше никогда не сталкивался с чудесами, очень трудно осознать, как это может быть то, чего быть не может. Тобик растерянно глядел по сторонам. Глаза уже привыкли к темноте, но увидеть в пустой библиотеке никого не удавалось.

— Эй, где вы тут? Хорош прикалываться!

— Да я это, я!!! Нет тут больше никого!

Тобик почувствовал кровь на руке. «Некогда разбираться, кто тут надо мной подшутить решил, бельчонок на самом деле сильно ранен», — подумал Тобик и решительно полез обратно, на улицу. Бережно придерживая за пазухой замёрзшую зверюшку, Тобик во весь дух побежал домой. Влетев в квартиру, он уложил бельчонка на свою кровать, а сам бросился потрошить аптечку.

— Йод надо, лапку мне забинтуй пожалуйста, и от ушибов мазь какую-нибудь, — услышал Тобик тот же голос, что и в библиотеке. «Да не, ерунда, послышалось… тут шутить точно некому…», — мысли мешались в голове. Тобик обрабатывал ранки. Бельчонок ясными умными глазками смотрел на него. Вдруг мальчик увидел, что на глазах бельчонка наворачиваются слёзки.

— Очень больно? — сам от себя не ожидая, спросил Тобик.

— Ничего… Спасибо тебе. Я без тебя пропал бы.

Сомнений быть не могло. Эти слова говорил бельчонок, и Тобик это ясно видел и слышал.

— Знаешь, такого не бывает. Животные только в сказках разговаривают.

— Да, не бывает. Меня сова утащила, съесть хотела. Потом вспышка на небе, и она меня бросила. Я упал в трубу, а потом стукнулся головой об книжку большую. Теперь вот говорю, и даже читаю. Хорошо, что ты меня спас. Я теперь самое-пресамое расчудесное чудо на свете!

— Ну… ты ещё поправься сначала.

— Здесь у тебя тепло. Я только ушибся, когда падал, и сова когтями шкурку порвала. Поправлюсь. Не бросай меня, я тебе пригожусь.

— Будешь жить у меня, под кроватью. Только не показывайся никому и не говори ни с кем, ладно?

— А можно у тебя? Тебе не попадёт из-за меня?

— Тебя никто не увидит. Только вот в школу сегодня я уже не попал…

— Ну ты ведь доброе дело сделал! Расскажи, что спас меня!

— Ага, поведаю всем, что честно шёл в школу, а потом увидел на улице синицу и поплёлся за ней в другую сторону, потом залез в какие-то развалины и нашёл там говорящую белку. А после оказывал ей медицинскую помощь, отчего и прогулял уроки. Тут меня уже самого к врачам отправят, голову проверять. Я сам ещё никак не привыкну к мысли, что такое может быть. Главное, я ведь ночью видел ту сову, и, кажется, даже тебя у неё в когтях разглядел, а потом раз…! Свет! Метеорит ночью упал, это точно!

— Ну вот, видишь, всё сходится! А ты говоришь — не бывает… А вот он я.

— А тебя как зовут-то?

— Мама-белка Рыжик звала. Смотри, какой хвост у меня рыжий и пушистый! — раненый бельчонок с гордостью повертел хвостом и в первый раз улыбнулся.

— А тебя как?

— Тобик. Так мать зовёт. Я в детстве так говорил вместо «Толик». Все привыкли.

— А кто ещё тут живёт?

— Алёнка, сестра младшая, и дядя Миша Комаров, отец её, мой отчим. Мамин муж.

— Да… твои наверно прогонят меня, если увидят.

— Наверно. Лучше, чтобы не увидели. Вот коробка из-под маминых туфлей. Ты пока под кроватью поживи, только не шуми. Поправишься, что-нибудь придумаем. Ты чем питаешься?

— Семечек бы мне… или орешков лесных. А так — я ж грызун, всё могу: и ягоды, и фрукты, и сыр.

— Лежи пока. Я сейчас в магазин схожу, куплю тебе еды. Да, тебя же помыть надо, ты в саже весь.

Через два часа помытый в тазике, сытый и перебинтованный Рыжик, свернувшись калачиком, спал в обувной коробке под кроватью Тобика.

Прошла неделя, ранки бельчонка зажили. Стали друзья думать, как им незаметно

устроить Рыжика так, чтобы он мог бегать свободно, и незаметно проникать в квартиру к Тобику. И вот до чего додумались: у выброшенной после праздников новогодней ёлки Тобик обрубил ветки, залез на крышу и ствол ёлки воткнул в вытяжную трубу. Квартира была на самом верхнем этаже, и длины хватило как раз до решётки на кухне. Из четырёх шурупов, на которых крепилась решётка, Тобик открутил три, а один оставил. Когда бельчонок хотел идти гулять, Тобик поворачивал решётку, Рыжик прыгал в трубу и по стволу ёлки лез на крышу, а оттуда — гулять где вздумается. А потом он тем же путём возвращался, тихонько звал Тобика, который впускал его обратно.

Так потекли день за днём. Рыжик набирался сил и становился всё веселее и интереснее. Обычно утром бельчонок отправлялся по трубе на прогулку, а Тобик шёл в школу. Возвращался Рыжик только вечером, когда уроки были уже сделаны, и рассказывал о своих похождениях за день. Начал он с того, что детально изучил всю окрестность. Все пути и норы, все чердаки и подвалы, окрестные гаражи, сараи, крыши и помойки — всё уже через неделю Рыжик знал в подробностях. Очень много нового узнавал по вечерам Тобик о своём городе, о своей улице и даже о родном доме. Познания Рыжика в человеческой речи и жизни вообще очень быстро вышли за пределы толкового словаря. Бельчонок на глазах становился остроумным и забавным, а самое главное — незаменимым надёжным другом, каких не было среди людей.

Тобик жалел, что бельчонка нельзя было брать с собой в школу. Очень скоро Рыжик перестал питаться угощениями, которые покупал ему мальчик. Карманных денег вполне хватало бы Рыжику на орехи, и Тобику было обидно, что друг отказывается. Все попытки уговорить его питаться дома заканчивались тем, что Рыжик с гордостью заявлял: «Я дикий зверь и добываю сам!» Тобик подозревал друга в мелких хищениях у соседей, говорил, что это не хорошо, что Рыжик позорит себя и его, Тобика, что у людей так не принято и стыдно. В конце концов Рыжик пообещал чужие продукты не красть, а изыскивать только бесхозные, природные и подаренные ему в городском парке, куда бельчонок повадился бегать как на работу. Однако разговаривать человеческим языком Рыжик ни с кем не решался. Его и так кормили.

Зима тем временем закончилась, впереди у друзей были целые весенние каникулы. В первый день Рыжик на прогулку не убежал. Товарищи сидели в спальне на кровати, Тобик учил Рыжика играть в шахматы. Игра эта для Тобика была любимой и заветной. В школе работал кружок, который Тобик неизменно посещал. Руководитель, учитель математики на пенсии, хорошо относился к Тобику и часто говорил: «Шахматы — модель жизни, а тебя хорошо играть сама фамилия обязывает». А дома Тобику играть было не с кем. Только увлеклись приятели игрой, как вдруг на подоконник уселась большая старая ворона. Внимательными злыми глазами она оглядела комнату, уставилась на играющих друзей и сидела, не шелохнувшись. Рыжик сразу заметил её:

— Вот вылупилась… В шахматах, что ли, разбирается…

От сверлящего взгляда вороны Тобику стало не по себе:

— Прогоню я её. А то ещё на подоконник нагадит.

Тобик махнул рукой прямо около стекла. Ворона и не думала улетать.

— Вот наглая! Придётся форточку открывать. Тобик слегка приоткрыл окно. Ворона злобно каркнула, сделала как раз то, чего опасался мальчик, зыркнула наглым чёрным глазом и улетела.

— У, подлая! Подоконник теперь отмывать.

— Странная она какая-то. Не боится совсем. Что-то тут не так…

Весь день эта мысль не выходила у Тобика из головы. Он был рассеян и едва не проиграл начинающему шахматисту Рыжику, который по беззаботности нрава скоро забыл про дерзкую ворону.

Однако когда на следующий день Рыжик пошёл гулять, он около помойки нос к носу столкнулся с той самой вороной. Бродячая собака откопала в мусоре засохший кусок сыра. Едва она собралась его съесть, ворона ловко подкралась сзади, стащила кусок и взлетела на старый тополь, на ту же самую ветку, где сидел Рыжик. Собака с бешеным лаем бросилась вдогонку. Ворона сидела рядом и медленно, с чувством клевала плесневый кусок, а под деревом бесновалась голодная собака. Вдруг злобная ворона предложила кусочек сыра Рыжику. Тот от неожиданности помотал головой и отодвинулся подальше. Доклевавши, ворона сделала крылом жест, который Рыжик истолковал как: «Погоди, я сейчас…». Ворона вспорхнула, залетела за баки помойки и тотчас же из-за них вышла одетая в чёрное тряпьё старуха с длинным крючковатым носом и чёрными злыми глазами. Она подошла к тополю, и, обращаясь прямо к Рыжику, сказала:

— И где справедливость? Где, я спрашиваю? — каркающий голос звучал громко и звонко, — Эта крыса поганая живёт в тёплой квартире, ходит в магазин за продуктами… А я? Я у собак на помойке плесневый сы-ыр… ворую-у… — старуха заплакала. — А чем я хуже… В нору пролезть не могу…

— К-какая крыса? — от неожиданности Рыжик оторопел.

— Крисовна, чтоб её хвост отпал, не ты же… Ты у нас вон… белка. И как этот мальчишка тебя разговаривать-то научил? Я прямо глазам своим не поверила, когда в окно вас увидала.

— А как это ты, бабушка ворона, так вот, раз… и человеком стала?

— А-а, любопытные вы твари, белки! А ты как по-людски балакать стал?

— Я с неба упал, прямо об словарь головой. Как-то так получилось. Не знаю, короче.

— А я знаю! Я всё знаю! И сильно бы тебе пригодилось то, что я знаю! Вот только не скажу я тебе ничего! Прыгай дальше, дурачок рыжий! — каркающий голос старухи аж срывался на визг. Рыжик начал понимать, что старухе-вороне что-то от него очень нужно. Любопытство так и подмывало спросить прямо, но всё же он решил проявить осторожность:

— Ну и ладно! Тоже мне, обзывается… Карга старая! Заболтался я тут с тобой, мне в парк надо.

И Рыжик спрыгнул с ветки, намереваясь убежать. Старуха бросилась вдогонку:

— Стой! Ладно! Расскажу тебе тайну, если поможешь мне в одном деле…

В этот момент у помойки мелькнула серая тень. Старуху аж передёрнуло от злобы. Она быстро достала что-то из кармана, поднесла ко рту и тотчас же превратилась обратно в ворону. Пробегавшая у помойки крыса ещё не успела шмыгнуть в нору под сараем, а ворона уже налетела на неё. Крыса ощетинилась и оскалила зубы. Ворона напала. Полетели перья и клочки шерсти, крыса с вороной клубком валялись в грязи и мусоре, стараясь укусить, уклюнуть, ударить друг друга. Рыжик, понаблюдав немного за схваткой, бросился наутёк. Ещё через мгновение крыса изловчилась, вывернулась всё-таки из цепких лап вороны и шмыгнула под сарай. Ворона победно каркнула, встряхнула грязные перья и улетела. Рыжик же отправился не в городской парк попрошайничать, а в лес грызть еловые шишки.

Конец марта. Весна опаздывала в этом году безнадёжно. На обледенелой берёзе сидел прилетевший вовремя скворец, тощий и взъерошенный. Он недоумённо косил бисерным глазом на метровые сугробы, волнами лежавшие на пустой равнине. «Ну и дела… Ни червячка, ни мухи, хоть сдохни с голодухи. Впору обратно лететь», — невесело думал скворец, озирая зимнюю картину. На восходящем утреннем солнце искрился празднично снег. Вдоль проторённой лыжни, жмурясь от яркого света и подняв пушистый хвост трубой, скакал бельчонок. Нарядное рыжее пятнышко легко скользило к лесу, и скоро исчезло в еловой чаще. «Пожалуй и я туда, — решил скворец, — залезу в какое-нибудь дупло и буду весны ждать. Всё равно ведь придёт. Не бывает иначе!»

А в городе мальчик сидел у окна в залитой солнцем комнате, смотрел на пустой двор и думал: «А где-то там бегает сейчас друг его бельчонок? Не обидела ли его вчерашняя злая ворона? Солнце уже светит по-весеннему. Скоро всё изменится, растает, забурлит и зацветёт! Как всё интересно в этом мире!»

Уважаемый мой взрослый читатель, скажи мне, как ты можешь почувствовать детство? Чем отличается оно от всей остальной жизни? Так сразу и не скажешь… А я отвечу тебе. Солнце. Он заливает детство сплошным, сладким, ярким утренним светом. Будто и не было в детстве дней хмурых и пасмурных, и даже дожди лили с неба яркого и чистого. Ты просыпаешься — оно уже светит! А день долгий-долгий, и всё в нём не утомляет, а интересует. И засыпаешь ты вместе с солнцем, потому что и ночь — яркая. Время не летит в трудах и заботах, оно плывёт, плывёт по голубому небу белым ватным облаком от зари до зари, и столько вокруг всего необыкновенного, что даже и чуду не удивился бы. Конечно, а что тут странного: бродил любопытный мальчишка по развалинам, школу прогуливал, нашёл бельчонка, а тот — говорящий. Тайна здесь, да и всё. Да ведь в том залитом солнцем мире таких тайн — полным полно! И всё просто, и всё удивительно… Да только вот у нас с вами ничего этого нет. Вот и не бывает чудес никаких, а дни наши не детским солнцем залиты, а трудами, заботами, доходами и расходами. Жаль, что не вернётся то детское солнце уже никогда, только сладкой болью в сердце отзовётся…

А вам, милые мои невзрослые ещё читатели, скажу просто: «Не смотрите вы в цифровые ваши игрушки, нет в них ни чудес, ни правды, а смотрите на этот мир, живой и настоящий, там всё для вас — и правда, и тайны, и чудеса! Бельчонка в парке видели? Шустрый такой, рыжий, глазки такие умненькие. Думаете, не может он говорить? Да отчего ж не может-то? Умейте только слышать. А если ещё и в нужное время об толковый словарь шлёпнулся… А соседская сумасшедшая старуха, точно ли вы знаете, что не грызёт она по ночам чего-нибудь, и не превращается в ворону или крысу. Всё может быть… Вот и пошло, вот и поехало… А уж дальше я вам такого понарасскажу, только читайте, да слушайте. Однако, чего ж та ворона хотела?

Про это и размышлял Рыжик, пока грыз в лесу еловые шишки. Оказалось, что он — не единственное чудо на свете. Мир вокруг полон загадок. Нужно было срочно рассказать всё Тобику!

Однако около дома бельчонка ждала уже другая старуха:

— Эй-а, рыженькай! Подь-ка сюда, милок, чего тебе скажу…

Бабка, поджидавшая Рыжика, была полной противоположностью вороне. Кругленькая, беленькая вроде серенькой, подслеповатая, в маленьких круглых очках. Хвостик слабеньких седых волос собран сзади в кудельку. Вся опрятная и приторно-добренькая. Однако этот благодушный вид портила большая ссадина на лице, заклеенная крест-накрест пластырем, и лиловый синяк под глазом. Передние зубы бабки слегка торчали, а общее выражение лица, несмотря на деланную доброту, было вполне крысиным. Конечно же, Рыжик сразу догадался, что перед ним вторая участница драки у помойки — старуха-крыса:

— Пойдём, пойдём, милок, орешками тебя угощу. Орешки вку-усные!

Первым желанием Рыжика было убежать от этакой доброты куда подальше, но любопытство взяло верх. Бельчонок поскакал за старухой. Оказалось, что живёт она на первом этаже в том же подъезде, что и Тобик. Квартира бабки оказалась до того удивительной, что Рыжик застыл от неожиданности у порога. Дело в том, что всё жилище крысы было засажено и оплетено тыквами. Стебли вились, кругом лежали и висели лопушистые резные листья и оранжевые полосатые тыквы. Они оплели всё в доме: шкафы, столы, стулья и даже потолок с люстрой. Старуха, ловко шмыгая между ветвей, пролезла к столу:

— Иди, орешки вот, угощайся!

— Спасибо, бабушка. Я только что две шишки сгрыз. А Вы что-то хотели мне сказать?

— Экий ты быстрый! Ладно. Тут вот нынче к тебе ворона приставала, гадость такая. Я тебя, милок, предостеречь хочу. Ты берегись её! Не слушай, не разговаривай, как увидишь — беги! Она злющая! Заклюёт! Только ты отвернёшься — так и кинется клевать! Берегись. Особенно не делай, если она чего попросит! Она тебя ни о чём не просила?

— Нет! Мы не разговаривали.

«А бабка-то не подозревает, что я догадался, что она тоже оборотень, — подумал Рыжик, — ладно, поиграем!»

— Ой ли, не разговаривали… — в писклявом голосе старухи-крысы слышалось ехидство. — Ты вот чего, милок, коли будешь с вороной водиться — так и знай: загрызу! — бабка взвизгнула, злобно оскалив передние зубы, — а не будешь, — снова её голос стал медовым, — угощать тебя орешками стану. Хочешь — тебе лесных, хочешь — грецких, хочешь — миндальных, а то и кедровых…

— За миндальные, конечно, спасибо, — насмешливо-вежливо ответил Рыжик, — добрая Вы, бабушка, сразу видно…

— Ну вот и хорошо, вот и договорились!

Рыжик рассматривал висящие с потолка тыквы, и вдруг, неожиданно сам для себя, ляпнул:

— Я вот семечки тыквенные люблю…

Старуха взвилась, аж подпрыгнула:

— И-и-и! И не думай! Забудь и думать про них! Только попробуешь — рога вырастут, хвост отпадёт, как звать себя забудешь, и… вообще…! — серенькая бабка неистово побелела от страха и злости. «Вот где дело-то нечисто! Пора улепётывать отсюда.» — подумал Рыжик.

— Ну, мне пора, бабушка. Спасибо, что предупредили. Уж я эту ворону теперь за версту обходить стану!

И Рыжик быстро вышмыгнул на улицу.

Целый вечер у друзей только и было разговоров, что о новых знакомых Рыжика. Тобик сначала всё не мог поверить: как это так, бабушка-соседка с первого этажа, Кристина Крисовна, с которой он всегда здоровается, возвращаясь из школы, и вдруг — оборотень-крыса! Нет, в доме, конечно знали, что бабка слегка чокнутая, что в квартире у себя тыквы выращивает, но чтоб такое… А летающая за окном наглая ворона! Оказывается, может вот так — раз, — и в старуху превратиться! А потом обратно. В голове не укладывается. Но ясно было, что Рыжик и не думал шутить. Надо было решить, что делать дальше, ведь эти старухи знали тайну говорящего бельчонка и могли быть опасны. Обе они чего-то скрывали, грозили и хитрили. Тобику было о чём подумать. А Рыжик, набравшись впечатлений и выложив всё Тобику, спокойно забрался в свою коробку, свернулся калачиком и тотчас уснул.

Догадки и сомнения разрешились очень быстро — утром на следующий день. Едва родители Тобика ушли на работу, а сестрёнку увели в садик, в окно квартиры осторожно, тихонько постучали. Тобик открыл занавеску и увидел уже знакомую ворону, мрачные мысли о которой не давали ему спать этой ночью. Однако вид её сегодня вовсе не был наглым и грозным, птица поглядывала добродушно, снизу вверх, слегка поворачивая головой и тихонько постукивая клювом по стеклу. Из-под кровати вылез Рыжик, и спросоня тоже недоумённо уставился в окно. Первым нарушил молчание Тобик:

— Что делать-то? Впускать её или нет?

— Я за то, чтобы впустить. Не такая уж она и страшная. Интересно же, чего ей надо.

— Конечно интересно, только кто её знает, чего она натворить может…

— Если она на какие-нибудь волшебные гадости способна, она их и оттуда сделает.

— Ладно, была не была, впускаю! — Тобик решительно отворил форточку.

Ворона проворно влетела в комнату, села на пол, потом извернулась и клюнула что-то, спрятанное у себя в перьях под крылом. Дальше на глазах у изумлённых друзей произошло невероятное: птица выросла в размерах, перья превратились в рваную тёмно-серую одежду, лапы в ноги, а клюв в большой крючковатый нос. И наконец в комнате развернулась во весь рост старуха со странной, но всё же вполне обыкновенной внешностью.

— Мои юные друзья! — торжественно начала она говорить, — разрешите представиться: Воронина Карина Карловна.

Рыжику уже был знаком этот низкий, отрывистый каркающий голос, но теперь он почему-то был вежливым: ...