Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Бизнесмен

Сергей Майоров Бизнесмен

Если долго всматриваться в пропасть,

то пропасть начнет всматриваться в тебя.

Ницше

Часть первая Гнездо «глухарей»

Инспектор дорожно-патрульной службы Корягин и его напарник, прапорщик Белый, патрулировали Выборгское шоссе. До конца смены оставалось немного. У знакомого шашлычника в Сертолово они плотно перекусили, потом прошвырнулись до стационарного поста, потрепались с ребятами. Пришло сообщение о ДТП, и они отправились проверить заявку. Оказалось, ничего страшного. Пострадали только машины, и водители договорились между собой до приезда наряда. На обратном пути заметили голубую «копейку», шедшую со стороны Питера. Подрезав встречную фуру, она совершила левый поворот на дорогу на Каменку.

– Проверим? – Белый повернул вслед за ней и придавил педаль газа. Спидометр показал сотню. «Копейка» стала приближаться, но не так быстро, как можно было ожидать. Видимо, ее водитель тоже прибавил скорость. Кроме него в машине сидел один пассажир.

– Не нравятся они мне, – задумчиво сказал Белый.

Корягин кивнул. Они давно работали вместе, так что часто думали одинаково. Спроси их кто-нибудь, отчего замызганный драндулет показался им подозрительным – они бы не смогли объяснить. Просто интуиция подсказывала, что машину стоит проверить. Может, тачку угнали молодые оболтусы. А может, багажник забит краденым барахлом. В любом случае поинтересоваться не вредно. Инспекторы переглянулись, и Корягин расстегнул кобуру. Кто знает, чем все обернется. В этих глухих местах можно нарваться…

«Копейка» вдруг сбросила скорость, и патрульный автомобиль почти уперся ей в багажник. Прочитав номер, Корягин сказал по «матюгальнику»:

– Триста двадцать седьмой, приказываю остановиться…

«Копейка» послушно прижалась к обочине и замерла. Патрульный автомобиль, клюнув носом, перегородил ей дорогу. Перегородил чисто номинально: назад все равно можно было уехать. Белый остался сидеть, не выключая мотора, Корягин же вышел, держа руку у кобуры. В «копейке» находилось двое кавказцев, насколько разбирался инспектор – азербайджанцев. У водителя на шее висел дорогой сотовый телефон, у пассажира поверх футболки блестела толстая золотая цепочка. Не похожи они на безобидных работяг с продуктового рынка…

Водила выскочил из машины, протягивая документы:

– Добрый дэнь, командир!

– Добрый, добрый. – Корягин небрежно козырнул и, беря документы, строго спросил: – Почему нарушаем?

– Как нарушаем? – водитель развел руками.

– Встречного не пропустили. И скорость превысили! С какой скоростью ехали?

– Шестьдесят.

– Да? А сто двадцать не хочешь?

Корягин посмотрел права, свидетельство о регистрации автомобиля. Развернул доверенность. Она была рукописной, выданной полгода назад. Можно и не читать: чтобы там ни написали, а придраться почти невозможно.

– Техосмотр когда проходили?

– Вот, одноразовый! – Кавказец улыбнулся, и Корягин, опустив взгляд, увидел, что тот держит между пальцев сторублевую бумажку. Инспектор поднял голову…

…поднял голову и вздрогнул, чуть не выронив чужие документы. Стоявший перед ним кавказец сейчас меньше всего походил на рыночного торговца или хозяина магазинчика, привыкшего обжуливать покупателей, но традиционно заискивающего перед милицией. Скорее это был боевик, навострившийся резать глотки врагам в районе Нагорного Карабаха. Взглядом, который он устремил на инспектора, можно было прожечь броню танка. И хотя это длилось мгновение, Корягину стало не по себе. Он даже оглянулся на Белого. Тот выключил двигатель и стоял возле машины, облокотившись на крышу и открытую дверь.

– Виноват, да, – повторил кавказец и чуть поднял руку, чтобы сторублевка стала заметнее.

Корягин подумал, что надо взять деньги и отпустить черного с миром. Или денег не брать, а выписать штраф. В конце концов он не опер, чтобы подозревать всех подряд и ко всему цепляться. Его дело за дорогой следить, а преступления раскрывают и террористов отлавливают пускай те, кого этому обучали и кому за это платят особо.

Так он подумал, и тут же ему стало стыдно. Нашел, кого бояться! Этого чернота сюда кто-то звал? Сам приехал, потому что работы на родине нету? Все они так говорят! Раз сами приехали, то пусть и подчиняются нашим законам

– Значит, так, – произнес Корягин решительно. – По поводу отсутствия техосмотра будем составлять протокол. А сейчас ваш паспорт, пожалуйста.

– Нэт паспорта, – сторублевка исчезла, и голос кавказца чуть изменился, прибавилось металла.

– А у второго есть документы?

– Нэт! Зачем ему? Он ведь нэ за рулем.

– Затем, что паспорт с собой носить всегда надо. Регистрация в городе есть?

– Временная, как положено, да!

Корягин сунул документы водителя в карман и велел:

– Откройте багажник.

– Замок сломан, нэ открывается, – кавказец сокрушенно пожал плечами и продемонстрировал связку, на которой один из ключей действительно был обломан. – Никак починить нэ могу. Там и нэт ничего…

– Совсем нет? Я вот думаю по-другому. – Корягин покосился на Белого. Напарник безмятежно стоял в прежней позе и даже что-то насвистывал. Он, конечно, не заметил, как сверкал глазами этот черный, но мог бы вести себя осмотрительнее. – Значит, едем все вместе в сорок девятое отделение и там разбираемся. Личности ваши как следует установим, багажник откроем…

– Зачем, командыр? – тихо спросил кавказец, и взгляд его в очередной раз изменился. Того накала, который довелось видеть инспектору, он не достиг, но и от прежней покорности не осталось и следа.

– Зачем, говоришь? А за шкафом! – грубым тоном Корягин постарался как придать уверенности себе, так и привлечь внимание Белого. Получилось все сразу но, к сожалению, лишь отчасти.

– Всэгда можно договориться.

– Сегодня не выйдет!

Ругательство на незнакомом языке заставило инспектора вздрогнуть.

Неуловимым движением кавказец выдернул из рукава куртки нож с тонким лезвием. В следующую секунду клинок вошел Корягину под ребра, провернулся и вырвался на свободу, распоров брюшную полость и почти не испачкавшись в крови. Инспектор качнулся, стекленеющим взглядом посмотрел вниз, захрипел…

Кавказец крикнул что-то своему товарищу. Тот пулей вылетел из машины, на ходу выдирая из-под одежды «макаров». Только после этого Белый очнулся от столбняка. Непослушной рукой он лапал висящую на поясе кобуру, в то время как противник передернул затвор и вытянул руку с оружием в его сторону. Выстрелы грохнули дважды, и прапорщик полетел в дорожную пыль, чувствуя, как глаза заливает горячая кровь.

Тем не менее он был жив и даже ранение получил не слишком серьезное. Пуля прошла по касательной, скальпировав височную область. Пистолет оказался в руке, патрон был дослан в патронник перед началом дежурства, и оставалось только снять предохранитель. Свободной рукой протирая глаза, Белый сбил «флажок» в нижнее положение. Оставалось только прицелиться…

Кавказец с ножом наклонился и вытащил свои документы из кармана мертвого инспектора. Распрямляясь, крикнул товарищу:

– Добей второго.

– Он мертв.

– Сделай контрольный…

Лежа возле машины, прапорщик Белый слышал их голоса и пытался понять, о чем они говорят. Подняться сил не было. Он знал, что нужно вскочить и, прикрываясь капотом, открыть стрельбу. Но его этому никогда не учили. Последний раз он был в тире три года назад, отстрелялся по неподвижной мишени и получил свой зачет, набрав двадцать шесть очков из тридцати. Тогда инструктор его похвалил. Сейчас инструктора не было, как не было и безобидного бумажного силуэта, который можно дырявить до полного опупения без риска нарваться на ответный огонь. Было больно, был страх, была совершенно невозможная ситуация, о которой можно прочитать в сводках, но в которой нереально оказаться самому. Он оказался и чувствовал себя кем угодно, только не героем. Хотелось, чтобы все быстрее закончилось, чтобы все стало, как прежде. Но как прежде быть уже не могло…

– Сделай контрольный!

Усатый кавказец с «макаром» кивнул и стал подходить к патрульной машине. В тире он не бывал и «Упражнение № 1» на зачет не сдавал, но прошел несколько войн и с оружием обращаться умел. Он был уверен, что зацепил мента качественно, и тот если не сдох, то валяется без сознания и готовится отойти в мир иной.

Увидев ноги противника в пространстве между дорогой и патрульной машиной, Белый вытянул руку и, почти что не целясь, трижды надавил спуск. Раздался крик, и противник рухнул перед машиной. Дульный срез гаишного пистолета и голову азербайджанца теперь разделяло не больше двух метров. Прапорщик выстрелил, голова дернулась, из затылка выплеснулся черный фонтанчик. Не веря, что так легко убил человека, прапор палил еще и еще, пока патроны не кончились. Когда это произошло, он неожиданно ловко сменил магазин и, ошалевший и окрыленный успехом, вскочил.

Второй противник пытался вытащить пистолет из кобуры Корягина, но грузный инспектор придавил ее своим боком, и ничего не получалось.

Увидев неподвижное тело напарника, Белый заорал благим матом:

– Женька! Евгений!

Дрожащие руки никак не могли совместить мушку с целиком. Белый выстрелил, и пуля вонзилась в березу за спиной черномазого. Тот вначале присел на корточки, замер, а потом, на полусогнутых, ломанулся прочь от дороги, стремясь укрыться среди деревьев. Белый шмалял ему вслед, целя в мелькающую между ветвей и стволов светлую куртку, пока не израсходовал весь боезапас. Один раз вроде бы зацепил. Противник споткнулся, грохнулся наземь, но тут же проворно вскочил и, задрав зад и опустив голову, скрылся из вида.

Все было кончено. Непослушной рукой прапорщик запихал пистолет в кобуру. Подошел к Женьке Корягину, сел рядом, стал нащупывать пульс. Заметив, как в остекленевших глазах отражается солнце, оставил это занятие.

Он доложил по рации о случившемся, закурил и остался сидеть рядом с погибшим товарищем. Пороховой дым еще не развеялся, а по ветвям окружавших дорогу деревьев прыгали и перекликивались любопытные птицы.

Белый подошел к багажнику «копейки» и врезал каблуком по замку. Что-то сломалось, и крышка со скрипом приподнялась. Белый подцепил ее пальцами и открыл целиком.

В багажнике оказалось много тряпок и старых газет. Инспектор отбросил их и отшатнулся, увидев перед собой будто вмурованное в глыбу льда мертвое тело.

Молодую девушку с короткими черными волосами покрывало несколько слоев полиэтилена. Она была полностью обнаженной. Ноги были поджаты к груди, локти обнимали колени.

В диске запасного колеса Белый увидел ржавое зубило, и приподнял им пленку.

С момента смерти девушки прошло не менее суток.

И смерть ее не была легкой.

Глава первая Труп старого друга

Я вышел во внутренний дворик особняка, в котором располагался мой офис, и остановился посмотреть, как рабочие заканчивают косметический ремонт здания.

Их бригадир, куривший в теньке под навесом для парковки машин, бросил сигарету и подбежал ко мне, грязными руками вытирая пот со лба и поправляя желтую каску:

– Идем с опережением графика, Константин Андреевич. К субботе закончим.

– Я вижу.

Я достал пачку «Мальборо-лайт». Бригадир торопливо поднес зажигалку. Я прикурил и кивнул в знак благодарности. Бригадир нерешительно остался стоять рядом со мной, наверное, ожидая вопросов.

Старинный особняк на Петроградской стороне мы получили в полную собственность месяц назад, и я сразу затеял ремонт, желая лишний раз показать, насколько успешно идут дела возглавляемого мною холдинга «Балтийская корпорация современной фармацевтики «Панацея». В свете запланированных на лето контрактов с новыми партнерами такой жест мне представлялся не лишним. Мишка Кушнер, мой лучший друг и заместитель по экономике, считал эту затею пустой тратой денег, но я к его мнению не прислушался. Он в последнее время стал скуповат и стремился экономить на любой мелочи.

С делами на сегодня было покончено. Не обращая внимания на бригадира строителей, я подошел к своей машине, спортивному «БМВ-Z3 купе» серебристого цвета. Она была куплена менее полугода назад и до сих пор радовала меня. Сесть за руль? Перспектива стояния в пробках не вдохновляла, и я бросил ключи старшему группы охраны:

– В Басков переулок.

Там я снимал квартиру для своей любовницы Карины.

БМВ, а вслед за ним джип с двумя охранниками выехали со двора. Я позвонил на «трубку» Инге:

– Привет. Чем занимаешься?

– Еду из солярия домой. Скоро Артем должен из школы приехать.

Артем – мой сын. А Инга, соответственно, жена. Скоро будет семнадцать лет, как мы расписались. Среди моих знакомых мало кто мог похвастаться таким длительным браком. Впрочем, я тоже не хвастался… Мы выглядели идеальной парой, но в наших отношениях давно что-то перегорело. Остались только привычка и взаимное уважение, воспитанные трудными годами, когда я полуинвалидом вернулся из армии и занялся тем, что сейчас принято называть «первоначальным накоплением капитала».

– …когда ты приедешь?

– Что? Извини, я отвлекся. Не знаю, малыш. Очень много работы.

Я выключил телефон и сказал старшему группы охраны:

– Скажи своим, пусть купят цветов.

Он позвонил по мобильнику, и джип куда-то свернул. Нагнал нас перед самым домом. Я вышел, и один из «телков» подбежал с огромным букетом белых роз. Прежде чем взять их, я наклонился в открытую дверь БМВ и приказал:

– Пусть кто-нибудь сгоняет тачку на мойку. А сам жди здесь. Я буду часа через два.

Ошибся! Покинуть квартиру Карины мне пришлось значительно раньше…

…Мы лежали, расслабленные, на огромной кровати, когда подал голос сотовый телефон. Для некоторых абонентов, наиболее важных, у меня выставлены индивидуальные мелодии. Сейчас проиграла мелодия из «Крестного отца», и я поспешил найти аппарат, зарытый в куче моей одежды на кресле

Черт, неужели что-то случилось?

Начальник службы безопасности нашего холдинга, бывший мент Лев Валентинович Цыганков всю текучку мог решить сам, и выходил на связь только в экстренных случаях.

– Константин Андреевич, убили Кушнера.

У меня перехватило дыхание. Начальник СБ выдержал паузу. Из трубки доносились посторонние шумы: видимо, он звонил из движущейся машины.

Приподнявшись на локте, Карина наблюдала за мной. Я вскочил, вышел в соседнюю комнату. Закрыл дверь и только после этого спросил:

– Кто?

Дурацкий вопрос! Будь это известно, Валентиныч не стал бы тянуть.

– Пока неясно.

– А что охрана?

– Проворонила.

– Козлы…

Я нашел сигареты, закурил и сел на холодный кожаный диван. Закрыл глаза. С Мишкой мы виделись утром. Поговорили, выпили кофе. Он выглядел, как обычно. Не был встревожен, не был напуган. Это что-нибудь значит? Может, и значит. А может, и нет. Будет ясно, когда отыщем убийц. Если отыщем…

– Где это случилось?

– В его подъезде.

– Я выезжаю!

* * *
Картина вырисовывалась простая и непонятная.

До часу он занимался делами, в час двадцать позвонил маме и сообщил, что приедет обедать. Кушнер до сих пор жил вместе с матушкой, в старой квартире на Хо Ши Мина, только сделал ремонт и прикупил однокомнатную на той же площадке, чтобы было, куда водить девушек…

Без четверти два он был у матери. Охрана – три тупых лба, осталась в машине около дома. Раньше один из них провожал Мишку до двери квартиры и ждал возле нее, сколько бы ни потребовалось, но потом, якобы по настоянию самого Кушнера, все упростили. Привезли к дому – дождались в машине – повезли дальше. Типа, Михаил был против жесткой опеки. Раздражало это его…

До трех охранники не волновались. Обычно Кушнер проводил дома не больше сорока минут, но всяко бывает… Вот они и не волновались. Расслабились, педерасты! А в три ноль пять услышали женские крики. Один поднялся по лестнице и на площадке около лифта, на восьмом этаже, где жил Кушнер, увидел труп и склонившуюся над ним женщину.

Мишина мама, проводив сына, устроилась у окна, чтобы посмотреть, как он сядет в машину. Когда минули все разумные сроки, она вышла и наткнулась на его мертвое тело.

Два выстрела из ТТ с самодельным глушителем. Пистолет бросили тут же. Один выстрел в спину, между лопаток, второй – в голову. Похищен портфель с документами. Киллера никто не заметил. Замок подвала сломан, так что он мог перебраться в соседний подъезд и выйти оттуда, не привлекая внимания. Это – если верить нашим охранникам, которые клялись, что в интересующий период времени из подъезда вообще никто не показывался. Но как им можно верить?

Вот уроды!

– Обоих в оборот. Делайте, Лев Валентинович, что хотите, но правду мы должны знать…

В ноябре девяносто восьмого Цыганков уволился из РУБОПа на пенсию и пришел в наш холдинг на официальную должность начальника Службы экономической безопасности. Мой выбор многим пришелся не по нутру. В особенности Рамису, которому пришлось умерить амбиции и довольствоваться креслом заместителя Цыганкова. Рамис происходил из наших, спортивных, кругов, не имел ни малейшего отношения к официальным структурам и нес бремя обеспечения этой самой экономической безопасности неформальными методами. Цыган и Татарин с трудом находили общий язык, и я мог быть почти уверен, за моей спиной они не сговорятся о подлости. Скорее глотки друг другу перегрызут.

– Второе: я должен быть в курсе всего, что делает уголовка.

– Пока что прокурор не дал санкции, но в ближайшие дни они завалятся в офис с обыском.

– Пусть заваливаются, нам скрывать нечего. Позаботьтесь, чтобы все прошло гладко. Третье: похороны – по высшему разряду. Вас это не напрямую касается, но примите участие, я очень прошу. В плане безопасности и прочего. Четвертое: его девушка, Ольга…

– Она ничего не знает.

– Да? – я поразился уверенности тона, с которым ответил Цыган.

– Так точно. Проверено. Он ее в дела не посвящал.

– Что ж, может быть…

В отношениях с бабами Кушнер постоянством не отличался. Менял их, словно перчатки. И только с Ольгой, которая появилась вскоре после Нового года, начало складываться что-то серьезное. По крайней мере мне так казалось. Но Цыганков вполне может быть прав. Что бы там ни планировалось в перспективе, пусть даже свадьба и дети, Михаил вряд ли стал бы с Ольгой обсуждать наши дела.

– Все равно, я хочу с ней увидеться…

* * *
Цыганкова я отпустил заниматься более важным, а к Ольге поехал на джипе охраны. Три «бодигарда» делали важные лица и вертели головами, как заведенные. Всем своим видом они старались продемонстрировать, что готовы меня защитить. Смотреть на это было противно, но я удержался от замечаний. Пусть работают.

Я знал, что лучше не пить. Что лучше дождаться вечера, решить все вопросы и расслабиться в домашних стенах. Знал, но не сдержался. Достал фляжку с виски, приложился раз-другой-третий. На душе будто бы полегчало. Держа в одной руке фляжку, я вытащил сотовый телефон и стал названивать всем подряд:

– Мишку убили!

Я думал: вдруг кто-нибудь отреагирует не так, проколется, ляпнет лишнее – и я пойму, что он при делах. Но никто не прокололся, все реагировали адекватно известию. Ругались, задавали вопросы, которые я и сам бы на их месте постарался задать, предлагали помочь. Я отказался от всех предложений:

– Спасибо, сами разберемся.

Ольга жила в точечном доме на улице Матроса Железняка. Номера квартиры я не знал, но рассчитывал сориентироваться по окнам – как-то зимой подвозил Михаила, и он их мне показал. Шестой этаж, кажется. Или седьмой? Черт, в темноте, да еще когда вокруг лежал снег, все выглядело по-другому.

Я взял телефон, чтобы позвонить Цыганкову – он-то должен был знать точный адрес, как вдруг Ольга вышла из подъезда. Худенькая, черненькая, с короткой прической, в коротком черном пальто… Что Мишка в ней нашел? У меня она никогда не вызывала симпатии. На внешность, понятно, у всех вкусы разные, и мой собственный тоже не идеал. Но Ольга прочно ассоциировалась у меня со сжатой пружиной, готовой в любой момент распрямиться. Любую невинную шутку она принимала в штыки, в каждой фразе искала подтекст. Такие, как Ольга, захомутав мужика, добровольно его не отпустят. И при этом постоянно будут капать на мозги: коллеги его недооценивают, друзья используют, а ведь именно он самый умный и самый хороший, но только она это видит…

Мысль о том, что она может «накручивать» Кушнера против нас, никогда раньше не приходила мне в голову. А ведь его поведение в последнее время изменилось. Мы даже разругались по одному денежному вопросу, чего никогда прежде не происходило – Мишка считал, что его доля в прибылях маловата…

Пока я все это думал и вспоминал, Ольга вышла на проезжую часть и тормознула «волжанку», двигавшуюся в сторону Новой Деревни. Быстро договорилась с водилой и устроилась на заднем сиденье. Ее маленькая птичья головка чернела в оконном проеме.

Мы двинулись следом.

«Волжанка» добралась до переезда и ловко ввинтилась в поток, движущийся направо, к метро. У нас так легко это не получилась. Пока не посигналили фарами и не погудели клаксоном, никто и не подумал уступить место грозному джипу. В результате между «Волгой» и нами набилось с десяток машин, в том числе один неторопливый грузовик, который так и норовил закрыть весь обзор.

– Не суетись, – сказал я водителю. – Главное – не засветиться. На Железняка и так им в затылок дышали…

Я вспомнил, как она оборачивалась, сидя в машине. Проверялась? Просто нервничала? Но ни я, ни Цыган о гибели Кушнера ей не сообщали, а больше никто из нашего круга не знал, как с ней связаться.

«Волга» проскочила на мигающий желтый, но грузовик остановился и тормознул за собой весь поток. Можно было бы попытаться проехать, но на перекрестке стоял милицейский УАЗ, возле которого прохаживались два автоматчика в касках и бронежилетах.

– Ловят кого-то, – вздохнул мой водила.

Напротив метро «Волга» остановилась, и Ольга выпорхнула из машины. Короткое пальтецо из ткани, похожей на каракуль, делало ее еще меньше. Оглядываясь, она перебежала дорогу и смешалась с толпой.

– Аллес! – водила бухнул кулаками по рулю.

– Заткнись! – осадил я. – Тормознешь в том же месте.

Как только он остановился, мы ломанулись через дорогу. На ходу я дал указания:

– Олег! Давай на ту сторону, к «Адаманту». А ты, Костя, прошвырнись вдоль ларьков…

Сам я ринулся к входу в метро, расталкивая прохожих. Подумал, что, кажется, перепутал имена своих «телков». Успел усмехнуться этому обстоятельству – и тут же заметил Ольгу.

Она была уже возле стеклянных дверей «Пионерской». Еще миг – и она исчезла внутри. Я энергичнее заработал локтями. Получил чувствительный тычок в спину, а какая-то женщина проехалась по моей ноге колесом хозяйственной тележки. Все стремились в метро, на ступенях возникла настоящая давка. Я даже растерялся слегка – давненько не бывал в такой сутолоке. Там что, наливают бесплатно? Или Аня Курникова в неглиже выступает?

Причина мне стала понятна, когда начали закрывать двери. Толпа загудела и поднатужилась, еще несколько человек успели проскочить внутрь. Я обломился, стеклянная дверь захлопнулась перед носом. Мент, поправляя фуражку, ушел в вестибюль, где змеились очереди к кассам и турникетам.

– «Пионерскую» по рабочим дням закрывают на вход, – сказал мне Олег (или Костя?).

– Зачем?

– Типа, много народу.

– А «Черную речку»?

– Не, та работает.

До метро «Черная речка» от дома Ольги было поближе, чем до «Пионерской». И никакого железнодорожного переезда, на котором можно застрять. Почему же она выбрала эту станцию? Успела просочиться в самый последний момент! Еще бы пару минут, и застряла бы, как я. Случайность? Или «рубка хвоста»? Но таким способом от слежки не избавляются. Впрочем, кто сказал, что не избавляются? У нее получилось!

– Ладно, куда она денется, – сказал я. – Пошли, у нас много дел…

…Поздно вечером позвонил Цыганков.

– В «Геобанке», на Петроградской, у Кушнера был абонирован сейф. Ольга успела перед самым закрытием. Выгребла все вчистую.

– Кто ей разрешил?

– Он оставлял в банке соответствующие распоряжения. Дома она до сих пор не объявилась. Мы аккуратно проверили хату.

– И что? Не тяни, блин, говори быстрее!

– Все очень странно. Ценные вещи и шмотки сложены в два чемодана, стоят посреди комнаты. Второстепенные документы собраны в одной папке. А главных нет…

– Без паспорта ее не пустили бы в банк! Она должна вернуться домой.

– Необязательно.

– Почему?

– Мы же не знаем, что Михаил держал в этом сейфе. Если там была нормальная сумма, то девчонка может плюнуть на свое барахло. Но я все равно оставил засаду. Будем ждать…

– Не только ждать!

– Искать тоже будем, Константин Андреевич. Задействуем все возможности. Только…

– Что – только?

– Нет, ничего…

Глава вторая Измена!

Хоронили Мишку на Северном кладбище.

Его место оказалось в конце аллеи. С фотографий на дорогих памятниках на нас смотрели лица людей, застреленных или взорванных в первой половине девяностых. Я знал многих из них. Большинство не дожило до тридцати. Кушнер погиб в тридцать семь.

А я всегда был уверен, что он меня переживет…

Утро выдалось ветреным и холодным. На лакированной крышке дорогущего гроба дрожали капли дождя. Люди стояли под зонтиками, поднимали воротники. Собралось больше ста человек. Кое-кто мне был неизвестен совсем, а о многих я бы не вспомнил, не встреть их сейчас. Странно, но именно они говорили самые длинные, самые прочувствованные речи. А вот я сумел родить лишь несколько стандартных фраз.

Хотя должен был сказать больше других.

Я впервые увидел его, когда работал вышибалой в кабаке. Кушнер пришел вместе с приятелем и тремя девушками, среди которых была и моя будущая жена Инга. А потом он появился в моем спортзале, выряженный в дурацкое шелковое кимоно с иероглифами и драконами. Кушнер хотел научиться драться, но физический поединок не был его стихией. Зато у него отлично работала голова.

Я мог вспомнить, как Михаил вытащил меня из тюрьмы.

И как он вычислил, что на меня готовится покушение. Это было на заре становления нашего бизнеса. Мы успели принять кое-какие упреждающие меры и победили.

Именно он настоял на том, что пришло время легализовываться. Разработал концепцию нашего холдинга, завязал нужные связи, выстроил схемы. Он вполне мог справиться без меня. Нашел бы кого-то другого, чье имя служило бы гарантией безопасности предприятия.

Я же, если говорить честно, без его помощи так и остался бы спортсменом с невостребованным потенциалом и криминальным родом занятий.

Лишившись Кушнера, я лишился, по сути, своей головы…

Я вспомнил, как Михаил заставлял меня повышать уровень общей культуры.

Смешно звучит, правда? Он меня заставлял! Тем не менее они нашли с Ингой общий язык и насели вдвоем. Книги, английский язык, дурацкие правила этикета.

– Ты пойми, – настаивал Кушнер. – Мы теперь бизнесмены, и ты – глава корпорации, а не бригадир. Скоро зарубежные партнеры появятся. По тому, как ты выглядишь и как говоришь, они станут судить, можно ли иметь с нами дело.

– Они будут судить по финансовым документам.

– Финансовые документы я подготовлю. А ты над собой поработай. Забудь весь этот «стрелочный» жаргон, и поменьше матом ругайся.

– Ты еще в университет меня запиши!

– Кстати, а это идея! Надо будет подумать о твоем высшем образовании…

Я мог обо всем этом рассказать. Благодаря стараниям Кушнера я научился грамотно излагать свои мысли. Но я не рассказал. Постоял, глядя в землю, и отошел к Инге. Она взяла меня под руку:

– Кто это?

– Где?

– Рядом с матерью.

Высокого пожилого мужчину, седовласого, в расстегнутом черном пальто, я прежде не видел. Но слишком велико было его сходство с покойным, и я ответил уверенно:

– Мишкин отец. Прилетел из Израиля.

– Я думала, они не общаются.

– Теперь уже точно не смогут…

Инга пихнула меня локтем в бок: нельзя так шутить. Нельзя так нельзя – помолчу. Но ведь дело не в шутках, а в том, что внутри…

…Внутри у меня было прескверно. За три прошедших дня никакой ясности не прибавилось. Терять друзей мне приходилось и раньше, но при других обстоятельствах. Всегда была какая-то определенность. Пусть убийца уходил от ответа, но хоть было ясно, за что человека угробили. С Кушнером же получался полный туман. И как ни старался я гнать от себя эту мысль, периодически она возникала: втайне от нас он крутил какие-то свои махинации.

Появление Кушнера-старшего было для меня неожиданностью. Причем появился он только на кладбище, его не было в церкви. Кто ему сообщил о случившемся? Мать? Очень вряд ли. А из наших точно никто не звонил.

И еще один человек удивил меня своим появлением: Мастер. Я не видел его десять лет. Чем он сейчас занимается? В деловых кругах города он не был известен. А как-то раз я проезжал мимо здания, в котором некогда размещался наш спортивный зал, и увидел, что теперь там располагается сауна.

Расставили дюжину столиков с водкой и бутербродами. Когда налили по третьему разу, Мастер неожиданно оказался возле меня. Как из-под земли вынырнул. Только что был в стороне, а тут нарисовался бок о бок. Мы выпили, и он тихо сказал:

– Мои соболезнования, Константин Андреевич… И – можно вас на пару слов?

Мы отошли, я закурил. Он помог мне закрыть зажигалку от ветра. Его руки, в отличие от моих, не дрожали.

– Если человек умер, значит, он сделал все, что должен был сделать в этой жизни.

– Он не умер, его застрелили… Ты хотел мне сказать только это?

За прошедшие десять лет Мастер не изменился. То же угловатое, изрезанное морщинами лицо, те же глубоко посаженные голубые глаза.

– …только это хотел мне сказать?

– Нет. Ты же будешь искать, кто это сделал?

– Буду! Не только буду, но и найду. Никуда он не денется.

– Это был кто-то свой.

– Ну-ну, поясни!

– Не надо смотреть далеко. Враг рядом. – Мастер недвусмысленно кивнул на толпу, собравшуюся вокруг столиков. На ту часть толпы, где не было родственников и школьных друзей, а присутствовали только наши, из деловых. – И еще: как бы не получилось, что эта смерть – не конец, а начало…

– Не получится! – уверенно рубанул я.

Этим разговор и закончился. Некоторые уже двинулись к выходу, и Мастер к ним присоединился. Я долго смотрел ему в спину. Он шел, выделяясь из массы. Такой прямой, такой мудрый, что я ощутил раздражение.

…Для поминок сняли кабак. Людей собралось даже больше, чем было на кладбище. И некоторые пришли изрядно поддатые. Перепутали, видать, поминки с гулянкой. Атмосфера была напряженной.

– Такое ощущение, что все сейчас передерутся, – шепнула мне Инга.

– Не болтай глупостей! – осадил я ее, хотя в душе готов был согласиться. Что-то в воздухе такое витало.

Впрочем, не передрались, хотя поводы к тому были. И поводы эти давали в основном люди из числа родственников Михаила. Среди них оказалось неожиданно много ребят, молодых и базар не фильтрующих. В другой ситуации за некоторые высказывания им пришлось бы серьезно ответить. Всякое прозвучало. От довольно конкретного: вы сами его застрелили, чтобы заграбастать деньжищи, до размытого: не фиг ему было с вами якшаться. В лицо, правда, такие обвинения не высказывались. Просто мой напряженный слух выхватывал куски фраз из общего диалога. Фрагменты, которые не удавалось расслышать, я просто домысливал. Но думаю, что достаточно точно.

Я вливал в себя рюмку за рюмкой, не чувствуя опьянения.

– Закусывай, – сказала жена.

Я отмахнулся.

Мишкин отец сидел рядом с матерью. Если они и общались между собой, то я этого не заметил. А вот на меня он поглядывал часто. Часто и пристально. В конце концов он подошел ко мне и сказал почти то же самое, что и Мастер:

– Константин Андреевич? Можно вас на несколько слов?..

Мы вышли из зала. В вестибюле сидели охранники, мимо них вышагивал, заложив руки за спину, мрачный Лев Валентинович. Выправка, что говорить, у него была офицерская. Настоящий, бляха-муха, полковник! Увидев меня, встрепенулся, хотел подойти. Я дал понять жестом: не надо.

– Может, на улицу? – предложил Мишкин отец.

Я кивнул.

Вышли, пошли вдоль ряда сверкающих тачек, на которых прибыли гости. Кушнер-старший был выше меня почти на голову. Его седые длинные волосы были всклокочены, на лице проступала щетина. Я молчал. Он представился:

– Меня зовут Моисей Соломонович.

Я кивнул:

– Как зовут меня, вы уже знаете.

– Да, я давно заочно с вами знаком. – Кушнер говорил с акцентом, который со временем приобретают все эмигранты. – И отдал бы все ради того, чтобы наше очное знакомство состоялось при других обстоятельствах. Константин Андреевич, вам не представить, как тяжело отцу хоронить сына!

– У вас больше нет детей?

– Три дочери. Они родились уже там, в Тель-Авиве. А у вас?

– У меня сын.

– Наверное, совсем маленький?

– Взрослый. Семнадцатый год пацану.

– Тогда вы меня в какой-то степени понимаете. И дай Бог, чтобы вам не пришлось понять меня полностью!

Пройдя сотню метров, мы остановились на перекрестке. Прохожие обтекали нас с двух сторон. Мы им явно мешали, но ни одного ругательства не прозвучало. Никто даже не оглянулся. Чувствовали, наверное, что повод для разговора у нас не обыденный.

– О своем отцовстве вы, Моисей Соломонович, не вспоминали лет двадцать пять.

Он ответил не сразу. Я подумал, что он либо не услышал меня, погруженный в тягостные раздумья, либо упрек проглотил и оправдываться не собирается.

Но затем его слова меня удивили:

– Мы общались все эти годы. Не знали? Никто об этом не знал. Хотя некоторые догадывались. Михаил значил для меня очень многое. Я возлагал на него большие надежды. Мы скрывали наши отношения, потому что так было удобнее. Для нас обоих удобнее. Я уехал в семьдесят восьмом. Вы же помните те времена: КГБ, «холодная война», диссидентство… Если бы мог, я бы взял Мишку с собой еще тогда. Но не сложилось… Потом эпоха сменилась, но мы решили, что еще не пришло время афишировать наши связи. У меня тут остались не только друзья. Некоторые враги добились высоких чинов. И не все забыли обиды. Так что сюда я не приезжал. Но в Прибалтике, в Калининградской области, в Белоруссии, по делам бывал достаточно часто. Там в основном мы и виделись…

– Что и говорить, конспирация глубочайшая! Если даже я ни о чем не догадывался…

– У нашего народа это в крови, Константин Андреич. И не обижайтесь на нас. Михаил считал вас лучшим другом. Ему было тяжело от вас что-то скрывать.

– Я этого не заметил.

– Поверьте мне, тяжело… Как я понимаю, вы не оставите этого дела?

– В каком смысле?

– В смысле возмездия.

– Не оставлю. А что? Вам это чем-то не нравится?

– Ну, почему? Святое дело не может не нравиться. Просто… Просто я не вижу в этом особого смысла. Какая разница, кто жал курок? Фамилия ничего не изменит. И какая бы участь ни была уготована киллеру, Михаила это не воскресит. Кроме того, для меня вопрос в достаточной мере исчерпан.

– Поясните, пожалуйста.

– Поясню! Мы сами все – кузнецы своей смерти. Каждый умирает, как живет. У Мишки была теория… Достаточно вредная, на мой взгляд, теория. Вы должны быть с ней знакомы. В двух словах: хватай, пока молодой. Пока есть силы и зубы. Потому что пока ты будешь церемониться со стариками, ждать и оказывать почести, подрастет и окрепнет следующее поколение. А уж оно с тобой цацкаться точно не будет! Я много беседовал с ним по этому поводу, объяснял, что все не так просто. Кажется, это подействовало. Но слишком поздно. Поэтому вопрос об убийце для меня не стоит так остро, как для вас. Иванов, Петров, Сидоров, Финкельштейн – да какая в конце концов разница?! Мишку убила не пуля, его убила вся его жизнь.

– У меня другой взгляд на проблему.

– Поэтому вы с ним и были друзьями. Я помню, как он мне рассказывал о вашем знакомстве. Кажется, только вчера это было. А прошла целая жизнь! Его жизнь…

Он опять замолчал. Мимо нас проносились машины. Когда мне надоело их разглядывать, я сказал:

– Уверен, Моисей Соломонович, что вы хотели со мной побеседовать не только об этом. Времени у нас, конечно, достаточно. Но обидно терять его попусту. Я найду убийц друга, чего бы мне это ни стоило. Обещаю, найду! И буду очень признателен, если вы мне поможете. У вас ведь имеются какие-то соображения…

– Не больше, чем у вас, Константин Андреевич. Хотя в дела сына я был посвящен хорошо. Не удивляйтесь, он со мной постоянно советовался. В последние годы мы созванивались почти ежедневно, не говоря уже о регулярных встречах в Прибалтике. И часть проектов, которые вы реализовывали, были придуманы мной. Я проанализировал все, что мне известно по этим вопросам, и не нашел причин для убийства. То есть не смог выделить кого-то конкретного, кто был бы в смерти Миши кровно заинтересован, кто мог бы получить от его смерти реальные дивиденды. Подозревать можно всех, но ровно в той степени, в какой можно и не подозревать никого. Вы меня понимаете?

Я кивнул, хотя услышанное показалось мне слишком заумным. Философия всегда вредит практике. Для меня вопрос стоял предельно конкретно: «Кто и почему?» Даже без «Почему?», просто «Кто?». Соломоныч же мне втирал, что Михаил жил неправильно, и в этом, дескать, все дело.

Я кивнул:

– Понимаю.

– Поэтому единственное, чем я могу вам помочь, заключается в следующем… – Моисей Соломонович опустил седовласую голову, и я почувствовал, что ему очень не хочется говорить то, что он собрался сказать. – Михаил хотел отойти от дел. Он собирался приехать ко мне… Переехать на ПМЖ. Почти все бумаги были оформлены, и мы планировали, что уже в мае он переберется.

– Он мне ничего не говорил… – Еще неделю назад я бы голову отдал на отсечение, что Мишка будет со мной до конца. А он, оказывается, собрался линять. И думал сделать это втихаря.

– Знаю. Поверьте, молчание давалось ему тяжело. Он понимал, что поступает не очень порядочно. Но сделанного не вернешь…

– Какие еще сюрпризы у вас припасены?

– Никаких. Кроме одного. У него ведь пропал портфель с документами. Не знаю, какие бумаги там были еще, но могу сказать точно: там было все для выезда в Тель-Авив.

Я вспомнил, как мне докладывал Цыганков: ничего ценного не похищено. Ничего такого, что могло бы затруднить нашу работу своим исчезновением, или принести неприятности, попади оно в посторонние руки. Похищать портфель смысла не было. Но про израильские документы Лев Валентинович осведомлен не был. А они, значит, пропали… Что это меняет? На первый взгляд ничего. Для кого-то могло иметь смысл украсть бумаги, чтобы затруднить процедуру отъезда. Но если Кушнер мертв – какой смысл в его анкетах и загранпаспорте?

– Он мне ничего не говорил, – повторил я. – Его отъезд стал бы для меня серьезным ударом. В нашем кругу так не делается.

– Знаю, – кивнул Мишкин отец. – Но он был не совсем из вашего круга…

Я внимательно посмотрел на собеседника:

– Если бы мне стало известно об отъезде, я бы с Мишкой поговорил, очень серьезно поговорил! Может, мы бы поссорились до конца жизни. Но убивать его я бы не стал. Тем более, подсылать киллера.

– Я пришел к такому же выводу…

Медленно, вдоль ряда машин, на которых приехали гости, мы двинулись к кабаку, на крыльце которого стоял Цыганков, обеспокоенный моим долгим отсутствием.

– Кто вам сообщил об убийстве?

– У меня тут остались друзья.

– Они же и про портфель рассказали?

– Конечно. Я знаком со всеми материалами следствия. С некоторых документов мне даже ксерокопии сняли.

– Понятно… Где сейчас Ольга?

– Ольга? Не имею понятия!

– Да?

– Я удивился, что ее нет на похоронах.

– Стало быть, вы с ней знакомы. Она исчезла, – сказал я, внимательно наблюдая за лицом старого Кушнера. – Ушла из дому – и с концами. Более того, прихватила Мишкины деньги.

Кушнер кивнул:

– Да, он сделал так, чтобы она могла распоряжаться какой-то частью его средств. О размере суммы я имею только общее представление. Думаю, не больше пятидесяти тысяч долларов. А основные деньги он давно перевел за границу. Как и вы, Константин Андреевич… Честно сказать, мне эта Оля не нравилась. Я бы предпочел, чтобы он женился на еврейской девушке. И женился там, в Израиле. Но повлиять на его выбор я не смог. В этом вопросе он был непреклонен.

– Вы виделись с ней?

– В феврале он приезжал с ней в Австрию, на горнолыжный курорт. Я прожил с ними три дня. Она мне не понравилась. Я честно ему об этом сказал, но Михаил остался при своем мнении. Он был уверен, что лучшей ему не найти.

– Чем же она вам не понравилась?

– Сложно сказать. Во-первых, я был сильно удивлен. Для вас, наверное, не секрет, что в юности он был влюблен в Ингу… Простите, забыл ее отчество. Когда она стала вашей женой, для него это было сильным ударом.

– Вот как?

– Он старался не показывать вида, и уж тем более, не имел к вам претензий. Он объяснил себе, что его любимая девушка выбрала из вас двоих лучшего и что это было ее полным правом. Я был уверен, что все эти годы он ищет кого-то, похожего на вашу жену. И тут Ольга! Это во-первых. А во-вторых, мне кажется, она на него плохо влияла. Понимаете, при всей своей прагматичности, Миша в душе был романтик. Дела, с которых вы начинали, были для него своего рода игрой, такой вольной интерпретацией баллады о Робин Гуде. Защитить девушку, отобрать у богатых, бросить вызов соперникам… А Ольга – сплошной прагматизм. Как мне представляется, она просто увидела тугой кошелек и вцепилась в него всеми руками. А вся эта болтовня о любви – просто антураж для изымания денег. Хотя, надо признать, получалось у нее убедительно! Значит, вам неизвестно, где она сейчас? Что ж, не вижу ничего удивительного. Прикарманила то, до чего могла дотянуться, и смылась. Теперь ищет, к кому упасть в объятия…

– За пятьдесят тысяч можно нанять толкового киллера, – сказал я. – И кое-что даже останется. Хватит на первое время, чтобы есть булку с маслом.

– Она потеряла значительно больше, чем эти гипотетические пятьдесят тысяч.

– Как раз потеряла она – гипотетические, а вот сперла вполне реальные деньги. Может, они собирались расстаться!

– Последний раз я созванивался с Михаилом за два дня до его смерти. Расставаться они не собирались. Можно предположить, что после моего звонка они разругались, и он указал ей на дверь. Но я отказываюсь поверить, что ей хватило двух дней, чтобы составить план и подыскать исполнителя. Не знаю, как у вас в России, но у нас такие люди в газетах объявления не печатают и визитные карточки первым встречным не раздают.

– Исполнителем мог быть ее прежний любовник.

– Вам карты в руки, проверяйте.

Мы дошли до крыльца, и Моисей Соломонович остановился:

– Мне нет смысла туда возвращаться.

Рукопожатие у него было неожиданно крепким. Очень крепким для пожилого и внешне не слишком здорового человека, к тому же, потерявшего сына.

– Если узнаете что-нибудь новое, – сказал я, – звоните мне в любое время.

Он кивнул. Я расценил это так: если у него появится информация, он десять раз подумает, прежде чем позвонить, тем более «в любое время».

– Моисей Соломоныч! Забыл спросить одну вещь: завязать с делами Михаил решил под вашим давлением?

– При всем желании я не мог оказать на сына давления такой силы. Решение он принял самостоятельно. Я не хотел этого говорить, но вы все равно догадаетесь, или узнаете от кого-то другого… Дело в том, что за последнее время он многое переосмыслил и пришел к выводу, что сделал ряд серьезных ошибок… – Мишкин отец замолчал, и я закончил фразу за него:

– …Самая большая из которых – это я?

– Он очень высоко ценил вашу дружбу, – сказал Моисей Соломонович с таким видом, будто не слыхал моих слов.

Его ожидала машина. Пыльный «мерс» стоял недалеко от крыльца, в кабине скучали двое парней в кожаных куртках. Когда Моисей Соломонович подошел, тот, что не был водителем, вылез и распахнул заднюю дверь. Придерживая ее, пока Кушнер садился, парень смотрел на меня, перекатывая во рту жвачку. Его лунообразное лицо, лишенное всякого выражения, показалось мне смутно знакомым. Но вспомнить, встречались ли мы, я не смог.

«Мерседес» резко выкатил на середину дороги и умчался, взвизгнув покрышками. Я обратил внимание, что на машине были московские номера.

Мой начальник службы безопасности стоял у двери кабака. Я спросил у него, стараясь, чтобы голос звучал безразлично:

– Ты в курсе, что Михаил собирался нас здорово кинуть?

Глава третья Человек с портфелем

Я проснулся с больной головой. Инга хлопотала на кухне. Гремела посуда, работал маленький телевизор, пахло яичницей. Я отправился в душ и четверть часа стоял, чередуя горячую воду с очень холодной. Когда закрыл кран, услышал звонок телефона. Инга ответила:

– Он сейчас занят, вы не могли бы перезвонить? Хорошо, я позову…

Она постучала в дверь, открыла ее и молча протянула мне трубку.

Звонил Цыганков:

– У нас новости.

– Нашлась Ольга?

– Нет, пока не нашлась. Нам предложили выкупить бумаги Кушнера.

– Отправь машину за мной.

– Уже едет…

Мы собрались в кабинете Цыгана. Он, я, Рамис. По их виду было заметно, что до моего приезда они успели повздорить.

– Ну, выкладывайте! – поторопил я.

Вскоре после начала рабочего дня в офис позвонил неизвестный. Он сказал, что нашел портфель с важными документами, касающимися деятельности нашей фирмы, и предложил его выкупить за три тысячи долларов. В противном случае бумаги будут проданы конкурентам. Встреча должна состояться в двенадцать часов у «Василеостровской». Наш человек должен стоять на выходе из метро и держать прошлогодний «Плэйбой» с портретом Тиа Карреры. Деньги должны быть в журнале.

– Почему прошлогодний? Где мы его сейчас найдем?

– Уже приготовили, – ответил мне Цыганков. – Наверное, он боится спутать нашего гонца с обычным прохожим, который купил свежий номер в киоске.

– Или эта Карьера ему очень нравится, – ухмыльнулся Рамис. – Что плохо – на «Василеостровской» всегда тесно и полно народу. Тяжело будет его там крутить.

– Его нельзя трогать! – возразил Цыганков.

– Не трогать? А что ты предлагаешь? Расцеловать в задницу?

– Проследить, установить личность, навести справки…

– Да пошел ты со своими ментовскими штучками! Вот делать-то нам больше нечего, как таскаться за ним! Возьмем и спросим. Как спросим, так и ответит. И нечего разводить церемонии.

– Да что ты понимаешь?! «Спросим»! Спрашивать с умом надо, а ты всего наскоком хочешь добиться…

Я следил за их перепалкой, не вмешиваясь. Следил и думал: могу ли я им доверять? Прежде я был уверен, что они никогда не сговорятся за моей спиной, а если кто-то один замыслит недоброе, то второй его быстро разоблачит. Я отдавал должное профессионализму Льва Валентиновича, но всегда помнил старую истину: предавший однажды предаст и вторично. А его работу на нас иначе, как предательством по отношению к бывшим коллегам, назвать было нельзя. И сколь бы много мы от такого предательства ни поимели, сути поступка это не меняло. Рамис же имел безупречную репутацию. Бывший спортсмен, начинал, как и все, с малого рэкета. Трижды его пытались судить, брались серьезно, но он не поддался. И товарищей уберег, и сам от камеры отвертелся. Что плохо – амбиции. И амбиции неутоленные. Кажется ему, что его «задвигают», что заслуживает он большего, чем имеет. Если будет возможность, он Цыгана сожрет с потрохами. Но тот пока возможности не представляет и, в свою очередь, тихонько под Рамиса копает. Не так давно, например, доложил мне, что расходы Татарина не соответствуют его «официальным» доходам. Самую малость, но не совпадают. Машину после Нового года сменил, купил квартиру подруге. За одну ночь в казино просадил почти десять тысяч зеленых. И все это – втихаря. Я бы и не узнал ничего, если бы Лев Валентиныч не подсуетился.

…Я наблюдал за их перепалкой и вспоминал слова Мастера: «Враг где-то рядом».

Когда это мне надоело, я приказал:

– Короче, будем решать по ситуации. Может, вообще никто не придет. Сколько времени? Ого! Как раз до «Василеостровской» доехать.

– Я уже отправил двоих на метро, – поспешил сказать Лев Валентинович. – С минуты на минуту будут на месте. Осмотрятся и сразу нам сообщат.

– Отлично. Нам тоже пора выдвигаться. Большую толпу брать не надо, справимся малыми силами.

– Я возьму двоих, – сказал Рамис.

– И я одного.

– Три, пять, шесть, – подсчитал я. – И двое твоих разведчиков. Получается даже с избытком. Ну, по коням!

Выехали на трех машинах. Я сел к Цыганкову, в неприметную «дэу-нексия» белого цвета. Бригада Рамиса, во главе с ним самим, разместилась в джипе и потрепанном таксомоторе, который был хорош тем, что мог стоять где угодно и сколько угодно, не привлекая внимания. Вот только водилу бы еще заменить, а то Рамис посадил за баранку амбала с таким свирепым лицом, что ни один пассажир не рискнул бы воспользоваться его услугами.

А вот наш водитель был сама незаметность. Худенький, невысокий, с аккуратной прической. В очках, в костюме, при галстуке. Типичный менеджер из конторы средней руки. Его звали Глеб, и он считался одним из лучших сотрудников Цыганкова. Как мне помнилось, Лев Валентиныч переманил его из милиции. Ему и предстояло встретиться с шантажистом.

До места мы добрались в срок. Я прихлебывал купленный по дороге «джин-тоник» и смотрел, как Глеб встал у таксофонов, висевших на стенке справа от выхода из метро. В очередной раз на связь вышли наши разведчики: вокруг все спокойно, нет ни малейших признаков засады.

– Да какая, на фиг, засада! – поморщился я.

– Надо учитывать все варианты, – поджал губы Лев Валентиныч.

– Ну-ну… – Я всматривался в толпу, бурлящую вокруг «Василеостровской»: студенты, бомжи, торгаши, спешащие по делам люди неопределенного рода занятий, менты… Ментов было много. Молодые, в плохо подогнанной серой форме, они стояли и ходили по двое, периодически останавливая кого-нибудь для проверки документов.

– «Голубая дивизия»[1], – пояснил Цыганков.

– Только их не хватало. Сколько времени?

– Пять минут первого.

– Ждем…

В засадах я принимал участие часто. И ситуаций, когда я выступал в роли охотника, было примерно столько же, сколько моих выступлений в качестве жертвы. Сколько раз менты в разных районах города ждали случая, чтобы меня подловить? Сколько раз я обламывал их ожидания? И сколько раз попадался…

– Есть контакт! – Цыганков оборвал мои воспоминания.

Я присмотрелся. К Глебу подошел парень. Высокий, тощий, нечесаный. В короткой куртке и с шарфом, трижды обернутым вокруг длинной шеи. В руке парень держал пакет, в котором мог уместиться портфель.

– Откуда он появился? – спросил я Цыганкова.

– Из метро вышел.

– Не похож на крутого.

– Наркот он, сразу заметно!

– Ваше мнение, Лев Валентинович?

– Нельзя его здесь хватать. Проводим до дома, там видно будет.

– Упустить не боитесь?

Сжав зубы, он промолчал.

Состоялся обмен. Глеб отдал журнал, в который были вложены деньги, парень достал из пакета портфель, в котором я сразу признал вещь, принадлежавшую Кушнеру. Отдавать пакет парень пожадился. Сложил его несколько раз, убрал в карман куртки. На прощание протянул Глебу руку. Я представил, каких усилий тому стоило наступить на горло брезгливости и не заехать наглецу в рожу. Ничего, еще будет возможность!

Расстались. Парень нырнул в метро, Глеб не спеша закурил, начал спускаться по ступеням. В кармане Цыгана пискнула рация: разведчики доложили, что приняли парня под наблюдение.

– Они не упустят, – заверил меня Лев Валентиныч.

Неожиданно возле машины появился Рамис. Распахнув дверь, плюхнулся на сиденье рядом со мной. Я видел, что он с трудом сдерживает раздражение:

– Ну что, решили с мальчиком поиграться? Давайте неделю за этим обсосом ходить! Узнаем много полезного. Например, у кого он «герыч» берет. Вы видели его харю? А я близко подходил, видел! Там «двести двадцать восьмая» поперек лба написана![2] Готов спорить, что к Мишкиному убийству он никаким боком…

Разведчики доложили, что находятся на станции «Гостиный Двор», переходят на Московско-Петроградскую линию. После этого связь прервалась.

– Поехали потихоньку, – приказал я. – Вот будет прикол, если он выйдет на «Пионерской».

Он вышел станцией раньше, на «Черной речке». Мы с Цыганковым обменялись взглядами: «Неужели он как-то связан с Ольгой?»

– Ленинград – город маленький, – вздохнул Цыганков. – Давай, Глеб, рули на Торжковскую.

По дороге я тщательно осмотрел Мишкин портфель. Он был полон бумаг. Часть их действительно касалась отъезда в Израиль. Другие относились к деятельности нашего холдинга, но никакого интереса для конкурентов не имели. Определить, все ли на месте, не представлялось возможным. Замки были вскрыты самым варварским способом – их просто вырвали с мясом из крышки, и они болтались теперь на тонких лоскутах кожи.

Разведка снова вышла на связь. Парень вошел в высотный дом недалеко от метро. Они проследили его до квартиры и теперь спрашивали, что делать дальше.

– Ждите, – приказал Цыганков, пряча рацию.

Мы заехали во двор дома и остановились. Чуть позже рядом с «нексией» затормозил джип. Такси осталось на улице. Рамис сел в нашу машину, рядом со мной, и велел Глебу:

– Иди покури.

Глеб вылез. Цыганков, лихорадочно что-то обдумав, выскочил следом за ним. Рамис, глядя на это, язвительно усмехнулся, но промолчал. Сквозь тонированное стекло мы наблюдали, как Цыганков инструктирует помощника. Кое-что я расслышал: Лев Валентинович приказал поговорить с соседями парня, осторожненько выяснить, что он собой представляет. Глеб кивнул, проверил что-то во внутреннем кармане пиджака и вошел в дом. Цыганков вернулся к нам.

– Ну, господин генерал, что будем делать? – спросил его Рамис. – Предлагаю брать прямо сейчас. А то он на радостях так наширяется, что мы и денег своих не вернем, и информацию не получим. У меня есть один парень, он любую дверь вполтычка вскроет.

– Не гоношись, – я бросил окурок в пустую банку из-под «джин-тоника», – пять минут ничего не решают.

Ждать пришлось не пять минут, а значительно больше. Наконец Глеб вернулся. Устроившись за рулем, он толково и кратко изложил добытые сведения.

Их было немного. Интересующего человека звали Артемом, как и моего сына. Два года назад он вернулся из армии. Жил один – квартира досталась по наследству от умершей бабки. Раньше где-то работал и получал приличные деньги, даже машину купил. Но уже довольно давно остался без постоянных средств к существованию, перебивался случайными заработками. Продал машину, распродал все ценное, что имелось в квартире. Некогда хорошо одевался, следил за собой. Теперь донашивал обноски и месяцами не стригся. В лучшие времена у него регулярно собирались компании, но вот уже несколько месяцев, как гости появляются крайне редко.

– Все ясно! – Рамис хлопнул кулаком в свою раскрытую ладонь. – Надо брать!

Цыганков, подумав, кивнул. Я видел, как ему не хочется участвовать в остром мероприятии. Остатки милицейской морали? Скорее обычная трусость. Если я прикажу, то он, конечно, пойдет и выполнит все, что потребуется.

– Оставайся в машине, – сказал я. – Будешь со своими бойцами нас прикрывать.

– Подальше от передовой, поближе к кухне, – глядя в пространство, заметил Рамис.

– Пошли. – Я хлопнул его по плечу и первым покинул тесную «нексию».

Пока поднимались в лифте, я думал, что во всей этой истории мне не нравится совпадение адресов. Между домами Артема и Ольги от силы полтора километра. Она исчезла, а он, наоборот, объявился с пропавшими документами… ...



Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Бизнесмен