Соколиные перья и зеркало Кощеевны

Глава 1. Дар леса

К хищным птицам Ева Коржина всегда питала слабость. В детстве, приходя с родителями в зоопарк, залипала у вольера, любуясь гордой статью беркутов, благородством окраски многоцветного пятнистого оперения ястреба-перепелятника или полевого луня. С трепетом и грустью наблюдала за орланом белохвостом, которому в тесноте вольера было негде даже размять могучие крылья. Особенно ее пленяли соколиные: хищные стремительные сапсаны, молчаливые средиземноморские ланнеры, экзотические каракары и крохотная пустельга. Только к стервятникам, грифам и коршунам Ева испытывала брезгливость.

Во время учебы в художественной школе каждое лето она приходила к знакомому вольеру на этюды, изрисовывая целые альбомы набросками. А приезжая на каникулы к бабушке в Наукоград за Уралом, обязательно упрашивала родителей свозить ее на таежный научно-исследовательский стационар к папиным знакомым с биологического факультета.

— Да ты, девочка, просто приносишь нам удачу! — удивлялся папин приятель профессор Андрей Мудрицкий, когда в один из приездов помогавшая студентам-биологам Ева вместо соловьев и зябликов обнаружила в силках молодого балобана.

Редкая птица, предпочитавшая горные районы, во время кочевья, видимо, сбилась с пути, забравшись слишком глубоко в тайгу.

— На ловца и зверь бежит, вернее — птица, — посмеялся папа, не без гордости наблюдая, с каким восторгом и трепетом дочь выпускает в небо обмеренного биологами окольцованного сокола. — У Евы вся комната завешана фотографиями и рисунками всяких там орлов и ястребов. Ты, Андрюш, если что, подскажешь, какие экзамены на ваш биофак сдают?

— Да я и подготовить могу! — воодушевился, поглаживая всклокоченную рыжую бороду, Мудрицкий.

Орнитологом Ева, правда, так и не стала. Ее совершенно не интересовало строение клетки. Всякие пестики и тычинки навевали тоску, а с химией у нее вообще не сложилось, хотя после полугода учебы в физмат-лицее в гуманитарной гимназии при Лингвистическом университете для школьного аттестата она сдала предмет на пять.

Языки ей нравились с детства, да и родители их изучение поощряли, благо сами могли помочь. Именно знание сербского, который пригодился во время освещения военного конфликта на Балканах в конце девяностых, помогло папе, тогда еще корреспонденту местного телевидения Наукограда, закрепиться на одном из центральных каналов и перевезти семью в Москву.

Другое дело, что Еву журналистика тоже не привлекала. Она, конечно, радовалась, когда папа брал ее на съемки, и внимательно следила за всеми его включениями и репортажами, но точно знала, что вести прямой эфир все равно не смогла бы. И вовсе не потому, что не умела складно говорить или писать тексты. С этим она как раз не испытывала проблем. Все-таки она училась в Лингвистическом университете, много читала, в том числе на двух иностранных языках и даже помогала отцу, когда тот зашивался на работе. А вот перед камерой испытывала страх и звучание своего голоса в записи совсем не выносила.

— Да чего ты пасуешь? — приглаживая кудрявые волосы и поправляя очки на горбатом носу, удивлялся отец. — Ты же не уродина какая-то и с людьми не боишься общаться. Вон как держалась с теми же бразильскими болельщиками на Чемпионате! Все коллеги, которые видели мое включение с вами, отметили твою хватку и профессионализм! Да и на Олимпиаде показала себя молодцом. А тогда ж ты вообще еще в школе училась!

В самом деле на прошлогоднем Чемпионате Мира она и все ее сокурсники, пока сопровождали иностранных болельщиков, прошли не просто переводческую практику, но и суровую проверку на прочность, по сравнению с которой все госы и экзамен в магистратуру показались детской забавой. А на Зимней Олимпиаде ей, еще школьнице, довелось сопровождать группу филиппинцев, чье знание английского и произношение несколько раз оборачивались недоразумениями, а специфические кулинарные пристрастия периодически ставили ее в тупик. Хорошо отец постоянно находился на связи и разруливал любые ситуации.

Это бесценный опыт, а также летняя подработка экскурсоводом и поездки по обмену научили Еву не пасовать в общении с незнакомыми людьми и без страха говорить на аудитории. Но там во она всегда видела глаза слушателей, догадывалась об их реакции, а, представляя миллионы телезрителей или подписчиков каналов, просматривающих ее репортаж в сети, испытывала ужас. Кроме того, она мечтала о педагогическом поприще, о чем родители, конечно, знали, хотя и относились не особо одобрительно. Для того, чтобы работать в школе, не стоило тратить годы на изучение трех языков и гробить здоровье, поступая на бюджет в один из лучших вузов страны.

Что же касалось внешности, то тут она тоже соглашалась с папой. Не уродина, но и не писанная красавица. В свои двадцать три Ева привыкла оценивать себя трезво.

Увы, она не настолько дружила со спортом или танцами, чтобы добиться идеальной фигуры. А при попытке сесть на какую-нибудь радикальную диету и сбросить пять-десять килограмм и от верхней границы нормального веса дойти до желанной нижней, у нее начинались головокружения и голодные обмороки. Да и обрамленное кудрявой копной личико со слегка приподнятыми скулами, аккуратным носиком с небольшой горбинкой и мечтательными серыми глазами выглядело безупречно лишь под слоем косметики. Но в фотомодели или актрисы она не стремилась, а парней себе находили и приятельницы с куда более посредственными внешними данными. Конечно, если искали, а Ева тут, по мнению той же мамы, проявляла инертность.

— Так и будешь принца на белом коне или Финиста ясного сокола ждать? — ласково укоряла ее мама.

Ева и сама понимала, что под лежачий камень вода не течет. Но что делать, если помимо совершенно не привлекавших ее одноклассников и однокурсников она других ровесников-парней в своем окружении не имела. Папины коллеги казались слишком взрослыми и солидными. А знакомиться по интернету она не стремилась, да и мама такого общения точно бы не одобрила. Тем более что сама она встретилась с отцом у общих друзей. Вот и оставалось учиться, читать книги, переписываться с подругами в сети и мечтать. Вдруг и вправду ветер однажды донесет звук топота копыт, или лес подарит заветное соколиное перо.

* * *

— Евангелина Романовна! У вас в волосах что-то запуталось. Какое-то перышко! Можно я сниму.

Ева слегка нагнулась, позволяя Соне Трифоновой, зоркой пятиклашке из кружка экологов, извлечь неожиданную находку.

— Какое необычное! Наверное, орлиное! — восхищенно протянула мечтательная Зоя Смирнова, разглядывая достаточно крупное и явно маховое перо, в свете ярких полуденных солнечных лучей смотревшееся особенно нарядно в сочетании белых и темно-коричневых полос.

— Скажешь тоже! Откуда здесь взяться орлу? — резонно заметил Петя Климанов. — Да и где ты орлов кроме зоопарка встречала?

— У меня ловец снов с похожими перышками в комнате висит, — с гордостью сообщила Зоя.

— Так там, наверное, куриные! — хохотнул весельчак Сева Кулешов.

— По цвету как у кукушки, — предположила Соня Трифонова

— Да где у кукушки такие крылья? — возмутился было Петя Климанов, но его прервали.

— Что тут за кипеш? Почему застопорились?— прозвучал из-за ребячьих спин знакомый грозный голос Ксюши Савкиной.

Ева невольно улыбнулась. Манера руководительницы кружка экологов общаться с учениками и воспитанниками не раз вызвала нарекания начальства. Да и жутковатый готический макияж в сочетании с обильным пирсингом в самых неожиданных местах и синими волосами с вплетенными в них дреддами особого восторга не вызывал. Другое дело, что биологию Ксюша знала и любила, объясняла интересно и доходчиво, а дети ее обожали. Ева считала ее лучшей подругой и с радостью приняла ее предложение после прошлогодней суеты на Чемпионате поработать педагогом по английскому в летнем лагере детского отдыха «Окские зори».

— Так что тут за слэм? И кто курицу от орла отличить не в состоянии? Чему я вас учила? — напустилась на воспитанников Ксюша.

Даже сейчас, в самую жару, она не измерила черным джинсам с заклепками и кожаной шипованной косухе, тогда как Ева и в легкой энцефалитке, надетой поверх майки, изнывала, мечтая о реке или душе. Июнь в этом году выдался экстремально жаркий.

— Ксения Георгиевна! — по-деловому запищала Соня Трифонова, которая всегда стремилась любыми способами привлечь внимание и вызвать похвалу учителей и вожатых. — Тут у Евангелины Романовны перо красивое в волосах запуталось. Мы пытаемся определить, чье

Она начала продвигать свою версию насчет кукушки, но тут Ксюша взяла в руки перо и аж присвистнула.

— Да это ж сокол-балобан! Ну тебе, подруга, сегодня и везет! Чуют хищники, что ты их стэнишь.

Ксюша, с которой они всего полгода вместе проучились в физмат лицее, но после продолжили дружить, несмотря на диаметрально противоположные интересы в музыке и несхожесть характеров и темперамента, знала о детском увлечении Евы.

— Да откуда ему тут взяться? Он же горная и степная птица. Да и водится только в Азии, в крайнем случае, у нас в Сибири, — удивилась Ева, сердце которой учащенно забилось от непонятного предчувствия.

Тогда на стационаре в тайге силки орнитологов подарили ей встречу тоже с балобаном, и она, конечно, узнала перо, только, как и дети, не могла поверить.

— Вот мне это тоже интересно, — нахмурилась Ксюша. — Таких птичек любят держать у себя вместо питомцев арабские шейхи, и наши олигархи слизывают с них, даже если не занимаются соколиной охотой. Так что мы, боюсь, имеем дело либо с беглецом из какого-нибудь коттеджа, либо с жертвой нелегальных торговцев.

— Надо его как можно скорее вернуть в дикую природу! — воскликнул Петя Климанов, который с подростковым максимализмом обычно ратовал за радикальное решение экологических проблем.

— Так он, видимо, и сам вернулся, — пожала плечами Ксюша. — Хотя в регионах, где обитают его собратья ему, конечно, было бы комфортнее. Вы лучше посмотрите, на окраску! — добавила Ксюша, входя в педагогический раж. — Вроде бы оно такое яркое, броское. Но эта пестрота прячет от врагов и помогает выслеживать добычу не хуже пятен на шкуре барса или полосок тигра. Тем более что у многих животных зрение монохромное!

Ребята торжественно вручили Еве перо и, ведомые Ксюшей, продолжили путь. Они и так уже задержались, рискуя опоздать к обеду. Миновав прогалок, они вновь углубились в лес, срезая путь напрямик по тропинке.

Солнечные лучи, проникая сквозь густую листву, расцвечивали ажурные кроны во все оттенки зеленого от темного изумруда до желтоватого хризолита. Золотили белокурые волосы Сони, подчеркивали рыжину в кудрях Севы Кулешова, бросали причудливые блики на необычную находку. Ева бережно несла перо в руках, и мысли ее уносились в неведомые дали. Она любила лес и потому с радостью согласилась на эту летнюю подработку, но за прошедшие с начала смены полторы недели за ворота выбралась в первый раз. Да и то лишь потому, что ребята из третьего отряда, с которыми она в это время занималась английским, уехали на экскурсию в Поленово.

И надо ж было такому случиться, чтобы именно сегодня на пути следования их маленького отряда пролетел сокол-балобан. А ведь где-то рядом по территории лагеря ходил человек, которого Ева с первой встречи на планерке почему-то сравнила именно с этой гордой, красивой птицей. Что это? Простое совпадение или начало каких-то необычных событий? Хорошо, что эти мысли она не озвучила вслух. Материалистка-Ксюша подняла бы ее на смех. В конце концов, мало ли откуда ветер принес заветное перышко.

Когда они вышли из лесу на шедший вдоль берега Оки проселок, ароматы поспевающей земляники, луговых трав, речной тины и нагретой на солнце сосновой смолы перебил резкий запах бензина. Послышался рев двигателя, и из-за поворота выехал мотоциклист в шлеме с изображением хищной птицы, коричневой косухе с бахромой, кожаных же штанах и ботинках с защитой. Завидев детей и вожатых, он остановился, стягивая шлем. Из-под упавших на лоб каштановых выгоревших по краям прядей на Еву глянули карие соколиные очи.

Филипп Балобанов учился в магистратуре то ли Бауманки, то ли какого-то-то другого не менее престижного технического вуза на айтишника, а в лагере исполнял обязанности сисадмина и по совместительству ди-джея и руководителя кружка программирования. Начальство к нему благоволило за способность реанимировать, казалось, безнадежно сломанное оборудование и гаджеты. Мальчишки уважали за умение на раз решить любую, даже самую сложную, задачку по информатике. А девочки из старших отрядов в попытках привлечь его внимание пускались на самые разнообразные ухищрения и едва ли не вцеплялись друг дружке в космы за место на танцполе поближе к ди-джею.

Высокий, статный и ладный Филипп и в самом деле выглядел настоящим принцем из грез, а уж двигался в такт музыке с такой непостижимой гибкостью, точно имел какие-то дополнительные шарниры. К тому же он еще и пел гораздо лучше некоторых звезд эстрады. Не слишком ли много достоинств для одного человека? Не притаился ли где-то какой-то изъян?

Впрочем, Ева могла себе признаться, что тоже попала под чарующие лучи его обаяния. От Филиппа словно исходил незримый свет или живительное тепло. Но предпринимать какие-то шаги, чтобы не то что завоевать в кое веки приглянувшегося пригожего парня, а хотя бы просто обратить на себя его внимание, Ева почему-то не решалась. Тем более что они пересекались только на планерках, а на дискотеки Ева не ходила.

Вот и сейчас вместо того, чтобы ответить на обжигающий взгляд улыбкой или, напустив на себя загадочность, стрелять глазками из-под длинных ресниц, она просто бездарно покраснела, даже не надеясь списать румянец на влияние солнца. Увы. Кокетничать и клеить парней она так и не смогла научиться.

С другой стороны, а почему ее это должно волновать? Свет что ли на Филиппе клином сошелся? Кто его знает, какие мысли таит его высокий чистый лоб, сейчас прикрытый волосами, что кроется за обаятельной белозубой улыбкой? Впрочем, Ксюша, которая знала Филиппа давно по каким-то своим рок-тусовкам утверждала, что парень он надежный и, что называется, настоящий. Вот и сейчас, она, нисколько не смущаясь, приветственно тряхнула своими синими дреддами:

— О, Филька! От работы косишь?

— Почему кошу? — притворно обиделся Филип, продолжая с интересом, хотя и исподволь разглядывать Еву. — У меня и косы-то нет. На почту в деревню ездил, забирал транзисторы, микросхемы, штекера и прочую мелочь, которую в интернет-магазине заказывал. Здешняя техника, конечно морально еще лет десять назад устарела...

— Но кто ж нам предоставит другую, — понимающе закончила Ксюша.

— А у вас, экологов, что хорошего? — поинтересовался Филипп. — Смотрю появился новый кружковод? — кивнул он в сторону Евы.

— Да это ж Ева, педагог по английскому, — мигом оживилась Ксюша, делая подруге какие-то знаки и подталкивая ее вперед. — Ты разве не помнишь? Ее директор коллективу представляла, да и я тебе про нее рассказывала.

— Ах да, конечно. Рад знакомству! — кивнул Еве Филипп, обжигая ее глазами так, что внутри у нее все аж зашлось.

Да что ж это такое?! Ей же не четырнадцать лет!

— А мы сегодня в лесу перо соколиное нашли! — пролезая чуть ли не у Евы под рукой встряла Соня Трифонова. — У Евангелины Романовны в волосах запуталось!

— Надо же! — с каким-то странным выражением глянул на пестрое перо Филипп. — Кто ж это перья свои тут раскидывает? Что за Финист? — проговорил он задумчиво, и Еве почему-то показалось, будто ему про таинственного сокола лучше других известно.

— Скажешь тоже, Финист! — хохотнула Ксюша. — Небось, какой-нибудь олигарх развлекался охотой, — махнула она рукой. — Знаешь же сколько тут коттеджей по берегам Оки стоит!

Филипп неопределенно пожал плечами, снова переводя взгляд на Еву.

— А правда, что вы знаете не только английский, но и португальский? — делая вид, что не замечает ее волнение, как ни в чем не бывало продолжал он. — Мне тут принесли одну песню, а я нигде не могу найти перевод. Да и с произношением у меня беда. Я и с английским-то вечно мучаюсь, но нам, программистам, без него никуда. Хорошо хоть разговаривать не надо.

Ева немного удивилась просьбе. Она-то знала, что Филипп, как и Ксюша, предпочитает металл разных направлений, ему за это уже пару раз даже влетело на планерках, поскольку свои вкусы он продвигал в массы, норовя превратить лагерную дискотеку в рок-концерт. А в Бразилии отродясь не исполняли ничего тяжелее самбы или босановы. Но молчать и дальше означало показать себя невежей, если не просто дебилкой. Поэтому Ева кое-как собралась с духом и выдавила банальное:

— Латиноамериканский стиль сейчас очень популярен. А у нас в лагере грядет «Фестиваль дружбы народов». Третий отряд, кажется, как раз выбрал Бразилию.

— Так я загляну завтра во время тихого часа, — уцепился за протянутую ему соломинку Филипп. — Мог бы и сегодня, но надо наконец нормально припаять все эти штекера, будь они неладны. Иначе дискотека вечером не состоится.

— Конечно приходите, — кивнула Ева. — чем смогу — помогу. А песню прямо сейчас скиньте.

— Здесь сеть не ловит, — напомнил Филипп. — Она и в лагере-то не очень стабильная. Я лучше вас в Соцсети найду.

— Конечно, — неожиданно легко согласилась Ева. А видь прежде она в друзей добавляла обычно лишь тех людей, которых достаточно хорошо знала лично. — Я там под своим именем — Евангелина Коржина. Думаю, через Ксюшу вы меня легко отыщете.

Получив согласие, Филипп вскочил на своего железного коня и дал по газам, а Ева едва не отстала от группы, пытаясь перевести дыхание и как-то совладать с зашедшимся сердцем. Солнечная рябь на реке закружилась перед глазами слепящим вихрем, воздуха отчаянно не хватало.

— Ты чего, подруга? — едва не под руку подхватила ее Ксюша, спешно протягивая бутылку с водой. — Давай обойдемся без обмороков и солнечных ударов!

Ева кивнула, рассеянно наблюдая, как Ксюша строит пятиклашек, чтобы те надели кепки или капюшоны. После пары глотков воды ей действительно стало лучше, легкие смогли расправиться для вдоха, а рябь вернулась на свое законное место. И что на нее нашло? С чего она вообще решила, что просьба перевести песню несет за собой скрытый смысл? А может быть, этот Филипп ко всем так подкатывает? Прощупывает почву. Но он такой классный! Вон от него даже пятиклашки визжат.

До лагеря Ева шла, как в тумане, словно за путеводную нить держась за соколиное перышко и, едва добравшись до номера, зашла в Соцсеть. В ленте уже высвечивался запрос в друзья от Филиппа Балобанова, а в мессенджере висело сообщение с прикрепленной записью. Статус Филипп не выставил, страничку у него заполняли какие-то посты и объявления о концертах мало что говорящих Еве рок-групп с прикрепленными записями, а на аватарке стояла фотка в мотоциклетном шлеме.

Ева разочарованно потопталась по страничке, покопалась в альбомах, пытаясь найти хоть одну нормальную фотографию или что-то узнать о личной жизни Филиппа. Пока получалось, что девушки у него нет или он умело ее скрывает и отношения не афиширует. Потом Ева все-таки включила песню и с первых тактов вступления поняла, что над переводом биться не придется. Она не только хорошо знала эту композицию из саундтрека к популярному бразильскому сериалу, но и сама же выбрала к предстоящему фестивалю для третьего отряда, о чем и сообщила Филиппу.

Отправив перевод с транскрипцией, Ева ушла в душ: следовало привести себя в порядок перед вечерними занятиями. По возвращении в Соцсети ее ожидало новое сообщение от Филипа. Он не собирался отменять встречу и просил помочь с произношением.

Ева улыбнулась, сама не зная чему, и отправилась на уроки. Остаток дня она провела в странном мечтательном умиротворении, с улыбкой прислушиваясь к грохоту дискотеки. Ксюша в очередной раз звала ее с собой, но Ева подумала, что такая резкая смена пристрастий будет смотреться слишком нарочито. Да и не любила она танцы. Прочитав пару глав из романа Сарамаго, по которому собиралась писать магистерскую работу, она дождалась Ксюшу и легла спать.

Снился ей, конечно, Филипп, хотя Ева о нем остаток дня вроде почти и не думала, и в Соцсети он ей больше не писал. Они вместе гуляли по лесу, собирали в горсти напоминающую россыпь рубинов землянику, кажется, даже целовались. Но потом солнечные блики на реке закружились ворохом окровавленных соколиных перьев, а руки Евы окрасил то ли земляничный сок, то ли кровь. Черный вихрь подхватил Филиппа, унося куда-то в холодную пустоту, а ей осталось лишь одно маховое перо…

Проснулась Ева от ощущения, что на нее кто-то смотрит. Открыв глаза, она встретила знакомый обжигающий взгляд карих соколиных очей Филиппа Балобанова. Только на этот раз за радужкой не отыскивалось белка. Раньше, чем Ева смогла не то что как-то отреагировать, а хотя бы понять, какие чувства вызывает у нее этот мягко скажем неожиданный визит, Филипп исчез, а ее лица коснулся крылом неведомо как оказавшаяся в комнате сокола-балобан. Сделав круг под потолком и без труда отыскав распахнутое из-за жары настежь окно, он взмыл в небо, оставив на подоконнике пару пестрых перьев.

Глава 2. Нити судьбы

Перед встречей с Филиппом Ева волновалась так, будто собиралась на экзамен или выпускной бал. Вернувшись после уроков в комнату и приняв душ, она сначала придирчиво выбирала наряд, а потом достала косметичку, которую накануне долго искала, перерыв всю тумбочку и обнаружив лишь на дне чемодана. Совсем она в этой глуши распустилась, раньше она себе такого не позволяла.

Краситься слишком ярко Ева не стала: не на званый ужин и не на вечеринку идет. Впрочем, для создания модной сейчас видимости естественности приходилось затрачивать не меньше усилий, нежели на агрессивный готический Ксюшин макияж. Получив удовлетворительный результат, Ева оделась и придирчиво оглядела комнату. В принципе, они старались поддерживать порядок и вещи не раскидывали, но какие-то мелкие детали могли ускользнуть.

А может быть, зря все это? А если там и вправду всего лишь надо помочь разучить песню? Или просто какое-то дурацкое пари? В отличие от Ксюши, которая на первом курсе так глубоко нырнула в омут любовной страсти, что едва не вылетела из вуза, Ева всегда отличалась здравомыслием. Возможно, именно излишняя рассудочность и рациональность мешали ей хоть раз по-настоящему влюбиться. Вот и сейчас она пыталась себя убедить, что Филипп, судя по рассказам Ксюши, не похож на разного рода пранкеров, пикаперов и коллекционеров любовных побед. А тут еще это перо, которое лежало сейчас на подоконнике.

Ева раздумывала, а не надеть ли к пестрой блузке такое же разноцветное украшение из поделочных камней или это будет смотреться слишком нарочито, когда заметила, что Ксюша, которая тоже успела освежиться и вновь навести боевую раскраску, резко куда-то засобиралась. Ева ее едва ли не силком удержала

— Ты чего? Никак боишься? Среди моих знакомых маньяков не замечено.

В густо подведенных черным Ксюшиных глазах плясали лихие веселые огоньки.

Ева глянула на подругу умоляюще. Она и в самом деле почему-то испугалась сразу остаться с Филиппом наедине. А ведь половина ее однокурсниц за время учебы успели выйти замуж, родить детей, развестись и завести новые отношения.

— Ну как хочешь, — пожала плечами Ксюша, демонстративно снимая косуху и приземляясь на кровать. — Беда с вами обоими просто! — сообщила она, поправляя дреды — Даже не знаю, роффлить с вас или фейспалмить! Вторую неделю молча переглядываются на планерках, как гребаные соулмейты, а подойти и перетереть дрейфят. Нет, ну я понимаю — ты. Твой диагноз я поняла, когда ты мне пересказала этого, как его, Тургенева. Но Филька-то с какой радости решил из себя кисейную барышню строить?

— Парням тоже непросто бывает сделать первый шаг, Они, кажется, больше нас боятся, что их отвергнут или не так поймут. — заметила Ева, думая, как остудить пылающие щеки.

Послеполуденные лучи, с легкостью преодолев ажурную кисею березовой листвы и раздвинув шторы, нашли путь в их комнату, выливая на пол галлоны расплавленного янтаря. Но Ева знала, что дело вовсе не в солнце.

— Это Филька-то боится? — скептически хохотнула Ксюша. — Значит, как слэмиться на наших сборищах с какими-то стремными чуваками или тащить того укурка, который мне ботинки новые обоссал, из горящей машины, это он в первых рядах, а тут все повод какой-то искал.

— Так это, получается, ты все подстроила? — на всякий случай уточнила Ева, решив подыграть.

Она подозревала, что без подруги тут дело не обошлось. Потерпев несколько сокрушительных фиаско на личном фронте, Ксюша, имевшая обширнейший круг знакомых, обожала шипперить всех подряд, иногда весьма успешно.

— Очень мне надо, — хмыкнула Ксюша, застегивая браслет с шипами. — Я ему только подкинула идею насчет португальского языка, а тут эти зумерки с песней кстати подвалили. Явно, что сами на что-то рассчитывали. Хочу глянуть на их фейсы, когда поймут, что им нечего ловить.

— Да я тоже ничего особо не ловлю, — смутилась Ева. — Мы же пока только договорились разучить песню.

— И будете зашкварнее самых кринжевых дебилоидов, если на этом и остановитесь. Думаешь, я не замечаю, как он пожирает тебя глазами, когда ты смотришь в другую сторону. А ты вчера после разговора с ним вообще чуть не рипнулась: то ли от страха, то ли от восторга. И не надо ля-ля про солнечный удар.

Ева хотела возразить, но тут в дверь постучали.

Филипп, похоже, тоже готовился к встрече и даже слегка нервничал. Хотя свежую царапину от бритвы на щеке Ева списала на спешку. Помимо записи, распечаток текста, перевода и транскрипции, Филипп принес выпечку: любимые всем лагерем тети Галины ватрушки с пылу с жару и пирог с повидлом, сделанный явно на заказ. Ева попыталась что-то заикнуться про диету, но Ксюша решительно поставила чайник и накрыла тумбочку салфеткой.

Ева с легкой завистью подумала о том, что Филиппу с его ростом можно еще хоть десяток килограммов набрать. При хорошо развитых плечевом поясе и грудных мышцах, талию он имел тонкую и джинсы поддерживал широким ремнем с заклепками и пряжкой в виде сокола. Эта же гордая птица красовалась у него на майке, видимо, обыгрывая фамилию.

«Настоящая фигура пловца. Или летуна», — с нескрываемым восхищением подумала Ева.

— Я не очень вас напрягаю? — раскладывая листы и доставая телефон, уточнил Филипп.

— Конечно, девочки из третьего отряда могли бы и напрямую ко мне обратиться, — заметила Ева.

— Но мы можем преподать им урок и прийти на репетицию вместе, — с обезоруживающей улыбкой предложил Филипп.

— Только для этого следует самим разобрать текст, — с видом строгого педагога напомнила Ева.

Филипп с ней согласился, решив для начала включить песню, при первых же звуках которой Ксюша брезгливо скривилась, будто ей на больной зуб с открытым нервом налили сладкий сироп.

— Как вы такой зашвар вообще можете слушать? — страдальчески спросила она. — У меня от приторности сейчас все во всех местах слипнется!

— А я под такое все детство танцевал и даже призы на соревнованиях брал, — как ни в чем не бывало сообщил Филипп.

— Да ладно троллить! — возмутилась Ксюша, с недоверием глядя на старого приятеля, которого знала как убежденного металлиста.

— Я до шестого класса бальными танцами занимался, пока не перешел в секцию плавания, — пожал плечами Филипп. — Латиноамериканская номинация мне давалась лучше всего. Благо текст произносить не требовалось. С языками я мучился всю жизнь.

— Сказал прогер, поступивший в один из лучших вузов страны по олимпиаде, — ехидно прыснула Ксюша.

«Еще и олимпиадник!» — со смесью восторга и уважения отметила Ева, которая за два года участия во Всероссийской дошла только до регионального этапа.

— Так там же не надо сочинение писать, тексты пересказывать, аудирование слушать, — пояснил Филипп. — И за произношение никто оценки не снизит. Сидишь себе кодишь и никаких проблем.

— Так и в произношении нет ничего сложного, надо только правильно его поставить, — заметила Ева, которая при слове «танцы» едва не впала в ступор, поскольку эту тему воспринимала слишком болезненно.

Впрочем, признание Филиппа многое объясняло. По крайней мере, его горделивая осанка и фантастическая пластичность, которая ощущалась в каждом движении и сейчас, уже не казались чем-то сверхъестественным, будучи результатом многолетних тренировок. Да и с фигурой пловца она угадала. Или все-таки еще и летуна, если на минутку поверить в сказку про ясного сокола и заветное перышко? Утреннее происшествие прозрачно на это намекало, вот только происходило все тогда на грани яви и сна.

Пока кипел чайник и настаивалась заварка, Ева прочитала краткий курс португальской фонетики и попыталась поставить произношение. Внятно проговаривала одну строчку за другой, а Филипп честно повторял. Ксюша комментировала и помогала. При этом все трое так хохотали над неудачными попытками передать характерное португальское пришептывание, что, вероятно, разбудили пол-лагеря, если в тихий час кто-то вообще спал.

Ева чувствовала во всем теле такую воздушность, будто парила над землей на прозрачных, кажется, стрекозиных крыльях. Изнуряющий зной, особенно нестерпимый в это время суток у них на втором этаже, казалось, превратился в приятную прохладу или просто не ощущался, поскольку никакая жара не могла сравниться с живым огнем, растекавшимся по жилам, едва она встречалась взглядом с карими соколиными очами Филиппа.

— Португальский похож на испанский, но фонетика у него в большей степени близка французской, — оседлав любимого конька, объясняла Ева.

— Вероятно, именно поэтому Паганель с такой легкостью его выучил, — улыбнулся Филипп, вспомнив к месту героя Жюля Верна.

— После французского все романские языки хорошо идут, а английский вообще легкотня! — авторитетно заметила Ева, которая учила язык Бальзака и Гюго с пяти лет и именно с ним поступала в вуз.

— Для тебя все легкотня, что не химия, — разливая всем чай и разрезая пирог, хмыкнула Ксюша, которая в лицее нередко выручала подругу, за что Ева помогала ей по английскому и литературе.

— Я на химию тоже в школе забивал, — отламывая хрустящую корочку ватрушки, честно признался Филипп. — Просто за ненадобностью.

— У нас в лицее попробуй забей, — с набитым ртом покачала головой Ксюша.

— И физика почти каждый день, — добавила Ева, вспоминая полгода, после которых учебу в не самой простой гимназии и вузе она воспринимала почти как отдых.

— Да как же вас в физмат-то занесло? — искренне пожалел ее Филипп, рассматривая чашку с видами Лиссабона.

— Мама переживала, что я завалю ЕГЭ по математике и вообще не получу аттестат, — честно призналась Ева.

— Разделение на профиль и базу ввели как раз через год после нашего поступления, — кивнула Ксюша, которая честно выдержала все три года хоть и в экологическом классе, но все равно с вузовской программой по физике и точным наукам. Впрочем, ей на биохим как раз математика пригодилась.

— И все же к ЕГЭ можно было подготовиться и в обычной школе, — заметил Филипп, поправляя волосы, в солнечном свете казавшиеся пестрыми, как соколиные перья. — Походить на допы или взять репетитора.

— Я в те годы мечтала стать биологом, — пояснила Ева, рассказав историю про запутавшегося в силках балобана.

— Представляете, он же краснокнижный, тогда даже орнитологи удивились: отслеживали миграцию певчих птиц, а тут хищник, да еще и такой редкий.

— Ну да, хотел, видимо, поохотиться на мелких птичек, да сам в силках оказался, — авторитетно кивнула Ксюша, налегая на выпечку.

Она с диетами никогда не загонялась: утверждала, что хорошего человека много не бывает, и потому лопала все подряд, а на лишние килограммы просто забивала.

Филипп ее не услышал, в волнении переводя взгляд с Евы на соколиное перо и обратно и думая о чем-то явно своем.

— Так это вы обнаружили те силки? То-то мне ваше лицо показалось таким знакомым, — пробормотал он взволнованно, и Ева поняла, что он тоже там был.

Вопрос, в каком обличии. Им обоим тогда еще не исполнилось и пятнадцати, а сокол как раз выглядел вчерашним слетком, осваивающим первые навыки охоты. И только ли в неосторожности было дело?

Неподалеку от стационара находился мусорный полигон, в окрестностях которого творились какие-то не просто незаконные, но иногда и вообще необъяснимые с научной точки зрения вещи. К примеру, лет двадцать назад из-за начавшегося на полигоне возгорания на биологическом стационаре, где они почти каждый год гостили у профессора Мудрицкого, наблюдали огненный смерч, про который папа делал репортаж. А в прошлом году там вообще случился какой-то природный катаклизм невыясненной этиологии, и на месте захоронения отходов образовалось бездонное озеро.

Ой, кажется от жары она совсем сбрендила! Вернее, заигралась. Сама придумала — сама поверила. Не просто так мама называла ее безнадежной мечтательницей. Но как тогда объяснить реакцию Филиппа?

— Что значит те? — насторожилась Ксюша.

— Да мне ребята знакомые рассказывали, — стушевался Филлип, покраснев, почти как Ева во время вчерашней встречи и теребя на пальце кольцо с каким-то номером, слишком похожее на те, которыми орнитологи помечают птиц. — Я просто удивился, что вы бывали за Уралом, — добавил он, глядя умоляюще, почти как тот сокол.

— Я в Наукограде родилась, — пришла ему на помощь Ева.

— А нас с родителями куда только не забрасывало, — с явным облегчением ухватился за тему Филипп. — От Балтики до Тихого океана. Отец у меня военный, а мы с мамой везде с ним ездили, кроме горячих точек. На Кавказ, Балканы и недавно на Ближний Восток он мотался, конечно, сам.

Ева в ответ рассказала, как папина командировка в зону балканского конфликта помогла им перебраться в столицу.

— А моего отца после Балкан отправили в Магаданскую область, — саркастически хмыкнул Филипп. — А так хотели вообще из армии с волчьим билетом выпереть за то, что старшего по званию поймал на торговле боеприпасами и обмундированием. Хорошо, что журналисты вмешались.

Ева кивнула, вспоминая развал девяностых, который хотя бы частично застала. Впрочем, ее заинтересовало другое. Отец во время балканской командировки как раз проводил вместе с коллегой расследование, вытаскивая из-под трибунала безупречно честного молодого лейтенанта, который несколько раз спас ему жизнь, каким-то непостижимым образом «отводя» вражеские снаряды и пули. Ева хотела узнать о подробностях, но Ксюша уже сменила тему:

— Но вы ж на Севере недолго пробыли? — уточнила она.

— Три года, — пожал плечами Филипп.

— Это ж ты тогда, чуть не по тебе, пугал бабушек: «Улечу!» — припомнила Ксюша.

— Так мне было пять лет, и я другого транспорта, кроме самолета, вездехода и оленей, не знал, — поспешил пояснить Филипп, с каким-то вороватым видом глянув на соколиное перо. — В общем, родители страшно обрадовались, когда нас перевели в часть под Наукоградом, и я смог учиться в нормальной школе с математическим уклоном…

— Где тебя подготовили к Олимпиаде, по которой ты поступил в московскй вуз, — закончила Ксюша.

— Да какой смысл вспоминать, кто в какой вуз и как поступил, — махнул рукой Филипп, в голосе которого послышалась горечь. — Сейчас главное работу найти, а это сплошная лотерея.

— Так тебя ж еще во время учебы в бакалавриате едва ли не с руками отрывали, — напомнила ему Ксюша. — Ты же сам не пошел к этому мусорному королю.

— Аффинажному, — еще больше помрачнев, поправил Флипп.

— Точно, — кивнула Ксюша. — У него еще отчество такое прикольное было: то ли Заславович, то ли Чеславович.

— Щаславович? — внутренне похолодев, догадалась Ева. — Вы Константина Щаславовича Бессмертного имеете в виду.

— А ты его откуда знаешь? — удивилась Ксюша.

— Так он же тоже из Наукограда, — пояснила Ева. — Больше двадцати лет возглавлял Аффинажный завод и Фонд экологических исследований. Дружил с дядей Андреем Мудрицким, а в позапрошлом году, когда между ними на почве строительства мусоросжигательного завода случилась размолвка, похитил его дочь, мою подругу детства Василису, и больше года где-то в плену держал. А папиного коллегу Михаила Шатунова вообще в рабство продал! Тот только в прошлом году сумел как-то освободиться!

— Рабство в двадцать первом веке! — присвистнула Ксюша, не замечая, как напряглись тренированные мышцы Филиппа, как на резко обозначившихся скулах играют желваки.

Ох, неспроста по Наукограду ходили слухи о том, что всесильный аффинажный король, на словах ратовавший за экологию и переработку отходов, на деле через подставных лиц владел тем самым нехорошим полигоном возле биологического стационара. Какую работу он предлагал молодому программисту и почему Филипп отказался, оставалось только догадываться.

— Так этот Бессмертный же вроде в прошлом году рипнулся, в смысле, помер, — уточнила Ксюша.

— При пожаре в своем коттедже погиб, — деревянным голосом пояснил Филипп, в карих глазах которого плескалась сейчас смертельная тоска, почти как у запутавшегося в силках сокола-балобана. — А с работой еще все образуется, — добавил он, наклеив на лицо улыбку. — Была бы шея, хомут найдется.

Он глянул на часы и резко засобирался, даже забыв договориться о времени репетиции с третьим отрядом.

— И что это было? Ведь нормально же сидели! — в досаде отправляя в рот последний кусок пирога и стряхивая крошки в окно, возмутилась Ксюша.

— Просто затронули болезненную для него тему, — пожала плечами Ева, озабоченно глядя на соколиное перо, кончик которого окрасила маленькая капелька крови. — Константин Щаславович был и в самом деле страшным человеком, — проникновенно глянула она на подругу. — После его гибели вскрылись такие махинации и на аффинажном предприятии, и при захоронении токсичных отходов, и во время строительства мусоросжигательного завода, что это тянуло на реальный срок. Но дело замяли.

— Мусорные полигоны — золотое дно и вечная головная боль экологов, — с видом профессионала согласилась Ксюша. — Филька упоминал вскользь, что там был замешан какой-то криминал. Хотя вроде бы аффинажный король предлагал какую-то работу по его специальности и теме исследования. Филька после этой истории с Бессмертным сам не свой ходил. У него как раз тогда еще мама болела. А потом жаловался, что на работу его никуда не берут. Приглашают на собеседования, даже начинают оформлять, а потом без объяснения причин отказывают. Приходится перебиваться случайными халтурами.

Ева кивнула, чувствуя, как тело посреди летнего зноя охватывает озноб. Все встало на свои места: и работа перспективного программиста в летнем лагере на должности, для которой подошел бы и выпускник колледжа, и робость во время знакомства. Расхваливая друга, Ксюша упоминала, что Филипп — парень надежный и настроен на серьезные отношения, а что может предложить безработный айтишник, которому все легальные пути для трудоустройства фактически перекрыты? Бессмертный обладал для этого достаточным влиянием. И все же какое-то чутье подсказывало, что не только в криминале тут дело. Но зачем всесильному бизнесмену понадобился молодой сокол-балобан?

Ева посильнее ущипнула себя, чтобы перестать опять грезить наяву, собрала распечатки текстов и заданий по грамматике и решительно отправилась на занятия. Когда вечером она заглянула в мессенджер Соцсети, ее там ожидало сообщение от Филиппа с извинениями за внезапный уход и вопросом о завтрашней репетиции. Она посмотрела расписание, предложенное время одобрила, а потом они уже после отбоя полночи чатились на отвлеченные темы.

Филипп травил байкерские истории, повествовал о суровых буднях военных городков и безбашенной тусне на рок-фестивалях. Ева вспоминала курьезные случаи из переводческой практики и рассказывала о поездках по обмену. Ни удивительной находки на биологическом стационаре, ни дел аффинажного короля, ни перспектив по поводу работы оба словно намеренно не касались.

Поднимая глаза от экрана, чтобы полюбоваться, как на том берегу меркнет, растворившись в розоватом сумраке, золотой закат, Ева думала о том, как причудливо сплетаются нити судьбы. Даже если не принимать во внимание совершенно фантастическую историю с соколом. В процессе общения они с Филиппом выяснили, что их отцы действительно были знакомы. Причем, Балобанов-старший еще и чувствовал себя обязанным Роману Коржину за помощь в восстановлении доброго имени, но не имел контактов, чтобы выразить благодарность.

Ева пообещала все передать, хотя отец много раз подчеркивал, что он просто выполнил свой долг, да и основной материал для расследования все равно собрал коллега из печатной прессы Михаил Шатунов. И все же она не могла не согласиться с Филиппом, что их встреча произошла не просто так. Что бы там Ксюша не болтала про «гребаных соулмейтов». И соколиное перышко, запутавшееся в волосах, имеет к этому непосредственное отношение.

Когда рассыпанные под куполом неба крупные и частые звезды померкли, а на краю появилась зеленоватая полоска, предвещающая зарю, на соседней койке недовольно заворочалась Ксюша. Во избежание лекции о том, что нормальные люди по ночам вместо того, чтобы зависать с «сасными» парнями в сети, занимаются с ними же чем-то более продуктивным, Ева пожелала Филиппу спокойной ночи. Стараясь не потревожить недовольно сопящую подругу, она положила на тумбочку телефон и легла, почти сразу же проваливаясь в тревожный, не приносящий отдыха сон.

Ее окружала чаща куда более густая и враждебная, нежели тайга в окрестностях Наукограда, где гуляли не только маралы и лоси, но обходили свои владения медведи. Здесь же она дорого дала бы за то, чтобы тени, скрывающиеся за колючими зарослями, принадлежали Хозяину леса. Ева шла не оглядываясь, ведомая то ли блуждающим огоньком, то ли какой-то слабо светящейся тенью небольшого зверька. Ее путь лежал к бревенчатой избе, а вернее, высокому терему, сложенному из потемневших от времени, покрытых мхом и черной плесенью бревен.

Едва не провалившись на подгнивших ступенях, она поднялась на крыльцо и толкнула заплетенную паутиной покосившуюся дверь, отозвавшуюся глухим стоном или скрипом. Не обращая внимания на кинувшихся врассыпную пауков и мышей, Ева вступила в темные промозглые сени и, стараясь не поскользнуться на заплеванном полу, вошла в горницу, в глубине которой таилось истекавшее ледяной тьмой огромное и явно живое зеркало.

В углах с противным пугающим скрежетом копошились безобразные тени, злобные наваждения тянули свои щупальца, истекающие черным гноем. Еву, словно в лихорадке, колотил озноб, перехватывало дыхание, ноги деревенели, но она почему-то знала, что должна пройти путь до конца, ибо от этого зависела не только судьба очень близкого человека, но и ее жизнь.

Глава 3. Крымская жужелица

Разнесшийся над лагерем сигнал подъема развеял наваждение, но Ева почему-то знала, что сон к ней вернется. А на окне опять лежала пара соколиных перьев.

По поводу репетиции Ксюша оказалась, конечно, права. При виде Евы заштукатуренные личики тинэйджерок вытянулись, точно девчонки, все как одна, проглотили лимон или выпили по стакану скисшего молока. К счастью, в столовой подобных казусов пока не наблюдалось.

Зато улыбка Филиппа зажглась такой теплотой напополам с озорством, что Еве захотелось броситься ему на шею или наделать еще каких-нибудь глупостей. Так что ей пришлось прилагать неимоверные усилия, чтобы сохранять невозмутимость и серьезность при виде надутых девчачьих губок и сердитых глаз, подведенных куда ярче, чем у нее.

Впрочем, песню девчонки запомнили достаточно быстро. Собственно, они уже успели где-то добыть текст и даже выучить его, видимо, чтобы не ударить лицом в грязь. Еве осталось только скорректировать произношение.

Впрочем, сдаваться и отступать дерзкие восьмиклассницы, твердо вознамерившиеся завоевать внимание героя своих грез, не собирались.

— Филипп Артемович! А вы нам не поможете еще и танец разучить? — кое-как отделавшись от Евы, вызывающе и недвусмысленно глянула на ди-джея Короткова Ника. — Вы как-то говорили, что умеете танцевать босса-нову.

«Вот хитрюги! — усмехнулась про себя Ева. — Даже про бальные танцы разведали». Впрочем, Филипп своих талантов в этой области особо и не скрывал.

Ника, которая тоже занималась в каком-то хореографическом кружке, уже поднялась на авансцену пропахшего застарелой пылью кулис актового зала, поводя худенькими плечиками, призывно покачивая узкими бедрами и выпячивая недавно начавшую формироваться грудь. Только провоцировать маньяков и перезрелых любителей нимфеток.

Филипп ее усилия, впрочем, не оценил, глядя мимо Ники прямо на Еву.

— Евангелина Романовна, вы мне поможете? — спросил он, находя нужный трек.

У Евы все внутри похолодело.

«Что он задумал? Он издевается? Тоже мне сын папиного боевого товарища!» Впрочем, откуда ему знать, что танцы — это самый жуткий страх в ее жизни? Хуже страха смерти. Про крымскую жужелицу Ева не рассказывала даже Ксюше.

В своей первой школе друзей Ева так и не завела. Одноклассники с охотой у нее списывали французский и литературу с историей, но сближаться не стремились, считая ее скучной, старомодной и попросту странной. Что поделать, пению под входившее в моду домашнее караоке и просмотр популярных программ, вроде «Хрустального граммофона» и «Корпорации звезд», она предпочитала чтение книг. И танцевать, в отличие от других девочек, она не умела, считая себя для этого слишком полной и неуклюжей.

Вслед за непониманием последовали и насмешки, причем производное от фамилии прозвище Коржик, которое прилепили мальчишки, выглядело самым безобидным. Особенную изобретательность на этом поприще проявляла Танечка Еланьина, умевшая из любой, даже самой незначительной мелочи сделать предмет для злых шуток и колких замечаний. И, возможно, Ева бы не обращала на злопыхательницу внимания, но Танечка считалась первой красавицей и законодательницей моды на параллели. Она пользовалась в классе непререкаемым авторитетом, поэтому ее подружки, чтобы завоевать ее внимание и откровенно подольститься, хохотали до упаду над любой глупостью, подаваемой как верх остроумия. Танечка удовлетворенно улыбалась и все поглаживала висевший у нее на шее черный кулон в виде маленького зеркальца.

Даже когда Ева после десяти ангин похудела и сделала новую прическу, Танечка и ее подпевалы продолжали видеть в ней странную и неуклюжую любительницу никому не нужных книг. И все попытки их в этом разубедить рассыпались прахом.

На новогодний вечер в восьмом классе Ева надела облегающее синее платье с пайетками, которое папа ей привез из командировки в Европу, и распустила волосы. Поначалу девочки глянули на нее с явным восхищением, некоторые даже с завистью, а мальчики и вовсе словно впервые увидели. По классу прошел шепоток. Несколько мгновений Ева чувствовала себя Золушкой, явившейся на бал и ожидающей своего принца. Тем более что медленные танцы у нее вполне получались, да и ритмично дергаться в кругу она могла не хуже других. Один из мальчиков уже поднялся со своего места, чтобы ее пригласить.

Но тут, как джокер из колоды или злой клоун из табакерки, откуда-то выскочила Танечка.

— Ой, смотрите, крымская жужелица! — воскликнула она, теребя свой неизменный кулон и указывая на Еву.

В тот же миг все очарование распалось, потонув во взрыве нарочитого, колючего смеха, рассыпавшегося по классу осколками разбитого зеркала тролля из «Снежной королевы». У Танечки осколок сидел явно в глазу. И как Ева могла спорить, если ее переливающееся в свете праздничных огней платье и в самом деле напоминало синий панцирь крымского эндемика, которого они изучали на уроке биологии.

Ева убежала из класса и остаток вечера прорыдала на лестнице, чувствуя, как колючие смешинки впиваются ей в кожу осколками ледяного зеркала разбитых надежд. Ей казалось, что тело скукоживается, а пайетки на платье сплавляются в жесткий хитиновый покров. Стоит ли говорить, что после этого вечера она еще больше возненавидела танцы, а в конце года с радостью ушла из этой школы. Хотя учеба в физмате у нее не задалась, именно в лицее она встретила свою первую школьную подругу Ксюшу. Вот только на танцы с тех пор больше не ходила.

В университете Ева честно пыталась преодолеть травму, даже посещала полгода курсы сальсы вместе с другими девчонками с кафедр португальского и испанского. Но все без толку. Даже самый простой базовый шаг ей не давался. Она чувствовала, будто ее тело заковано то ли в хитиновый панцирь, то ли в неудобный ортопедический корсет, сковывающий любые движения. А в ритм самбы или босса-новы и вовсе не попадала, хотя музыку слышала.

И вот теперь Филипп предложил не просто пройтись в медленном танце по полутемному залу, а выйти на сцену перед не признающими авторитетов, но подмечающими любой промах беспощадными тинэйджерками. Достойными наследницами злобной Танечки и ее подпевал-подруг. И как избежать позора, Ева не знала. Мысли в голове застыли, мир померк, сделавшись черно-белой выцветшей газетной вырезкой, а тело посреди летнего зноя превратилось в сосульку. Уж лучше бы она изучала румынский или ретороманский! Уж лучше бы никогда не приезжала в этот лагерь и не встречала Филиппа!

Впрочем, он, похоже, действительно ни о чем не догадывался и, видимо, даже представить не мог девушку, которая до колик боится танцев. Но выходить из положения как-то следовало. Поэтому, даже не поведя бровью и делая вид, что все под контролем и именно так задумано, Филипп усадил почти бесчувственную Еву за компьютер, показывая, как переключать треки, еще раз отрегулировал звук, переводя его на внешние динамики, но не на полную громкость, а сам поднялся на сцену, где уже ждала мигом воодушевившаяся Ника.

Как же он двигался! Ритмично мелькавшие по помосту ноги, казалось, не касались земли, а руки превратились в большие стремительные крылья. Тем более, что сложенные в танцевальных жестах пальцы и в самом деле напоминали маховые перья во время полета. Ева много раз ходила с родителями на балет, видела спектакли фламенко и выступления лучших школ самбы. Но даже в танце самых известных и талантливых мастеров она не видела столько живого огня.

Внутри что-то хрустнуло: то ли хитин, то ли лед. Ева сама не поняла, как оказалась на сцене, оставив у компьютера одну из девочек. Филипп ободряюще ей улыбнулся и велел Нике показать основные движения подругам.

— Кто ж тебя, бедную, так заморозил? — проговорил он задумчиво, беря Еву за руку.

Она, кажется, только сейчас почувствовала, до какой степени заледенела. Впрочем, чему удивляться. Ее состояние походило на предобморочное, и теперь согревающее прикосновение Филиппа, казалось, топило остатки льда. По жилам, разносясь с кровотоком, побежал трепетный и бурлящий всеми ощущениями жизни огонь. Мир вновь обрел краски и объем, а над головой закружился не пластиковый потолок обветшавшего актового зала, а бездонный купол лазоревых небес.

Ноги сами собой вспомнили, казалось, прочно забытую последовательность шагов, сердце забилось в жгучем ритме босса-новы. Никаких оков и сковывающих движение корсетов больше не существовало. Подчиняясь музыке, Ева повторяла движения, переступала с ноги на ногу вперед и назад, поводила плечами, ритмично двигала бедрами.

В тот миг, когда Филипп, выполняя вращение, привлек ее к себе, ушли последние остатки давнего морока. Ева только ощущала жар тренированного тела партнера. Наслаждалась уверенными, но бережными прикосновениями сильных рук. Чувствовала, как под тонким трикотажем неизменной черной майки перекатываются упругие мышцы пловца (или летуна). Слышала, как их сердца, сойдясь в терпком, знойном ритме, бьются в унисон. А потом, она встретила обжигающий, сейчас властный взгляд карих соколиных глаз и, повинуясь их призыву, без тени сомнения откинулась назад, поддерживаемая Филиппом, почти до мостика изгибая спину и показывая налившуюся желанием грудь.

Лишь осознав, что девчонки не только остановили репетицию, но, кажется, даже дышат через раз, во все глаза глядя на них с Филиппом, Ева смутилась. Сбилась с дыхания и ритма и, чувствуя головокружение и дурноту, почти упала в объятья партнера.

— Это был гипноз? — спросила она, когда Филипп, снова усадив ее за пульт и, отпустив девчонок, отпаивал ее принесенным из находившейся в том же здании столовой сваренным к обеду компотом.

— Можешь считать и так. Я просто хотел, чтобы ты преодолела свой страх. Тебя же явно кто-то напугал.

Ева как на духу рассказала про «крымскую жужелицу», удивляясь своей откровенности.

— Повтори, пожалуйста, еще раз, как фамилия этой Танечки, — нахмурившись, попросил Филипп, выходя с ноутбука в интернет и открывая какие-то вкладки.

— Еланьина, — как можно более отчетливо проговорила Ева. — Редкая фамилия…

— Похоже, отражающая суть, — скривился Филипп, намекая на диалектное значение слова елань как наиболее топкого и опасного участка болота, нередко скрывающегося под живописной зеленью.

Он отыскал нужную вкладку и показал Еве фотографию ее повзрослевшей обидчицы, явно сделанную для рабочего портала какой-то солидной фирмы.

— Она работает эйчаром в Фонде экологических исследований, — пояснил Филипп. — Это она проводила у меня первое собеседование, все зеркальце свое, как ты рассказывала, теребила. А потом уже до меня снизошел сам Бессмертный.

— И что же он от тебя хотел? — спросила Ева, понимая, что проявляет бестактность, но все равно не в силах сдержаться.

— Это долгая история, — страдальчески вздохнул Филипп. — Началось все с того, что меня пригласили на собеседование в некое УК «Экопереработка». У них неожиданно образовалась вакансия в айти-отделе, и они готовы были взять подходившего им соискателя даже без опыта работы.

— Хорошие айтишники на вес золота, — кивнула Ева, вспоминая лицейских знакомых, которые уже работали в солидных фирмах и безо всякого блата.

Филип поморщился, и она прикусила язык, запоздало осознав, что сморозила бестактность.

— Отзывы на разных сайтах говорили о том, что это уважаемая компания, задействованная в программе раздельного сбора мусора и умной утилизации пластика. Эйчар посмотрела мои курсовые и результаты практики, а потом сообщила, что со мной хочет побеседовать их руководитель.

— Ух ты! — удивилась Ева, знавшая, что генеральные обычно слишком занятые люди, и редко когда спускаются со своего Олимпа, чтобы побеседовать с соискателями. — Им, конечно, оказался Константин Щаславович?

Филипп кивнул.

— Я к тому времени слышал о махинациях в Фонде экологических исследований. Да и много раз видел Бессмертного, когда он выступал на местных и центральных каналах. Но при личной встрече просто не узнал или не придал сходству значения, а он не счел нужным представляться.

Ева невольно подумала о мороках и прочей потусторонней жути, хотя, возможно, в этом случае все объяснялось состоянием стресса во время собеседования и особенностями зрительной памяти. Есть люди, которые практически не запоминают лица, хотя обладавший незаурядной, что называется, породистой внешностью Константин Щаславович выделялся и среди светской тусовки, и на встречах научного сообщества.

— Бессмертный показал себя приятным и эрудированным собеседником, — продолжал Филипп, отхлебывая из стакана компот. — Сначала мы обсудили возможности загрузки сознания. Я как раз курсовую писал по компьютерному моделированию человеческого мозга и даже подумывал насчет стажировки в Швейцарии. Но в таком случае пришлось бы надолго, если не навсегда, расстаться с родными. А Константин Щаславович, как выяснилось, не только следил за исследованиями, но и даже вкладывал в них средства.

— Ого, какие у него обширные интересы! — нервно хохотнула Ева, устраиваясь поудобнее и приводя в порядок разметавшиеся во время танца волосы, в которых не хватало только цветка.

— Ну да, — осторожно улыбнулся в ответ Филипп. — Видимо, хотел подстраховаться, да не успел. Пока удалось только воспроизвести колонку головного мозга крысы. Во время той встречи мы как раз обсуждали перспективы исследований в этом направлении. Потом Бессмертный просмотрел мою анкету и начал расспрашивать о родных. В особенности его интересовал прадед-целитель, в честь которого меня назвали. Даже не знаю, откуда он узнал. Отец про то, что деда Филя умел кровь заговаривать, головную боль снимал и лечил наложением рук, только близким друзьям рассказывал.

— Возможно, кто-то из пациентов обмолвился, — предположила Ева.

Филипп только нервно передернул плечами.

— Потом вообще про какую-то иголку, про которую я знать не знаю, ведать не ведаю, речь завел. Начал вроде бы исподволь, но несколько раз в разговоре к этой теме вернулся. Я уже решил, что он просто сумасшедший богач, но тут он перешел к системе электронной безопасности их предприятия. Сетовал на происки конкурентов по мусорному бизнесу и откровенное давление со стороны владельцев нелегальных полигонов. Уверял, что ищет знающих и перспективных программистов для защиты серверов компании.

— Надо же! — удивилась Ева, которая опять-таки от лицейских приятелей знала о том, что вопросами электронной безопасности, как правило, ведают проверенные люди.

— Я тоже удивился такому повороту, — кивнул Филипп. — Но вместо того, чтобы насторожиться, сдуру хвост веером и распустил, рассказал, кому какие скрипты и проги на заказ писал, у кого находил в кодах баги. У меня к тому времени накопилось неплохое портфолио. Бессмертный слушал с таким видом, будто ему про меня уже давно известно. Однако для проверки моих навыков предложил найти уязвимые места в уже имеющейся программе. Я пообещал за неделю сделать. Приехал в общагу, достаточно быстро нашел пару дыр, но на всякий случай решил проверить и обратился к другу из Ломоносовского. Тот меня и огорошил. Говорит, ты же почти что взломал наш университетский сервак, на котором хранятся данные исследований с грифом «секретно».

— Это же Бессмертный пытался добраться до копий экспертизы очистных сооружений его мусоросжигательного завода, сделанных дядей Андреем Мудрицким! — догадалась Ева, в позапрошлом году внимательно следившая за конфликтом между аффинажным королем и его другом-ученым.

— Я об этом узнал вечером того же дня, когда позвонил отец и сказал, чтобы я на эту вакансию ни за что не соглашался, поскольку эта УК — фактически теневая дочка «Фонда экологических исследований» для еще более сомнительных операций.

Филипп с явным трудом подбирал слова, будто глотал стекло или жевал ядовитых пауков. На скулах снова гуляли желваки.

Ева понимающе кивнула. Нашли, называется, молодого дурачка, чтобы его руками все сделать, а потом на него же всех собак и повесить. Вполне в духе Танечки Еланьиной и ее покровителей. И, возможно, они даже обошлись без морока.

— Я отправил исходную программу обратно, объяснив, что не справился, и на всякий случай прикрепил жучка, который мгновенно сигнализировал бы в университет о любой попытке взлома. Вот только, думаю, Бессмертный обо всем тоже догадался и куда надо сообщил. Сколько я после этого со своим красным дипломом ни ходил по собеседованиям, нигде мне не дали положительный ответ. Хотя Константина Щаславовича уже почти год как нет в живых.

— Возможно, аффинажный король тут как раз ни при чем. Работа для большинства выпускников сложная тема, — попыталась сгладить острые углы Ева. — У меня тоже перспективы трудоустройства достаточно туманные. В дипломатических структурах и пресс-службах крупных компаний без опыта работы и связей меня не ждут, в помощники руководителя я сама не рвусь, остается только преподавание.

— Да я не парюсь, — с напускным спокойствием отозвался Филипп. — Где-нибудь пристроюсь. Может быть, я слишком высоко для начинающего программиста метил. Ну а если там совсем не сложится, пойду в ди-джеи или инструкторы по латиноамериканским танцам.

— У тебя к этому тоже явный талант! — стрельнув глазами, сообщила Ева.

— Результат стоит закрепить, — мигом воодушевился Филипп.

— Но я не умею танцевать под металл и попсу не люблю, — сообщила Ева со смесью страха и кокетства.

— Я специально поставлю босса-нову, — придвигаясь к ней поближе и завладевая ее рукой, улыбнулся Филипп.

— Но сегодня нет дискотеки, а я обещала помочь Ксюше на ее экологической викторине, а потом еще порепетировать со вторым и четвертым отрядами, — смутилась Ева, лепеча что-то про занятия, хотя времени до них еще оставалось достаточно.

— Тогда точно увидимся! — крепко пожимая ее руку, просиял Филипп.

Они и в самом деле провели весь вечер вместе, хотя так и не остались наедине.

Сначала Ева сидела рядом с ним за пультом, переключая слайды Ксюшиной презентации, пока он отлаживал звук и работу проектора. Временами они вроде бы ненамеренно то соприкасались плечами, то натыкались под столом коленями. Один раз Филипп, нагнувшись, словно соколиным крылом, задел щеку Евы длинной челкой. Потом уже она, неловко повернувшись, запуталась волосами в металлической атрибутике у него на шее. Филиппу пришлось бережно высвобождать каждую прядь. При этом оба, то по очереди, то одновременно отчаянно краснели и улыбались.

— Вижу, процесс пошел, — пока Балобанов сворачивал после викторины оборудование, констатировала наблюдавшая за ними со сцены Ксюша.

Ева попыталась возразить, но тут пришли ребята из четвертого отряда, и подруга, забрав флешку, ушла к своим экологам обсуждать итоги викторины.

Пока Ева разучивала песню о Соборе из мюзикла по роману Гюго, Филипп только завороженно слушал, явно восхищаясь ее языковыми способностями, а она тонула в его глазах. Хорошо, что французский для нее был почти что вторым родным, поскольку во время утренних занятий она то и дело сбивалась с английского на португальский.

Зато репетиция посвященного Австралии выступления второго отряда превратилась в веселый балаган, дав Еве небольшую передышку. Вожатый Вадик, оказавшийся поклонником этнической музыки, принес с собой диджериду, и все ребята, включая Филиппа, кинулись диковинку изучать.

— Этот инструмент аборигенов Австралии тесно связан с мифологией и символизирует собой образ радужной змеи Юрлунгур, — и так и так поворачивая украшенную причудливыми рисунками полутораметровую трубу, с видом эксперта вещал Вадик.

— Странно. Выглядит как альпийский рог или трембита, а по звучанию напоминает сибирский хомус, любимый инструмент шаманов, наряду с бубном, — удивился Филипп, которому с трех-четырех попыток удалось все-таки извлечь несколько низких утробных звуков.

— Так на нем и играют во время ритуалов корробори для того, чтобы войти в транс! — пояснил Вадик, выдувая какой-то первобытный мотив, завораживающий не хуже тяжелых гитарных рифов. — Для его изготовления иногда используют стволы, выеденные термитами.

— Это что же, термиты не доели, а ты за ними облизываешь? — брезгливо скривилась вожатая из четвертого отряда, чистюля Дина.

— Муравьиная кислота используется как дезинфицирующее средство даже в медицине! — встала на защиту Вадика Ксюша.

Таким образом о разучивании песни просто пришлось забыть. До самого отбоя и потом далеко за полночь, когда дети уже ушли спать, а вожатые, уложив малышей, выбрались из корпусов потусить на бывшей костровой площадке, лагерь оглашали утробные звуки одного из музыкальных символов южного континента.

— Хорошо, Вадик, что ты не принес с собой бумеранг! — уже перед расставанием заметила Дина.

Филипп по обоюдному молчаливому согласию провожал Еву и Ксюшу. Идя с ним об руку, Ева невольно возвращалась к утреннему разговору, давая себе зарок завтра во время тихого часа пробраться в танцевальный класс и повторить движения босса-новы, чтобы не осрамиться на дискотеке. Ника Короткова и девчонки из третьего отряда уже раззвонили на весь лагерь о том, что Евангелина Романовна оказывается умеет, если захочет, зажечь.

Да уж. До этого ее, видимо, считали безнадежным синим чулком. Хорошо хоть не крымской жужелицей. Впрочем, вспоминая Танечкин брелок в виде черного зеркальца и место нынешней работы недоброжелательницы, Ева уже не могла с уверенностью сказать, что там не присутствовал какой-то недобрый морок. Если в эту потустороннюю дичь вообще стоило верить. Особенно сейчас, когда вся природа дышала торжеством жизни.

Короткая летняя ночь наряжала небеса в расшитый алмазами темно-синий муар, открывала странникам по Млечному пути новые миры, рассказывала звездные мифы о богах и героях. Прятала между ветвями сумрачные кудели, готовая в любой момент свернуть до завтра нарядное покрывало, уступая место розоватому золоту утра. Дневную духоту сменила приятная освежающая прохлада, над рекой висела прозрачная дымка, медово-пряный аромат луговых трав навевал смутные грезы.

На прощание Филипп по-дружески расцеловал в обе щеки Ксюшу и повернулся к Еве. В принципе она не видела в этом пришедшем лет десять назад с Запада молодежном приветствии ничего зазорного. В Португалии, где она стажировалась в прошлом году, так здоровались и прощались даже коллеги. Но сейчас вновь вся краска прилила к ее лицу.

Она потянулась вверх, вроде бы подставляя щеку и, кажется, Филипп сделал то же самое. Вот только по непонятной причине их губы встретились, а дружеское объятье превратилось в необоримое кольцо, внутри которого захотелось оставаться вечность, если бы не обжегший нутро огонь. Даже свежий ветер, поднимавшийся с реки, не мог остудить горящих губ и щек. И конечно, она бы никогда не согласилась променять этот огонь на лед или хитиновый панцирь крымской жужелицы.

— Ну вы шустрые! — поднимаясь в номер, хмыкнула Ксюша. — Точно соулмейты. Может быть, мне стоило попроситься переночевать к Дине?

Ева показала подруге язык и сбежала от ответа в душ, а потом почти сразу заснула. Разбудил ее на рассвете шум крыльев. На подоконнике сидел сокол-балобан, сжимавший в лапках порванный шнурок, на котором висело разбитое черное зеркальце. ...