Харитон Мамбурин Гремучий Коктейль 2

Пролог

Политики лгут, это неотъемлемая часть их жизни. Иногда призвание, иногда природный талант, но чаще всего — привычное и необходимое зло в жизни и работе. Но не всегда. Определенное количество правителей в человеческой истории (в каждой из их бесконечных вариаций вселенной) могли себе позволить роскошь быть искренними и прямыми. Для этого не так уж многое и нужно. Чаще всего лишь хорошее воспитание, здоровая семейная обстановка, а также огромная мощь державы, находящаяся под их рукой. Колоссальной, богатой, сильной и независимой.

— Да едрит твою мать!! — неизысканно выругался именно такой правитель, уныло глядя на хмурого седого мужчину, стоящего перед ним по стойке смирно. В руках у монарха была толстая стопка небрежно сшитых листов, которую он только что прекратил бегло пролистывать. Не удовлетворившись высказанным, Петр Третий, государь всея Руси, выругался куда длиннее, вкладывая в каждое хулительное слово частичку обуревающей его досады.

Но её всё равно оставалось слишком много.

— Полтора десятка боярских родов обезглавлены!

Государь смачно шваркает доклад об пол.

— Четыре графа! Четыре князя! Сильвестр! Тайницкий! Дерибанов! Министр культуры… как там его?! Нахер им был нужен министр, Освальд?! На кой бычий хер?!

— Евгений Вагранович был известен своими сношениями с волшебниками, ваше императорское величество, — испещренное шрамами лицо стоящего перед августейшей особой человека было бесстрастным.

— И о чем они сношались?!

— Мои люди это сейчас выясняют, ваше имп…

— За*бал!

— Гм. Мои люди сейчас это выясняют.

— А твои люди уже выяснили, сколько этих скотов еще промежду нами прячется?! — вопрос Петр Третий задавал, стоя нос к носу со своим собеседником. Очень близко. Ну прямо совсем.

Государь был высок, широк, костист и хмур, чем вовсю пользовался с момента, когда ему родитель препоручил первую ответственную должность. То есть умел и любил давить на собеседника. Не на каждого, а на определенно того, по мнению императора, заслуживающего и достойного. В этом случае перед ним стоял один из самых достойных, поэтому насчет «заслуживания» Петр не особо задумывался. У империи была большая беда, и он собирался выжать соки из всех своих подчиненных, чтобы эту беду купировать.

— Выясняем, — коротко и сухо ответил седой человек, — У академии мы на след вышли, заказчиков многих взяли. Допрашиваем. Часть из двоедушцев готовы сдохнуть, но промолчать, а вот вторые нет. Готовы петь, и много, ваше величество. Но за жизнь и свободу.

— Обещай им от моего имени! — махнул рукой император, — А потом дави как крыс. Хотя нет, не как крыс. Выдавливай из них всё, Михалыч, вообще всё. Сначала по-хорошему, потом по-плохому. Пусть до последнего жалеют о том, что с нами связались, сукины дети!

— Так точно, ваше величество!

— За*бал! Ты мне жопу, засранную в младенчестве, мыл, а теперь величкаешь! Ну ладно, не ты, а Светлана, но было же!

— Так точно!

— В глаз дам…, — зарычал уже всерьез Петр Третий на скрывающего ухмылку старика, бывшего ему когда-то дядькой, — Тебе поржать, а у меня тут разруха в обществе! Четыре князя двоедушцами оказались! Четыре графа! Бояре! А у них рода! Семьи! Знаешь, где сейчас эти рода и семьи?! Через три стены отсюда, Михалыч! Там толпа стоит потеет такая, что в зале задохнуться можно! И что я им скажу?! Правду?! Да расп*здят на весь мир, тут же! И переврут, сволочи!

— Вот тут я ничем помочь не могу, — осунулся крепкий старик, — Это, Петь, всё на тебе.

Владыку можно было понять. Все эти Семеновы, Кортневы, Оболенские, они все у него, у Петра. В здравии и твердой памяти, живые и почти невредимые, сидят за решеткой. Жить хотят. Половина служила и служить готовы верой и правдой. А ведь это не просто люди, это двоедушцы, даймоны в них сидят, черт побери! Такого на службу примешь, так он столетиями будет подле престола, знания и силу копить, служить будет! А куда им деваться, родного мира-то больше нет! Большой искус, огромный… злой…

Но он не поддастся. Все твари сдохнут. Их не звали. Но…

— А там еще и Ренеевы! — продолжал накручивать себя император, — Куча баб! И уж этим-то что говорить…

Тоже правда.

— А что с ними? — внезапно встревожился седой, посматривая на лежащую у ног императора бумагу, — У меня их в списках…

— Ренеева с его сынами наша наживка прибила, — тут же выдал Петр Третий, разворачиваясь на месте, — Студент тот, Дайхард… или как там его, собачью душу!

— Как это…? — ошарашенно пробормотал собеседник императора, — Он же без году неделя, обычный парень…

— А вот такой обычный, — язвительно ответил ему государь, тут же себя поправляя, — У обычных разумных чернокниг не бывает, но как ревнец будущий, да, обычная шантрапа из-за бугра. Хамло и нищета, но удачлив, Азову в чем-то пригодился, так и прижился. А потом, кажись, Ренееву-младшему ноги оттоптал сильно. Вроде тот его на дуэль вызвал, а Кейн этот под солями арканитовыми был, но вызов принял. И втоптал младшего в пыль, Михалыч. Половину зубов ему его же книгой повыбивал! Батя у сопляка же такого афронта спокойно пережить не смог, да подругу этого Дайхарда люди его уволокли прямо из академии. Хотели выманить, да не подумали, что сосунок за ними рванет сразу же. А тот, рванувши, представляешь — всех и положил. Что с самим Виктором сделал, у нас никто ума не приложит, Михалыч. Не могут. Говорят, там наполовину мясо по стенам, а наполовину блевота от полицейских! Сыновьям мозги повышибал, а князя… ну ты понял. Ленточки от того остались.

— Ничего себе…, — во взгляде старика мелькнуло тень какого-то чувства, — Один и всех положил? Даёт, парень.

— Еще ты мне тут это самое! — внезапно взвился император, — Парадин, собака шелудивая, мне все уши им засрал! Терновы к нему вопросы имеют! Вот как так-то?! Влипнуть и в Парадина, и в Терновых, и в Ренеевых, и в двоедушцев! И это я про твоего Витиеватого из Питера молчу! Это в какую раскоряку надо встать, чтобы в каждое говно влепиться?!

— Витиеватый не говно! — тут же набычился бывший дядька, — И…

— Да знаю я, — от него небрежно отмахнулись, — Все они из самых верных, ну, кроме двоедуш… сука!!!

С последним воплем император пнул ножку тяжелого кресла. От души так пнул, чтобы заболело. Ну а что делать, коли искус прямо так и лезет в жопу без мыла?!

Больно-то как… в ноге!

Слишком уж вложился.

Конечно, монарх не начал прыгать на одной ноге, а просто, упав в кресло, начал ругаться и пить коньяк, морщась от неистового желания потереть самолично ушибленную ногу. Однако, комичность ситуации не вышла совсем уж за пределы приличий, а оттерпевший своё Петр Третий поднял мрачные глаза на собеседника.

— Не можно байстрюкам заморским, — раздельно произнес он, — князей русских по хатам разматывать, Михалыч. На ленточки. Никак не можно. Тем паче за бабу иноземную. Понимаешь?

— Да, — серьезно кивнул седовласый ветеран многих конфликтов, — Так что, его… того?

— И «того» его нельзя, Михалыч, — оскалился владыка Руси, — Ты ж мне только вон, бумажки дал. А там черным по белому писано, что байстрюк этот в последней замятне, где ты Лисовскую взял, Забрышева, Меттельштамма… что он там сделал? Троих двоедушцев подстрелил и Лазорева собой закрыл? Машкиного Ваську-то, племянника?

— Было такое, — тут же кивнули императору, — Щитом, правда, закрывал, не собой.

— А Машке моей насрать, если что так, — кисло поведал старику государь, — Она сестру и Ваську без задних ног любит. Нет, баба она у меня умная, но… не поймет. Узнает и не поймет. Тот же Витиеватый ей стукнет, а у него нюх. А потом она догонит нас обоих и не поймет еще раз. Так что малец жить будет. Да и может еще какая сволочь на него вылезет…

— Так мы ж все сняли, ваше…

— За*бал! Сняли, да. Но Тернова-младшая осталась рядом. Еще одна баба вредная. Может, выловят еще чего. Говорю ж, Терновы тоже чего-то от этого Дайхарда хотят. А они упертые. И нужные. Да и должен им престол, как и не крути. Так не крути, эдак не крути…

— А…

— Михалыч, — устало посмотрел на собеседника монарх, — Ты что, не знаешь, что бабка Тернова в соседней комнате? Она нас бережет, пока внучка шлындает по интересам Витиеватого. Говорю ж, наши они, хоть и с придурью.

— Дела…, — устало выдохнув, седой собеседник императора внезапно ссутулился, а затем, без спроса, уселся в другое кресло, блаженно вытягивая ноги. Помолчав пару минут, он внезапно предложил, — Может, ну его? Всё-таки, тебя, Петь, ждут… да не абы кто.

— Пусть ждут, — отмахнулся слегка поддавший Петр Третий, — Проморгали вселенцев… да, Михалыч, я им правду-матку врублю. В лицо. Иначе нельзя. Слишком много у нас тут всех влипло в эту историю, да и копать дальше будем. Никак нельзя. Шум поднимется, может, оставшиеся двоедушцы в бега подадутся, выловим. Так что сейчас плач и вой вселенские будут…

Еще пара минут тишины, после чего, старик, в глубине души отчаянно желающий снять часть груза с души своего бывшего подопечного, встрепенется и спросит:

— А если парня этого, ну, который Ренеева, несчастным случаем… уронить? Вот прямо совсем несчастным?

— Не, — расслабленно отмахнется Петр, — Машка уже придумала, что сделать. Говорю ж, умная она у меня. И нашим, и вашим, и по простоквашам… Парень жить будет. Ну, если его Тернова не зарежет, а она, как мне говорят, хочет. Или эти… акаи-бата, да? Или они, да. Или с Парадиным влипнет… Тьфу! Да труп он уже, ходячий! Говорю ж, во все, во что можно навлипал!

— А что Маша-то? — Евгений Михайлович Ордынцев решил воспользоваться меняющимся на глазах настроением государя, дабы отвлечь его от тяжелого разговора, предстоящего ну совсем скоро.

— Маша? Ууу… она такое придумала! — в глазах Петра Третьего мелькнула хулиганская искорка, — Помнишь, что такое харчо, Михалыч? И остро, и жирно, и вкусно! Вот и она также! Нельзя байстрюкам иноземным князей русских убивать! Никак нельзя!

Глава 1

Хорошо иметь дом, в котором тебя ждут. Не просто ждут, а даже бегут встречать с искренней радостью. По полу быстро и уверенно топочут маленькие лапки, глаза горят…

— Твою мать…, — выдохнул только что закрывший дверь я, лихорадочно думая, что предпринять. Ничего особого на ум не пришло, так что я просто подпрыгнул, поджимая ноги. Не ожидавшего такого коварства, зато набравшего большую инерцию бульдога впечатало мордой в мягкую обивку двери. Пока он возился, пытаясь сообразить, на каком свете находится и где такие вкусные ноги, как я уже пробежал в зал, закрыв за собой дверь. Гулкие негодующие хрипы, издаваемые обломавшимся чудищем, легли патокой на мою уже достаточно понервничавшую за сегодня душу.

— Амвросий… Лебедянович, — начал я, отворачиваясь от двери, — Вы опять со своим Курвом… а?

Никого в зале не было. Ни самого старика, приходившего ранее ко мне пару раз обязательно с неистово хрюкающим сейчас за дверью чудищем, ни его адьютанта Никиты, носящего гордую фамилию «Достоевский» и совершенно непримечательную внешность. Ни-ко-го. А Курв был.

И бумаги на столе, которые я совершенно точно не оставлял.

— «Ты куда?», — спросил меня внутренний голос, — «Прочитай!»

— «Сначала я кое-что проверю», — грустно вздохнул я, аккуратно подходя к окну сбоку. Так, нам надо чуть-чуть, осторожненько, ни в коем случае не шевеля портьеру, выглянуть незаметно наружу. Как ниндзе, как мастеру скрытности…

Она стояла прямо под окнами и, казалось, точно знала момент, чтобы встретиться со мной взглядом. Худенькая, бледная, вся в черном, с черным же зонтиком, на который падают крупные хлопья снега. Зловещая женщина со зловещим немигающим взглядом.

— Тернову даже питерцы обходят, — завистливо (и слегка испуганно) вздохнул я, прячась назад.

— «Она явно задумала нечто недоброе», — сыграл в капитана Очевидность даймон, живущий в гримуаре у меня на поясе.

— Это я уже понял, — дома я предпочитал говорить с книгой вслух, — С месяц назад. Ладно, давай посмотрим, что у нас тут.

«Дражайший господин Дайхард Кейн!

Искренне поздравляю вас с окончанием нашей нелегкой эпопеи по известному вам поводу! Думаю, не стоит вам напоминать, что несмотря на то, что наше сотрудничество (и несмотря на все сотворенные вами помехи) принесло свои плоды, чему я и мои люди несказанно рады, вскоре обрадует куда большее количество подданных Русской Империи! Тем не менее, предупреждаю вас — опасность не миновала, о чем, вы, конечно же, в курсе, как и боярыня Тернова. Прошу вас сохранять постоянную бдительность, а если что-то заметите — вы знаете, какой номер нужно набрать.

Постскриптум: учитывая обстоятельства, вынуждающие меня на постоянные разъезды, а также вашу, дорогой господин Дайхард, потребность в определенной защите дома, я оставляю на ваше попечение Корвина. Надеюсь, что вы с ним поладите!

Приписка: в ближайшие месяц-полтора, господин Дайхард, ожидайте гостя из дворца.

Искренне ваш почитатель,

Витиеватый Амвросий Лебедянович».

Это что, шутка какая-то?! Эти сорок, а то и больше килограмм бульдожьего мяса меня терпеть ненавидят! Хрипящее чудище лелеет мечту вцепиться своей пастью мне в ногу с момента нашей первой встречи, а его целеустремленности можно только позавидовать! И теперь это — у меня дома?!

Со стоном я пал на диван, закрывая глаза рукой. Прекрасно у меня первый свободный день жизни начался! Снято прикрытие — раз! Недобитки акаи-бата и их наемники вполне могут навестить меня с неудобными вопросами и предложениями. За мной охотится Кристина Тернова — мрачная эксцентричная девушка с очень большими тараканами в голове. Я уверен, что она сейчас продолжает стоять под окнами и смотреть на них! Причем, ладно была бы она мягкотелой и наивной горожанкой, так нет же, эта юная боярыня — прекрасно подготовленный агент из епархии Витиеватого, а то и повыше!

И Курв! У меня дома! На постоянной основе! За что?!

— «Ты знаешь за что», — самодовольный девичий голос был воспринят страдающим мной на диване как хриплое карканье ворона, топчущегося по могильному кресту.

Все покатилось к чертовой бабушке в тот день, когда я ухлопал нескольких придурков, задумавших похитить у меня ценную инвестицию… да? Или нет?

Когда я свернул не туда на дороге жизни?

Далеко не первой, кстати.

В общем, долго ли коротко, жил-был в деревне дурачок. И была у дурачка книжка волшебная, тоже, кстати, невеликой мудрости…

— «Эй!»

Так вот, продолжил я самоистязание, не обращая внимания на пыхтение внутренней брюнетки, жил дурачок поживал, ежедневно бегал, прыгал, творил шалости. Учиться не учился, потому как память просто волшебная, от чего любой учебник в нее заскакивает налету. Так что страдал фигней подросток, пока ему не стукнуло восемнадцать лет. В тот момент его волшебная книжка, подчиняясь условиям заключенного контракта, и разблокировала воспоминания несчастного, оказавшегося попаданцем из другого мира.

Причем неправильным. Насквозь неправильным. Моя память о прежней жизни в мире высоких домов, смартфонов, наглой рекламы, короновируса и, мать его, шринкфляции, пестрит огромными дырами, даже не помню, как меня тогда звали. Что не особо важно, потому что это, по словам компетентной личности, было настолько давно, что не имеет смысла. Уже несладко, да? Ну так вот, наложите на это прекрасную память о последних восемнадцати годах. Я помню родинки на попе каждой сельской девушки, которую зажимал в окрестных четырех деревнях той глуши, в которой обретался до того, как вспомнить себя. Всё остальное — тоже. То есть, на данном этапе внутреннего монолога, могу себя представить как хмурого сорока с чем-то лет дядьку, страдающего склерозом, но получившего второе детство, от чего я сейчас себя именно на восемнадцать с половиной лет и чувствую.

Что, безусловно, довольно хорошо. Только у этой медали есть и обратная сторона. Темная, мрачная, жестокая и неумолимая. Алистер мать его Эмберхарт, моё предыдущее воплощение, мой альтер-эго и мой, в буквальном смысле, творец. Живущий, кстати, вместе с даймоном, где-то рядом, курящий сигареты и имеющий свое мнение. Так вот, вселиться в тело дурачка этот достойный, но в щи мрачный, дон, не мог бы никак. Это как запихать банан в хомячка. Кроме этого, еще было множество причин, но не суть важно, английский сэр, произведя над собой какую-то жуткую операцию, стал мной, сохранив свою личность где-то… рядом. Но поделился рядом своих навыков и умений в надежде, что они помогут мне выжить. А вместе с ними и отпечатком своих собственных эмоций и характера, что временами превращает меня в абсолютно безжалостного и жестокого гада, убивающего всё, что такой гад сочтет нужным.

Нехилая смесь, да? С этим приходится жить и нельзя сказать, что плохо. Во всяком случае, мое состояние хоть и не слишком стабильно, но никакого недовольства не вызывает, скорее наоборот. А смысл цепляться за ушедшее, если я достаточно хорошо помню обрывки той однообразной жизни? Дом-работа-дом, заплати налоги и спи спокойно. Рутина. Обыденность. В конце еще прибавились и масочки. Все носили медицинские маски.

Есть, конечно, сложности, иногда и очень большие, но тем не менее — вот он я, здоровый, бодрый, восемнадцати с половиной лет как молодой человек, учусь на ревнителя и проживаю в очень неплохой четырехкомнатной квартире, из окон которой видно главный вход в Академию Ратных искусств Санкт-Петербурга! Из плюсов на этом все, потому что под окнами стоит жаждущая моей крови боярыня, спасенная и оскорбленная баронесса от меня скрывается, единственного друга не выпускают за пределы учебного заведения, внутренняя брюнетка брюзжит, а за дверью скребется собака-убийца, жаждущая вцепиться мне в ногу.

В эти апартаменты меня, кстати, переселили после того, как я грохнул князя Ренеева с его потомками. Пока мы там возились в нашей детской песочнице, недалеко от академии случился настоящий уличный бой между двоедушниками акаи-бата (и их наймитами) с секретными службами короны. Масштабы схватки были настолько громкими, что Курицын Аркадий Таврович, ректор и директор академии, тут же указал мне на дверь, лишив комнаты. Мол, учиться учись, а вот живи в другом месте, там тебя точно пришибут. Но не пришибли.

Пока что. Но все возможно. Мне ни раз и не два на последних операциях, где я работал приманкой, намекали, что за Ренеевых будут последствия. На мои контраргументы, что дурной семейкой была похищена швейцарская баронесса, собеседники смотрели на меня с легким сожалением, а затем в открытую намекали, что таки да, таки была. Только что в итоге? Девушка проснулась, испытала легкую слабость и сильную истерику… и что в итоге, ваша милость? Она просто изволила на вас слегка обидеться. Других последствий с этого нет. А вот иные ваши действия…

В общем, я плюнул и начал ждать беды. Ария фон Аркендорф на меня действительно жутко обиделась и уже почти месяц показательно игнорировала, предпочитая издеваться над Константином Азовым, то есть — вытаскивая бедолагу на дополнительные занятия и стрельбы. Причина самой обиды была насквозь… женской. Ладно бы за то, что её похитили (тут я вины не признавал, потому что она не просто женщина, а баронесса, с разумным гримуаром, вооруженная и вообще), а потому что, видите ли, я забрызгал её кровью. Причем, ладно бы простой, дело житейское, в спасении прекрасных дам это вполне комильфо. Но кровью одноклассника?!! А тем паче, возможно, и его мозгами?!

— Ууу…, — издал я тихий стон, не тянущий на песнь. Из-за двери меня поддержали басовитым утробным подвыванием, а затем пошкрябали дверь лапой.

— С этим-то мне что делать? — провывшись вместе с монстром, желающим отхватить кусок мяса от моего тела, я задался насущным вопросом.

— Давай убьем? — вслух предложила книга, взлетая в воздух, — Сначала купим похожую собаку, а потом…

— Нет, — решительно отказался я, продолжая лежать на софе, — Мы не будем убивать пса Витиеватого. Во-первых, я вряд ли переживу его неудовольствие, во-вторых, как бы, заслужил.

Не заслужил, а плачу за то, что плюнул на империю, увязавшись за своей маленькой огненноволосой синичкой, у которой в баронстве собственный (личный!) швейцарский банк. По такому счету платить нужно полностью, даже укушенной жопой.

… или нет. Курв — это массивный, мощный и мускулистый бульдожина с пастью, куда терновский кот войдет нафиг, не особо-то и пригибаясь. Он реально тянет на средство защиты дома. Не укусит, а откусит жопу напрочь!

— Мы пойдем другим путем, — наконец, решился я, — Фелиция, разогревай свой телекинез. Пришло время дрессировки!

— Кота сначала прогони, — потребовала книга.

— Какого кота?

— Того, что на карнизе. Ты же вниз смотрел, там твоя черная одна стояла. А когда это она одна где-то появляется?

— Это не моя черная, это чужая…, — пробурчал я, вновь подкрадываясь к портьере.

Ну да, на карнизе сидел огромный черный кот по имени Мишлен, прислонившись ухом к стеклу с самым заинтересованным видом. Балансируя здоровенной пушистой жопой на покатой жести, животное выглядело довольно уморительно, но улыбаться мне не хотелось. Сама Тернова, стоящая внизу и неотрывно глазеющая на меня, глазеющего на кота, как-то портила атмосферу. Сам кот, осознав, что его заметили, вздрогнул, поскользнулся, и улетел вниз.

Ну, наверное, проблема решена.

И чего от меня Кристина хочет? Давно могла бы что-то в академии учудить, да хоть на дуэль вызвать! Но нет, ходит, косится… теперь вот этот перфоманс!

Идея «открыть дверь и начать общение» была довольно плачевной, но иных не было. Слушать меня этот обтянутый пятнистой темной кожей шлакоблок вовсе не желал, он желал добраться до моей плоти, ринувшись к ней со всех четырех скользящих по паркету лап. Последнее, в принципе, меня и уберегло, дав возможность отскочить и… запрыгнуть на стол.

Вновь обманутый в лучших чувствах пес издал возмущенный горловой рёв, тут же начав с хрюканьем скакать вокруг моей цитадели. Висящая в воздухе Фелиция заливалась смехом.

Ладно, переговоры.

— Собака, имей совесть.

— Собака, ты же без меня с голоду сдохнешь.

— Курв, твою мать!

Я терпел неудачи раз за разом под заливистый хохот висящей в воздухе чернокниги. Пес не шел на контакт в угодной мне манере, он хотел в своей. Шла битва духа, характеров и желания остаться неповрежденным.

— Да ударь ты его электричеством! — наконец, родила мысль Фелиция.

— Ты всерьез думаешь, что с животным можно наладить общий язык, вдарив по нему током? — осведомился я, наблюдая, как от избытка чувств Курв вцепляется в ножку стола.

— А что тебе еще остается? — призвала логику на помощь даймон, — Магия? Так сомневаюсь, Кейн, что собака лучше воспримет ледяной душ, чем слабенький удар электричества!

— Попробую продемонстрировать кто в доме хозяин, — неуверенно сказал я, — Подниму его за шкирку и дам по жопе…

Раздавшийся сочный хруст заставил меня резко насторожиться. И не зря!

— Он жует ножку, Кейн! — восхищенно закричала висящая в воздухе книга, — Он её сгрызает!!

Ох ёкарный-то бабай!

Курв не просто грыз очень твердую и очень массивную ножку моего стола, он буквально его жрал своей бегемотьей пастью, отвлекаясь лишь на то, чтобы сплюнуть опилки! Твою налево! Да если он меня укусит, я же инвалидом стану!

Я — парень крепкий, по мнению своих одноклассников так вообще, чуть ли не атлет. Здоровое детство, питание, физические нагрузки, забота о своем гормональном фоне, сплошное ЗОЖ, можно сказать, хоть и не совсем добровольное. Поэтому я, напрягшись, вполне могу удержать на весу здоровенного и тяжеленного бульдога, ухватив его за толстую и слегка скользкую шкирку. Что да, то да.

Только вот Курв у нас — тоже парень крепкий. Очень крепкий. А еще возбужденный и слегка неистовствующий от того, что ему обломали уже третью удачную стратегию подряд!

— Держи его!

— Меня бы кто подержал!

— Стой ровно!

— Не могу!

— Нет, Кейн! Не сюда! Не сюдааа! Тут же коври…

Со стороны, наверное, это было похоже на очень короткое, но обжигающе страстное танго или фламенко. Я, удерживая на вытянутой руке бульдога, вращаюсь волчком, часто-часто переступая ногами и панически думая о том, что он сейчас вырвется. Захлебывающаяся криками книга, похожая на брошенную девушку, никак не может понять, что ей делать (выдернуть собаку телекинезом, Фелиция!), пес, перед глазами которого хоровод, а в груди сплошной стресс, с хрипом извивается, дергаясь изо всех немалых собачьих сил…

… и тут коврик. Трижды проклятый коврик-циновка, который я, по своему раздолбайству, просто-напросто забыл запихать под кофейный столик!

Падал на паркет я в полном шоке, выпуская из пальцев намертво (казалось) зажатую в них шкуру гадского барбоса. Что еще хуже — свободной рукой я наотмашь приложил гримуар, унесшийся куда-то с нечленораздельным воплем. А грянувшись на пол и увидев потолок в алмазах, тут же похолодел, услышав тяжелое всхрапывание!

А затем мне вцепились в ногу, рванув ту с такой силой, что я просто проскользил по полу!

Затем еще и еще. Я, в ушах которого до сих пор стоял треск с хрустом разгрызаемой ножки, попросту запаниковал, застыв в ожидании чудовищной боли.

… но она не пришла. Зато пришел ужас, так как самым внезапным образом темная тварь вцепилась в уже другую мою ногу, вновь начав мощно дергать!

Это конец… безногие в этом, далеко не худшем из миров, не выживут. Я не смогу быть ревнителем. Никем не смогу быть… Может, хоть на коляске? Чертов Витиеватый…

— Кейн, вставай, — послышался сварливый голос Фелиции, — Чудовище получило что хотело. И это был не ты.

Что?! Я не понял, что мне только что сказали? На каком языке? Что имели в виду?

— Да вставай же! — взвыла книга, — Не слышишь, в дверь звонят! Мне что, самой открыть?

Слишком много слов.

Но встать, хотя бы подняв верхнюю половину туловища с пола, я встал. И глаза даже открыл, несмотря на стоящее перед внутренним взором зрелище измочаленных в кровавую бахрому ступней ног.

Ноги были целыми. Но босыми. Пронзительно босыми.

В пяти шагах от них лежал хренов Курв, зажав между передними лапами огрызок моего ботинка, и любовно облизывал его, отрывая мелкие клочья от мягкой подошвы. Кажется, он был самой довольной собакой во всем земном шаре.

Я молчал и смотрел. Книга ругалась. В дверь звонили.

Глава 2

У дарёных знаний есть парочка проблем, с которыми надо бороться и, что куда важнее, — победить. Первое: тебе частично навязывается характер того, кому знания принадлежали ранее, не бывает чистых навыков без чужого восприятия. С этим справиться довольно просто, нужно только немного времени и много самоконтроля. А вот второе куда досаднее — мой «донор», одаривший меня этим богатством, сильно отличался по физическим характеристикам от моей скромной персоны.

И вот из-за этого я, вполне достойный и даже элегантный молодой человек, сейчас нещадно ловил по щам. По остальным частям тела тоже.

— Прискорбно!

— Отвратительно!

— Двигаешься как червяк!

— Сонная муха!

— Что у тебя с дистанцией, Дайхард? Ты окосел?!

Каждая гнусная инсинуация завершается молниеносным тычком длинной затупленной рапиры, таким, который я никак не успеваю парировать. Опаздываю, промахиваюсь, путаюсь в руках и ногах. Наконец, получив укол в плечо, отскакиваю, разрывая дистанцию, а затем бросаю тяжелую неуклюжую палку.

— Хватит!

— Что? — с издевкой спросила стоящая наизготовку Кристина Тернова, — Это всё? Вот это вот — всё?

— Сначала ты стоишь часами у меня под окнами, жутко пялясь на них, подсылаешь кота, а затем внезапно звонишь в дверь, суешь мне эту палку…, - я пнул лежащий на полу прут, — … и начинаешь орудовать своим вертелом? В обуви? По моему паркету?

— Думаешь, враг бы стал ждать, пока ты приготовишься? — бледная черноволосая девушка еле заметно улыбнулась.

— Была бы ты моим врагом, — тут же едко ответил я, — то просто бы кинул в тебя вот этим смятым ковриком, а затем, взяв со стола пистолет, застрелил бы. Или, боярыня Тернова, вы изволите сказать, что сможете отбить этот коврик без чернокниги, которая лежит на этом же столе?

— Не сможет. Ты её с ног собьешь, — уверенно произнесла… произнес упомянутый чернокниг, действительно там и лежащий.

— Станис! — тут же вспыхнула злостью Кристина, действительно бывшая слишком… хрупкой для своих восемнадцати лет. Девушка напоминала ну очень изящную статуэтку с еле заметными усердному глазу выпуклостями.

— Итак, — прервал я их, — Если мы проигнорируем эту слабо замаскированную попытку моего избиения, то чем обязан счастью видеть вас троих у себя в гостях? После целого месяца, в течение которого боярыня изволила преследовать меня, сверля взглядом? На расстоянии? Возможно, лелея зловещие замыслы? Или же они как раз в этом и заключались? Побить меня палкой?

Оба гримуара расхохотались на два голоса, а носительница самых длинных и толстых кос страны аж побледнела от злости. Хотя, казалось бы, куда сильнее?

— Я что, угадал? — недоуменно усугубил я ситуацию, от чего разумные книги буквально взвыли, а из коридора в комнату заглянул с удивленной мордой Курв.

— Не поняла, — тут же переключила на него внимание Кристина, — Корвин? Что ты тут делаешь…?

— Живет, — грустно сказал я, — и жрёт мою обувь.

— Что?!

— И зовут его теперь Курв.

Подошедший к бульдогу кот Мишлен боднул собаку головой, а затем, задрав хвост, ринулся спасаться. Кажется, его захотели лизнуть.

Обстановка оказалась слегка разряжена, что пришлось дополнительно стимулировать чаем и сладостями, к которым Тернова снизошла с видом принцессы крови.

Признаться, меня её поведение беспокоило. Ну не, зловещее преследование от девушки? Фигня полная. А вот от представителя небольшого рода, известного на всю Русь за эксцентризм, злопамятность и чёрное чувство юмора? Еще как. Конечно, я в свое время слегка огорчил эту хрупкую девушку тем, что убежал из-под её опеки, но…

— Из-под опеки?! — змеей прошипела моя собеседница, — Ты знаешь, что подставил под удар?! Под риск?!! Ты, несчастный проходимец?!

— Прекрасно знаю, — невозмутимо парировал я, разглядывая тот металлический штырь, который мне сунули перед тем, как начали злобно тыкать тренировочной рапирой, — У меня с его благородием, господином Витиеватым, была заключена простая сделка — вы меня охраняете, а я выполняю ваши указания в рамках ловли этих ваших акаи-бата. Только вот о баронессе фон Аркендорф речи не шло, а я связываю с этой девушкой очень большие планы… в отличие от руководства академии, которое решило, что её разумный гримуар куда интереснее без владелицы.

— И что? — дернула глазом Кристина, — Мне понять и простить эти жалкие оправдания?

— Я пою тебя чаем и угощаю едой несмотря на то, что ты в меня дважды стреляла и пыталась проклясть, — привел я неопровержимый аргумент, — Думаешь мне, иностранцу, есть какое-то дело до того, из каких побуждений ты это делала?

— Мерзавец, — окрестили меня.

— В чем-то справедливо, да, — кивнул я, протягивая Мишлену кусочек печенья. Кот, дёрнул лапой, чтобы его забрать, но тут же отпрыгнул, горбя спину и строя бешеные глаза. Тернова же изволила неизысканно подавиться чаем и пучить на меня гневные очи, давясь от кашля. Я не стал мешать девушке, принявшись разглядывать выданную мне ранее… палку.

Проблема-проблема. Вот я умею фехтовать простым длинным мечом. Но умею как двухметровый худой верзила, чрезвычайно сильный и выносливый, с длинными руками и ногами, с тренированными запястьями. Однако я — не он. Кроме того, фехтование, которому обучался Эмберхарт, вообще не предназначено для дуэлей с носителями рапиры. Его навыки являются методом быстрого и эффективного убийства на близком расстоянии. Резать, рубить, полосовать, протыкать. Один удар — один труп.

Надо тренироваться.

— Учебный меч должен быть на два с половиной сантиметра длиннее, и на треть шире, — пробормотал я, — Более выраженное оголовье, баланс… нет, здесь баланс палаша, нужно ближе к острию. И уж точно не форма прута.

— За этим я к тебе и пришла, Дайхард, — оповестила меня одноклассница, — Собирайся, пойдем к мастеру-кузнецу. Он, почему-то, повторяет твой же бред — что нельзя выковать эту вашу примитивную железяку без точной подгонки. Как будто она может сравниться с рапирой…

Сопя и вздыхая, к моей ноге подковылял Курв. Слегка напрягшись, я остался сидеть, глядя, как могучий пес тщательно обнюхивает мои ноги в хороших, но очень прозаичных носках, а затем вздыхает, садясь рядом. Подумав пару секунд, я несмело протянул руку и потрепал эту скотину по морщинистой широкой голове. Бульдожище, слегка развернувшись, мазнул по мне взглядом, явно благосклонно относясь к ласке, но затем тут же встал, решив, что самое время как следует обнюхать Кристину. Та тоже наклонилась и погладила пса, вызвав некие движения его зада в той части, где был огрызок хвоста.

— У меня вопрос, — проявил я внутреннюю вредность, — Зачем мне куда-то ехать и заказывать явно недешевый, но совершенно непрактичный в наших реалиях меч? Просто ради твоего удовольствия?

На самом деле меч был нужен. Не настоящий, а тренировочный, чтобы начать разрабатывать запястья. Они — короли фехтования и вообще владения холодным оружием. Но… сейчас-то зачем?

— Выражусь ясно и просто, Дайхард, — холодно посмотрела на меня Тернова, — Да, ради моей пользы и моего удовольствия. Что касается любимой тобой выгоды, то я её тебе предоставлю. Ты объявил себя должником человека. Очень опасного, очень коварного и беспринципного. Он долг стребует так, что рад ты этому не будешь точно, до самой смерти, которая вполне может наступить неприятно быстро. А вот я его знаю и могу этим знанием с тобой поделиться. Небесплатно, разумеется.

— Ты сейчас о ком? — затупил я, пытаясь вспомнить, где это я так врюхался.

— Парадин! — почти выплюнула девушка.

— Что?! — мои брови полезли на лоб, — Так он меня просто подвёз с десяток минут!

— Думай так дальше, невежа! — меня облили презрением, — Он помог тебе спасти баронессу. Сильно помог. После того, как ты наставил на него оружие. Такая трактовка в твои замшелые мозги лучше зайдет?!

Твою мать…

Изящная тонкая брюнетка, отпив чая и неторопливо слопав конфету, продолжила:

— Терновы и Парадины враждуют давно, Дайхард. Поэтому я решила предоставить тебе возможность самому и из посторонних источников узнать о том, в какое… какую субстанцию ты изволил наступить. А сама предпочту лишь выполнять свое задание, защищать тебя. Оказывать консультационные услуги, если, конечно, спросишь. Ну и ожидаю в ответ такую малость, как спарринг-партнера. Пока ты себя в этом плане не оправдываешь совершенно.

— Ты меня убедила, — решил дальше не выкаблучиваться я, — Пойдем к твоему мастеру.

— Сначала я выберу себе комнату.

— Что?!

— Дайхард, — тонкая и хрупкая брюнетка, обожающая черное, изволила слегка изменить неподвижность своего красивого лица, — Ты глуховат? Мне нужно выбрать себе комнату. Я буду проживать здесь с тобой. И искренне надеюсь, что в той глуши, из которой ты выполз, тебе сообщили, что защищающая свою честь женщина в суде будет оправдана, что бы она не совершила.

Курв, хрюкнув, шумно упал на бок, явно собираясь заснуть.

Недолго длилась моя свободная жизнь. С утра — вольный молодой человек, отягощенный лишь болтливой книгой и грузом личных проблем, после обеда — захомутанный эксцентричной брюнеткой владелец маниакально охотящейся на его обувь собаки, соседствующий с котом и уже двумя разумными книгами. Брюнетка в подарок. Подмечу — не фонтанирующая восторгом, довольно вредная, категорически сладколюбивая, непредсказуемая, слегка жутковатая брюнетка из влиятельной семьи.

С другой стороны? Полтора часа назад я прощался с жизнью. Ну, как минимум с ногами. А теперь у меня есть гид в этой сложной жизни. Ну и что, что она обо мне невысокого мнения? Все поправимо.

Пока ехали в местном аналоге такси в виде кареты, Кристина просвещала меня в нюансы последствий от собственного решения. Не находящиеся в браке ученики, да еще и одноклассники разного пола, живущие в одних апартаментах (ладно бы в особняке!) — это жутчайшее попрание всего, что только может быть. То, что они заявленные жених и невеста, обществом вообще будет игнорироваться, а может даже и ставиться в вину.

Позор, скандал, жопа, жопа, грех!

Но нет. Точнее да, но нет. Почему? Потому что Терновы. Именно Терновы. Им можно и не такое. Точнее нельзя, но можно, потому что они. И даже нужно всё той же Кристине, которая до этого как Тернова не поступала. Точнее поступала, но не так, чтобы все ахнули, обмахнулись веерами и начали судачить по всем углам. В общем, мне от этого будет сплошная польза. Не была бы, конечно, будь у меня репутация приличного человека, а не пьяницы и греховодника, сумевшего увлечь в пучины низменных страстей сына Истинного графа Азова (и выжить после этого), но, учитывая обстоятельства — мы идеально с Кристиной друг другу подходим. Пока.

— А что потом? — полюбопытствовал я.

— Потом ты умрешь, — индифферентно пожала плечами брюнетка, — Парадин, акаи-бата, я… если ты сунешь нос в мою комнату. Мои братья, если меня не окажется поблизости. Дуэли, до которых ты великий охотник. Опять же я, если вдруг надумаешь пойти по своим шлюхам, уронив имя моего жениха… в очередной раз. Снова я, если будешь продолжать шутить с Мишленом. Мой отец, если я на тебя пожалуюсь. Витиеватый, если ты обидишь Корвина. Станис, если я по каким-то причинам умру. Лежащие перед тобой пути, Дайхард Кейн, весьма многочисленны, но ведут в одно и тоже место. Поэтому я постараюсь к тебе не привыкать.

Какая милая славная девушка. Мне импонировало её чувство юмора и самоконтроль.

— «Лорд передает, что подобного бы не стерпел», — поведала мне Фелиция, — «Обязательно отбрил бы эту чернушку!»

— «Спроси у него — сколько лет было у Алистера Эмберхарта на вживание в новый мир?»

— «Шесть», — растерянно передала даймон.

— «А также слуги, репетиторы, учителя, поддержка новой семьи, бесконечные деньги, авторитет рода… да?»

— «Да».

— «Хорошо», — подумал я, слегка улыбаясь. Намек внутреннему общежитию был понят как надо.

* * *

Кевин О’Коннорс испытал острое чувство досады, как только увидел человека, которого к нему привела дочь старого почтенного знакомого. Нет, внешне этот атлетично сложенный и хорошо одетый юноша с зачесанными назад густыми волосами и сверкающими зелеными глазами, ничем мастера не оскорбил. А вот такая деталь его организма как запястья, демонстрируемые из-под рукавов — очень даже!

Любой мастер желает своим изделиям применения и славы. Картинами положено любоваться, в книгах угадывать смыслы и чаяния автора, даже долбанная золоченая посуда ждет своего часа, чтобы кто-то из неё испил супу! Оружие намного требовательнее, как и душа того, кто его делает. Оно должно служить, оно должно быть использовано, оно должно вести к победе! Кузнец, изготовивший меч, делает лишь половину работы, и делает, если он не полное говно, её с полной самоотдачей. Но — половину, не более.

Конечно же ему обидно и больно, когда вторую половину делают из рук вон плохо!

Особенно из таких.

И ради этого парня со слабыми запястьями он останавливал свой личный станок? Давал три часа продыху подмастерьям?

Пф!

На самом деле этот высокий жилистый ирландец куда как врал прямо сейчас и прямо себе. Как кузнец-оружейник, Кевин был весьма выдающимся мастером, изготовившим множество шпаг, рапир и кинжалов. Очень хороших. Его клеймо — не какая-то там шутка, господа, оно ценится высоко. Только вот звание мастера тоже не пустой звук, творить хочется тоже.

О’Коннорс очень давно хотел выковать меч.

Он вообще любил мечи. Даже коллекционировал их, скупая или принимая в подарок от благодарных клиентов. Те самые мечи, мимо которых сейчас проходил юноша с зелеными глазами и мрачной тонкой девушкой за спиной. Наверное, Кевин бы даже накричал на визитера, вздумай тот лапать его коллекцию или расспрашивать кузнеца о ней…

Но нет.

— У вас есть зал, уважаемый? — спросил представившийся Дайхардом Кейном юноша у насупленного кузнеца.

— Пробный-то? Конечно, — брюзгливо ответил мастер, начиная дополнительно расстраивать себя подсчетом упускаемых им прямо здесь и сейчас денег.

— Хорошо, — улыбнулся молодой человек, начав… расстегивать жилетку. Пока кузнец смотрел на это с легким недоверием, этот Дайхард деловито спросил, — Уважаемый, а список сталей у вас в наличии? Можем его обсудить до начала примерки? А то вдруг не найдется нужного сплава…

— У меня-то?! — надулся ирландец, — Все есть! Всегда!

— Давайте ознакомимся! Меч, всё-таки, не рапира, там и слоев больше, и функционал другой. Лезвие мне острое нужное, для рубки, а вот через что остроту пустить, как сподручнее будет, это надо посмотреть…

— Надо, конечно, — закивал Кевин, как раз и мечтавший отточить свое мастерство рубящего лезвия. Рапира-то слегка не то, там настоящей рубки не бывает, резка сплошная, полосование, вся эта несерьезность. Нет, для дуэли лучше не придумаешь…

— На хрен дуэли, — небрежно изрёк молодой человек, покупая старого кровожадного ирландца с потрохами и заставляя свою молчаливую спутницу возмущенно на него уставиться, — Мне нужен повседневный инструмент, а не самотык на праздники.

Так началось долгое и плодотворное общение ирландца, у которого вновь проснулся (и был дополнительно разожжён!) рабочий энтузиазм, с юношей, не очень разбирающимся в качествах и свойствах современных марок стали, но прекрасно понимающим, чего он ждёт от будущего инструмента. Понимающим куда глубже и серьезнее, чем ожидал ирландец. В ходе этого многочасового общения, сопряженного с замерами, пробами, работой на манекенах, жаркими спорами и великим множеством технологических терминов, сильно пострадала одна очень красивая боярыня, вынужденная волей-неволей узнать куда больше о оружейной металлургии, чем она когда-либо хотела. Дополнительно страдали (не очень сильно) два даймона, заключенные в чернокнигах у клиентов кузнеца и один огромный черный кот по имени Мишлен, горько жалеющий о том моменте, когда он в испуге отпрыгнул от протянутой ему еды. Надо было поступить иначе!

Где-то, довольно далеко от происходящих событий, с комфортом разместившийся на диване пёс по имени Курв упоенно грыз старый крепкий башмак, добытый им из заброшенного в дальний угол вещмешка. Он был вполне доволен жизнью.

Порадуемся же за него!

Глава 3

Когда я был молод, наивен и сидел с беспамятной баронессой на плече, предвкушая арест и издавая вкусные запахи пороха, то в первый раз всерьез усомнился мыслью — а нет ли в моей жизни какой-то особо крупной падлы? Ну вот сами посудите, я попаданец (или вселенец?), но отнюдь не типовой, а, как бы это сказать, многоразовый. Внутри сидит куда как более пожившая и жуть какая опытная версия прошлого меня. Причем, заметьте, это не мой опыт перебирания бумажек и поиска элитного порно, а опыт боевой, социальный и практический.

Так какого, собственно, лешего, у руля я?

Ответ на этот вопрос был уже известен, мол, его сиятельство, достославный и весьма грозный сэр Алистер Эмберхарт никоим образом и ни одним местом не может срать на одном поле с гримуаром Горизонта Тысячи Бед, так что я могу не переживать за свою свободу и жизнь. Однако, лорд с пониманием отнесся, что я хочу узнать побольше нюансов об этом нашем положении. Ну, как бы это же всё моя жизнь?

Он рассказал свою историю.

… что это была за история!

Сначала, слушая этого огромного мрачного мужика, не расстающегося с сигаретой, я дико завидовал. Чуть ли не впервые за обе жизни, люто, самоотверженно! Погони, перестрелки, вызов демонов, драки на огромных боевых роботах, колдовство и живые мертвецы! Черт побери, у него даже гарем был! Да он…, да он… ...