Евгения Перлова Асфодель. Цветок забвения

С любовью брату,

который верил

в Город Снегов

©  Евгения Перлова, 2023

© Оформление. ООО «Издательство Анимедия», 2016

Посвящение

She was always like a feather in the air,

I never knew if she was flying or falling.

She was always like a feather in my life,

I hope she flies^[1].

Aura Dione, Song for Sophie

Burn your biographies,

Rewrite your history,

Light up your wildest dreams^[2].

Panic! At the Disco, High Hopes

God, keep my head above water^[3].

Avril Lavigne

Привет, девочка.

Такие простые слова. И трудные.

Хочу говорить их тебе каждый день, что бы ни случилось.

Мне тяжело было произносить твое имя не то что вслух, но даже думать о том, как тебя зовут. Конечно, это меня ничуть не оправдывает.

Я мог бы сказать: тогда с неба лило, как сегодня, а ты бы спросила: «Ну и что?» Ведь мы не знали друг друга столько лет. Какая тебе разница, шел в тот день дождь или нет?

Вместе с дождем воспоминания о девушке с каштановыми волосами приходят ко мне. У нее глаза цвета теплой осени. Как и у тебя. Когда греешь сахар, и он начинает плавиться, получается тот самый оттенок. Думаю, она бы тебе понравилась, та девушка.

Ведь у тебя ее имя.

Знаешь, в такой мокрый и неуютный день, как сегодня, несколько лет назад я резал запястье.

Погоди рвать письмо и называть меня идиотом. Хотя, конечно, я он и есть. Нет-нет, я не хотел умирать, никогда не хотел. Прости, что рассказываю, но, мне кажется, ты поймешь. По крайней мере, тебе следует знать.

Мне просто нужно было увидеть кровь, почувствовать, что я живой, понимаешь? А потом я стал «рисовать» птицу. Стрижа. Кривого, раскинувшего в стороны крылья. Я не чувствовал боли, и это было странно. Я замотал запястье платком и вышел под дождь. Волосы облепили лицо, я убрал их. Впервые подумал, что, наверное, надо обстричься, под дождем неудобно, за шиворот по хвосту стекает вода. Но если подстригусь – не смогу закрываться от людей, когда играю.

Ты…

У меня перехватывает дыхание, когда я думаю о тебе. Знаю, ты считаешь меня полным придурком, это жаль, но не смертельно.

Так бывает.

Я тебе сейчас подробно рассказывал об этой птице, потому что ты спрашивала меня о ней, помнишь? И я соврал. Сказал, что родился с ней. И ты почему-то поверила. Прости меня, девочка, я больше никогда не хочу тебе врать. Возможно, ты найдешь в себе силы и желание верить мне.

Когда-то я так же верил одному человеку. Той девушке.

Беспрекословно, безрассудно, бесконечно.

Люблю ли я тебя? У меня было слишком мало времени в самом начале, чтобы это понять. Но я хочу понять это сейчас. Хочешь ли ты?

М.

Часть первая Город Снегов

Элли и Мика

Он помнил день, когда она появилась, но не помнил откуда. Хмурая, она возникла словно из параллельного пространства и стояла в дверном проеме, оценивающе разглядывая Мику. На ней было вязаное красное платье с длинным рукавом и блестящие туфли. Она стучала каблучком в пол, как будто отбивала ритм какой-то песни, крепко прижимая к себе большого плюшевого медведя. Ее волосы цвета темной карамели были заплетены в тугую корзинку. Мике казалось, что он знает песню, которую девчонка отбивает каблуком, и хотел было потопать с ней в такт, но она вдруг прекратила стучать и подошла к нему. Он стоял, не смея пошевелиться, пораженный самим фактом ее присутствия в его комнате.

– Я волсебница, понял? – сказала она, подойдя к Мике вплотную, нос к носу. – Медведя не трогай, а то заколдую насовсем!

В это мгновение она вторглась в его маленькое личное пространство, бесцеремонно, сразу и навсегда. Он смотрел в ее светло-карие глаза, оцепенев, и молчал. Она, довольная произведенным впечатлением, хмыкнула и прошла к его игрушкам, села на пол и стала играть. Он какое-то время продолжал стоять в ступоре, потом подошел к ней и плюхнулся рядом. Сидел и наблюдал за тем, как она достает его машинки и конструктор.

Медведя она задвинула за спину и погрозила Мике кулаком: не смей, мол, и смотреть даже на моего зверя.

Мика оглянулся и обрадовался, увидев в дверях маму. Вскочил, побежал и уткнулся ей в юбку. Мама подхватила его, и он, запинаясь, спросил, что за девочка в его комнате и как она умеет колдовать.

– Ты чего, Мишутка, это твоя сестра, Элина, – улыбнулась мама, целуя его в лоб и щеки, – я думала, ты помнишь.

Мика тихонько повторял: «сестра-сестра», буква «р» застревала где-то у неба, получалось «сестъя» – противное, колючее острое слово, не несущее в себе ничего хорошего.

Воспоминания о сестре до ее внезапного появления в дверях комнаты были смутными, размытыми и какими-то ненастоящими, словно раньше Элины вообще не было. Она же утверждала, что знала его с самого начала. Говорила, что когда он родился, то был лысым, потом стал белым как снег, а после немного потемнел. И что глаза у него сначала были черные, потом позеленели и, в конце концов, стали голубыми. Мика спрашивал у мамы, и та смеялась, отвечая, что все в точности так и происходило, видимо, сын долго не мог определиться, каким ему быть.

В другом воспоминании о сестре был ремонт в их общей комнате. Родители занимались им все выходные, и вот, наконец, закончив с поклейкой светлых обоев, уставшие, уложили детей на дневной сон и ушли на кухню пить чай. Проснувшись, Мика увидел на полстены кривое солнце, от которого расходились лучи с метелками, оно улыбалось большим неровным ртом и удивленно смотрело на него глазами-кругляшами разного размера. Элина была так увлечена рисованием метелки очередного луча, что не услышала, как ойкнула мама, зайдя в комнату.

Художницу отправили в угол, а мама долго и аккуратно стирала рисунок ластиком сначала под всхлипывания, потом под комментарии «ну красиво же было, ну солнце же». Угол был целой маленькой комнаткой, поскольку дверь из кухни закрывала его наискосок. Внутри разместился бочонок-пылесос, на который можно было присесть. Попричитав, Элина залезла на пылесос и стала распевать песни, и наказание в итоге превратилось в общее веселье.

Еще Миша хорошо помнил, как мама читала перед сном «Волшебника Изумрудного города», а на следующий день Элина уговорила всех «поиграть в сказку». Папа стал и Страшилой, и Дровосеком, и Львом одновременно. Он изображал всех по очереди: то переваливался с ноги на ногу, как неуклюжее соломенное пугало, то говорил металлическим голосом, как робот, хотя Железный Дровосек вовсе не был роботом, то рычал, как лев. Мама играла Тотошку и периодически волшебниц. Элина, конечно, была Элли, а Мика – Гудвином, потому что кроме Гудвина он никакую роль не хотел. Хоть Гудвин и обманщик, зато самый главный Волшебник.

А потом был общий день рождения, и Мика не мог понять, почему общий. Ведь в прошлом году у него был свой собственный день на одного, сейчас вдруг общий на двоих. Зато в этот раз торт был намного больше, чем всегда: огромный, бежево-кремовый, разделенный шоколадной линией на две половины, в каждой по пять свечей.

– Эля и Мика, загадайте желания и задувайте свечи, – их подвели к торту.

И тогда она отказалась задувать и надулась, топнула ногой и сказала, чтоб все звали ее Элли. Никто не сопротивлялся, какая разница – Эля или Элли. А имя Миша трансформировалось в Мику задолго до этого дня, потому что Элине было трудно произносить звук «ш». Она говорила: «Мика», и все стали звать его так. Ее водили к логопеду, и она довольно быстро заговорила чисто, но все равно продолжала звать брата Микой, как и мама с папой, да и все остальные тоже.

Эти все остальные – в садике, во дворе, в поликлинике – периодически шептались о чем-то, и до Мики долетали обрывки фраз:

– Интересно, им скажут?

– Бедняжка…

– Наверное, ужасно тяжело, такая ситуация…

Мике не нравились слова «ужасно», «тяжело» и «бедняжка», ему казалось, будто люди говорят о том, что Элли чем-то больна, и ему было не по себе.

Элли словно не слышала, а когда Мика рассказывал ей, о чем шепчутся взрослые, пожимала плечами. Она выглядела веселой и вполне здоровой, и он успокаивался: раз Элли все равно, значит, ничего не происходит.

Когда им было восемь, отцу предложили хорошую работу в городе Октябрьск-45, и шепотки остались во дворе дома города Топольки. Мика помнил, как они встали затемно и бабушка с дедушкой плакали, прощались и просили приезжать почаще, не забывать, писать и звонить, а они с Элли радовались, потому что у них начиналось первое настоящее путешествие. И потом они долго ехали в машине за КамАЗом, в кузове которого были коробки с вещами и разобранная, завернутая в тряпки мебель.

Мика помнил, что, когда они добрались до города, уже снова было темно и папа с водителем КамАЗа куда-то побежали, а они вышли с мамой на улицу и смотрели, как большие ворота разъезжаются и съезжаются, впуская и выпуская машины. Справа от ворот начинался освещаемый фонарями высокий длинный забор из колючей проволоки в два ряда, между которыми ходили солдаты с автоматами и бегали овчарки. Слева было небольшое двухэтажное здание с несколькими входами, одни люди входили, другие выходили, и Мика с Элли удивлялись, как много народа живет в таком маленьком доме. А потом за ними пришел папа, и они отправились туда, и оказалось, что это вовсе не дом. Там было несколько проходов со стеклянными будками, внутри сидели люди в военной форме, и люди в обычной одежде подходили к ним по очереди и протягивали какие-то разноцветные карточки, после чего их пропускали внутрь. А другие люди появлялись на этой стороне из других будок и уходили в двери, откуда зашли Элли с Микой и мамой. И они с мамой тоже пошли через стеклянную будку, и человек в военной форме проверял мамины документы, и потом они оказались с другой стороны. И все – деревья и трава – было то же самое, что и там, откуда они пришли, и в то же время другое. В чем заключалась «другость», сказать было сложно, как будто просто даже запахи были какие-то новые, непонятные. И оттого немного тревожные. КамАЗ выехал из ворот, за ним на машине папа, они сели к нему и, поднимаясь по дороге, смотрели, как плывут за окном здания, мигая десятками желтых окон.

Их дом был на возвышенности, а квартира – с видом на пруд, который находился за забором. Но сверху виднелись только лес и вода, так что казалось, будто никакого забора вовсе нет.

Октябрьск был городком зеленым, тихим и спокойным. И маленьким, как говорила одна местная поэтесса, «его можно было пройти за полчаса на шпильках». Тут она, конечно, преувеличивала слегка, поскольку город состоял из нескольких районов и постоянно расширялся. Пройти насквозь за полчаса по центральной улице его можно было от дома, где жили Элли и Мика, до главной вахты.

В новой квартире было три комнаты. Родители хотели расселить детей, но неожиданно встретили дружное сопротивление: Мика и Элли схватились за руки и заорали в один голос, что будут жить вместе.

– Нам же легче, – обрадовался папа, – тогда будет детская, гостиная и у меня с мамой комната!

Детской стала маленькая, но зато самая светлая комната в квартире, да еще и с собственным балконом. Поставили двухъярусную кровать, и Элли тут же заняла верхнюю часть. Мика расстроился, сестра сжалилась, и они договорились меняться раз в месяц.

В первую же ночь Элли свалилась с кровати. Мама и папа были в недоумении: как она это сделала?! Высокие бортики надежно защищали спящего ребенка от падения. После долгих слез и переговоров с родителями Элли пришлось смириться с тем, что ее место – нижнее. Мика радовался, но восторг свой не показывал, чтобы не расстраивать сестру.

С равнодушным видом он забрался наверх и стал деловито взбивать подушку. Элли насупилась и залезла под одеяло.

Зашел папа и поинтересовался, о чем дети хотели бы послушать перед сном. О Бермудском треугольнике или о возможности существования жизни на других планетах Солнечной системы? Или рассказать им о том, что такое спутник Земли Луна на самом деле?

У папы, казалось, всегда были ответы на самые фантастические вопросы, и дети обожали слушать его истории перед сном.

– Па, помнишь, когда мы еще не здесь жили, ты нам фокус с зеркалом показывал? – оживилась Элли. – И сказал, что есть такое природное явление… фа-а… ма-а-а… Забыла, как называется. Расскажи?

– Это когда вы видели замок из кубиков там, где его на самом деле не было? – улыбнулся папа.

– Ага, – кивнула Элли.

* * *

Пару месяцев назад они с Микой чего-то не поделили и играли порознь: Мика расположился возле кухонного стола на полу и строил замок из кубиков, Элли сидела за столом и рисовала. Подошел папа и поинтересовался:

– Дочь, видишь, что делает твой брат?

– Не-а, – не отрываясь от рисунка, отозвалась Элли.

– Хочешь посмотреть? – почему-то шепотом спросил папа.

– Нет. Я хочу свой рисунок нарисовать сначала, – пожала плечами Элли.

– Понятное дело, – согласился папа, – а хочешь, не вставая и не двигаясь с места, увидеть, что там, на той стороне?

– Как это? – Элли оторвалась от своего рисунка и недоверчиво посмотрела на папу. – Зачем ты взял мамино зеркало?

– Сейчас узнаешь, – улыбнулся папа, – Мика, иди к нам сюда, покажу кое-что.

Тот нехотя встал и подошел к ним.

Папа обогнул стол и с той, противоположной, стороны под небольшим углом развернул зеркало.

– Ого! – сказали дети, увидев в нем замок из кубиков, который, казалось, парил в воздухе. Замок, который на самом деле стоял на полу.

Папа стал объяснять, что в природе тоже бывают такие чудеса, только там в роли зеркала – воздушные линзы. По поводу линз дети в тот момент ничего не поняли, но за бурным обсуждением увиденного помирились.

* * *

– Значит, ты про Фата Моргану? – подсказал папа.

– Наверное, – согласилась Элли, – а кто она такая?

– Волшебница. Она умела строить невероятной красоты замки, где били высокие фонтаны, росли удивительные деревья, – сказал папа. – Фата Моргана заманивала усталых путников, которые сворачивали с верного пути к роскошным дворцам, но через некоторое время видения вдруг исчезали!

– И что делали бедные путники? – спросил Мика.

– Кто-то погибал, не найдя дорогу домой, а кто-то все же ее находил, хотя дорога была долгой и трудной, – ответил папа. – Но это сказки, а сейчас приведем исторические, а затем научные факты.

Папа всегда так говорил: он работал инженером на заводе и к самым невероятным историям подводил реальные факты и доказательства. Если он не мог с точки зрения науки объяснить какую-то легенду или сказку, они ему были не интересны.

И папа рассказал о том, как в восемнадцатом веке моряки китобойного судна «Аврора», плавая в Атлантическом океане, увидели острова, которые потом даже нанесли на географические карты, дав им имя того судна. Однако каково было удивление группы мореплавателей, которые отправились позднее в те края, но в указанном месте не смогли обнаружить эти новые земли!

– Что случилось, куда делись острова Авроры? – спросил Мика.

– В том-то и дело, что ничего, никуда они не делись! – ответил папа. – Их просто не существовало на самом деле, это был мираж. Подобные видения не раз доводилось наблюдать и в других точках земного шара. Например, на побережье Франции люди видели, как в Средиземном море на горизонте появляется большой остров и горы на нем, а потом вдруг исчезает в воздухе.

– Здорово увидеть такое, наверное, – протянула Элли, зевая.

– С точки зрения физики атмосфера подобна слоеному пирогу, у которого все слои имеют разную температуру, – продолжал объяснять папа, – сквозь них солнечные лучи проходят по-разному. Чем больше разница в температурах, тем извилистее путь лучей, а искривление происходит от более теплых слоев к тем, что холоднее.

– Я не очень понимаю, – вздохнул Мика.

– Ничего страшного, – сказал папа, – не так-то просто понять то, чего не видишь, а иной раз и невозможно! А что касается предмета нашего разговора, то еще есть такой момент: чем сложнее форма атмосферных слоев, тем причудливей мираж. А эти слои в потоках воздуха могут всячески перемещаться, накладывать изображение или его части друг на друга, создавая совершенно невероятные и удивительные картины. Ладно, сын, давай спать, а то твоя сестра давно уже нас не слышит. Спокойной ночи, Мика.

– Спокойной ночи, па.

Отец аккуратно закрыл за собой дверь, а Мика свесился с верхней полки и посмотрел на спящую сестру. Она улыбалась. Возможно, ей снились корабли, плывущие над землей к далеким зеленым островам, которых на самом деле не существует. Мика вернулся на свою подушку и не заметил, как провалился в сон, где он был капитаном и плыл на большом корабле. Над морем летала гигантская птица. Летала, летала, а потом опустилась на палубу, проковыляла к штурвалу, где стоял Мика, и спросила:

– Хочешь знать, как все было?

– Что все? Что было? – не понял Мика.

– Хочешь знать, что случилось вчера ночью? – спросила птица голосом Элли. – Только ты встань уже, а то как-то странно с тобой разговаривать, когда у тебя глаза закрыты.

Мика проснулся, и Элли вскочила со своей нижней кровати и сдернула с него одеяло. Это была игра: если не успеваешь удержать, бинго тому, у кого в руках одеяло! Лишишься его пять раз за неделю – моешь пол в комнате.

Мика недовольно поежился и спустился.

– Чего ты вскочила? Ты же вырубилась на середине папиного рассказа! – пробурчал он, поднимая одеяло.

Сестра схватила его за руку и шепнула:

– Да кошмары какие-то начались, вот и проснулась. Ну, знаешь, почему я упала ночью вчера? Один – ноль, если что!

– Не сильно стукнулась? – поинтересовался он, забирая одеяло. Все равно ей нельзя наверх, что бы она там ни рассказала.

– Вообще не сильно и не больно! Даже синяка нет! – похвасталась Элли и заняла выжидательную позицию: руки скрещены на груди, губы поджаты, глаза в потолок. Придется спросить, иначе она всю ночь так простоит.

– Ну и почему ты упала?

Она радостно выпалила:

– Ступеньки! Я шла, шла по ним, а они р-раз – и закончились. Вот я и упала!

– Понятно, – сказал Мика.

– Как это, понятно?! – возмутилась она.

– Откуда ступеньки, Элли? – вздохнул Мика.

– Ты думаешь, я вру? – сердито шепнула она.

– Ладно, – Мика сел рядом, – я верю, хоть и не вижу того, что видишь ты.

– Увидишь, – пообещала Элли, – когда-нибудь я смогу, придумаю, как показать!

Мика кивнул и полез наверх.

– Так что за ступеньки? – спросил он через минуту.

– Рассказать? – обрадовалась Элли. – Слушай! Когда вчера пришла ночь, все заснули, и даже выключились фонари, наступила тишина. Она была не очень долго, потому что вдруг зазвучала мелодия. Красивая-красивая. Колокольчики звенели, и какие-то птицы пели. И дудочки играли. Я услышала музыку и поднялась с кровати. Подошла к балкону, потому что оттуда свет… такой странный свет, не луны. Открыла дверь и увидела, как вверх идет длинная-предлинная лестница, конца у нее нет, а если есть, то он где-то очень-очень высоко, не разглядеть. Лестница прозрачная, в каждой ступеньке будто лампочка. Светящиеся ступеньки: красная, розовая, зеленая, желтая, сиреневая, оранжевая, голубая, синяя. Это от них была музыка!

Я сразу подумала, что мне надо туда, наверх, идти! Принесла табуретку с кухни, поставила к перилам. Тихо-тихо, чтоб не разбудить никого! Залезла и встала на ступеньку, а перил нет. Знаешь, как страшно! И я иду, иду, иду… Главное вниз не смотреть, а то испугаешься и упадешь. Поднимаешься высоко, все такое маленькое становится, игрушечное будто. Я поднялась на высоту вон того тополя. И тут началось облако. То есть ступеньки в облака ушли. Ничего не видно стало, и я не знала, что делать. А дудочка громче заиграла, будто позвала. Так жалобно, что я перестала бояться и пошла дальше, нащупывала пальцами ступеньки и шла. Потихонечку. Представляешь, как это – идти и под ногами видеть только облако. Эй, ты не уснул еще?

– Нет. И какое оно – облако? – спросил Мика.

– Белое, конечно, – отозвалась Элли, – а от огоньков ступенек – разноцветное, как радуга.

– А ты его трогала? Какое оно?

– Пушистое. Оно трогало меня за ноги, когда я шла, – сказала Элли, – оно похоже на мой свитер. Немножко колючее и прохладное, как свитер, когда он сушится на балконе. И вот знаешь, ступеньки сначала немного теплые были, а потом в облаках стали холоднее, ноги замерзли даже. Мерзла и шла… Наверное, два часа. А может, три. Лесенка вдруг кончилась, и я встала на что-то мягкое, но не провалилась. Облака расступились, и там было огромное поле с пушистой белой травой и серебряными цветами. И далеко-далеко были башни, целый город с башнями. Я пошла туда и еще примерно через час оказалась у высокой стены с закрытыми воротами.

– Из чего была стена? Из камня? Или деревянная? – уточнил Мика.

– Как лестница, – Элли зевнула, – но не такая прозрачная, а будто внутри залитая белым.

– Как стекло? – подсказал Мика.

– Да, только очень крепкое, – согласилась она.

– Откуда ты знаешь? – усомнился он.

– Стали бы такую стену вокруг целого города делать, если не крепкое? – заметила она. – А если враги или ураган?

– М-м, – протянул Мика, – тебе кто-то открыл ворота? Или ты обратно пошла? А ворота из чего?

– Ворота такие же, как стены, – пробормотала Элли, – конечно, я дальше пошла…

И она замолчала. Мика ждал, пока она продолжит свой рассказ, но не дождался – сестра уже крепко спала.

Все утро Мика внимательно наблюдал за Элли: придумала ли она вчерашнее? Или она папиных рассказов наслушалась, и они ей приснились? Он слышал от кого-то, что, если хочешь проверить, обманули тебя или нет, нужно пристально смотреть человеку прямо в глаза, и, если он отвернется, значит, точно наврал. Во время завтрака Элли была очень занята кашей, вернее тем, как бы ее не есть. Она ковыряла сероватую овсянку ложкой, размазывала ее по краям тарелки, копала, чтобы увидеть медвежонка, нарисованного на дне.

– Тебя покормить? – строго спросила мама.

Элли вздохнула, ковырнула микропорцию каши и с видом мученицы отправила себе в рот.

* * *

Ела она плохо. Ненавидела лук во всех его проявлениях, из каш любила только гречневую. В садике ее оставляли сидеть над тарелкой, пока она не съест хотя бы половину, а все дети шли на тихий час. Над Элли висела пышногрудая нянечка, в то время как воспитательница укладывала детей спать. В противный суп с большими кусками лука капали слезы, и Элли наблюдала, как расходятся круги. Потом нянечке надоедало, и она уходила мыть посуду, воспитательница отлучалась в туалет, или ей кто-то звонил, или она просто выходила, чтобы не смотреть на несчастную Элли, и Мика бежал на помощь. Он ел все, даже холодный соленый суп – давясь, вливал в себя хотя бы половину и убегал в кровать. Элли залпом выпивала компот, закусывая кусочком хлеба, брала стакан, тарелку и несла нянечке. К тому моменту все дети уже спали или делали вид, что спят. Элли ложилась в свою кровать и шепталась с медведем, которого повсюду таскала с собой. Пока Элли не засыпала, воспитательница чутко прислушивалась и не двигалась с места. Она просто как-то вышла из группы в сон-час на минуточку поговорить по телефону, а когда вернулась, дети кидались подушками, а Элли скакала по кроватям с криками: «Ура! Промазали!» От этой девчонки добра не жди – стоит отвлечься, и она всех вокруг на уши поставит. В четыре года Элина Яновская так вдохновенно изображала пианистку, сидя за детским столом, что дети в недоумении подошли к воспитательнице.

– Клавдия Яковлевна, а что это? – спросили они хором, показывая на вдруг ставшую им незнакомой мебель.

– В смысле, что? – пожала плечами воспитательница. – Стол!

– А Эля говорит, что пианино, – выдохнули дети с облегчением.

Когда Элли было пять, она подговорила Мику и его друга Колю уйти из сада домой. Вообще она давно хотела сбежать и обдумывала эту мысль постоянно. Особенно темными зимними утрами, когда по носу бил морозный воздух и валенки со скрипом топали по тускло мерцающей дороге. Элли шла и представляла противные пенки кипяченого молока, кусок вонючей рыбы, брошенный в середину тарелки с липким рисом, и ее подташнивало. Мике нравился детский сад. Он манил запахом свежих булочек, какао, сладкой молочной каши и творожной запеканки. Но у Элли эти запахи восторга не вызывали.

Был яркий солнечный зимний день. У забора дети в разноцветных комбинезонах ковыряли лопатками в сугробах возле заметенных кустов, катались с горки, ваяли снеговика. Когда прогулка закончилась, они под предводительством воспитательницы столпились у двери в группу и отряхивали сапоги и валенки, пыхтели, старались. Элли, Мика и его друг Коля стояли в этой очереди на осмотр чистоты обуви последними. Воспитательница вдруг рванулась в коридор за кем-то, кто плохо отряхнулся, и Элли осознала, что они остались на крыльце втроем. Все остальные были уже внутри. Элли шепнула: «Бежим!» И они побежали.

Конечно, сложно назвать бегом то, что делали эти трое в комбинезонах-мешках и шапках-шлемах, скорее, они передвигались, как космонавты по Луне, но им казалось, что они неслись на бешеной скорости, падая, вскакивая, не прекращая движение к калитке, которая по какой-то невероятной случайности была открыта. Трое захлебывались свободой, воздух звенел, словно зимние эльфы включили в нем победную песню.

Выскочив за калитку, троица побежала куда глаза глядят, вернее, куда вела Элли. Она хотела домой, прочь из ненавистного садика, Мике просто было весело поддержать сестру в ее затее, а Коле было все равно, что делать, лишь бы с другом.

Их поймали – запыхавшаяся красная воспитательница и охранник – на светофоре. Полдня троица провела в углу, точнее, в углах. Мика стоял и думал, что они скажут родителям. Он уже решил, что возьмет вину на себя или свалит на Колю. Нет, не свалит, нехорошо. На себя возьмет. Наверное, его накажут. Мика поглядывал то на друга, то на сестру. Коля тихонько плакал, на Элли смотреть было интереснее. Она сначала отскребывала краску со стены, потом сняла сандалию, за ней носок, из которого принялась выдергивать нитки. Присела на корточки и затихла.

– Что ты там делаешь? – наконец спросил Мика.

– Плету, – не сразу отозвалась Элли, – защитную веревочку.

– От кого? – хихикнул Мика.

– От монстров, конечно. Знаешь, сколько монстров вокруг? Особенно невидимых, – объяснила сестра и показала ему косичку-браслетик. – Завяжу тебе, когда домой пойдем. И даже не смей говорить, что это ты придумал сбежать сегодня!

Она всегда вела себя так, словно была старше его, Мики.

* * *

После ужина пришла мама, выслушала истеричные причитания воспитательницы и только открыла рот, чтобы ответить, как за Колей явился хмурый отец, и воспитательница закольцевала рассказ. После повторного прослушивания детей позвали из углов и велели одеваться.

Мама молча помогла натянуть одежду, взяла детей за руки, и они пошли, как обычно, домой. Только не разговаривали, как всегда, по дороге и не заглянули в магазин за чем-нибудь к чаю.

– Дети, вам плохо в садике? – прервала молчание мама, когда они пришли домой и разделись.

– Нам в садике хорошо, – затараторила Элли, – даже очень хорошо, нас кормят, воспитательница красивая, у нас с Микой много друзей.

Мика хмыкнул. Друзей у них не было, все сторонились сестры и его заодно, только вечно сопливый Коля с ними играл. Чего уж говорить о том, как Элли ест и насколько красива и добра старая толстая воспитка.

– Тогда почему вы решили сбежать? – прищурилась мама, не дожидаясь ответа сына по поводу того, как хорошо им в садике.

– Это я решил, она ни при чем, – заявил Мика и вскрикнул – сестра больно ущипнула его за бок.

– Он врет, потому что хочет меня защитить, – пояснила она.

– И зачем же? – спросила мама.

– Потому что он мой защитник, – невозмутимо ответила Элли, – вообще-то воспитательница обзывается и бьет нас.

Мика закашлялся.

– Как это?! – ужаснулась мама. – Когда она вас била и обзывала? Какие слова она вам говорила?

– Вот так! – воскликнула Элли. – Она обзывала меня размазней и паразиткой, а Мику идиотом. И еще вчера она дала мне подзатыльник, когда я не захотела есть картофельную запеканку, потому что там был противный лук.

Мика поежился. Половина из этого была правдой. Про обзывательства. И про лук в запеканке. Он точно знал, что половина, поскольку подзатыльника-то не было. Но у Элли так горели глаза, что он вдруг чуть ли не вспомнил этот подзатыльник.

Мама была белая, в глазах ее плясали злые искорки:

– Я… вашу воспитательницу…

– Не-не-не-не-не! – схватила ее за руки Элли, не дав закончить мысль, затараторила: – Мамулечка! Мне не больно вообще было, она, может, погладить меня хотела!

– Элина, погладить или подзатыльник?! – мама называла Элли полным именем, только если сердилась на нее. – Это разные вещи, понимаешь? Очень разные! Послушай, ты так часто выдумываешь, что я скоро перестану тебе верить!

Глаза янтарно-медового цвета наполнились слезами, губы задрожали. Когда Элли плакала, Мике хотелось плакать тоже.

– Стоп рыдать, вы оба! В угол. В разные углы. Элли, не в тот, где пылесос, а в тот, который напротив! Туда пусть Мика идет. До прихода отца чтоб я вас не видела и не слышала.

Элли вздохнула и переглянулась с братом. Снова в угол. Можно подумать, угол – это решение всех проблем и лучшее воспитательное средство. Если бы углом можно было что-то изменить, как прекрасен был бы мир!

Минут через десять пришел папа, наказание закончилось, и мама рассказывала папе за вечерним чаем о том, что учудили дети. Мика тихо, чтоб родители не слышали, спросил:

– А от чего твоя веревочка?

– Я тебе уже говорила. От всяких монстров. Очень много чудищ вокруг – плохих, между прочим. Мне-то не надо защиту, у меня все в порядке. А у тебя нет. Тебе надо. Носи.

* * *

Мика потрогал веревочку на левом запястье. Та, первая, давно порвалась. Вторая потерялась. Эта, третья, по словам сестры, была суперкрепкая и надолго. Так что насчет ночной истории? Врет или нет? Элли подняла глаза на Мику. И долго-долго не отводила взгляд.

– Что ты пялишься на меня? – наконец спросила она.

– Ты не дорассказала про Город на облаках, – понизил голос Мика.

– Сейчас не буду рассказывать. И вообще не буду, ты все равно мне не веришь, – ответила Элли, доедая свою кашу и продолжая смотреть ему в глаза, – в школу пошли. И хватит пялиться.

Половину пути Элли молчала. Потом губы ее стали шевелиться, и Мика расслышал в бормотании:

– Бьет на часах… бьет… двенадцать, пятьсот, нет, двести… нет, триста шагов… надо спешить… буду спешить… нет, буду я подниматься… в Город Снегов!

Бормотание явно было связано с ночной историей. Мика начал сердиться:

– Что? Что за Город Снегов?!

– Город. На облаках. Не твое дело, так-то, – отмахнулась Элли.

– Да ну тебя! – разозлился Мика, побежал вперед и, не оглядываясь, крикнул: – Иди одна!

– И пойду, – пожала плечами Элли.

Все равно сидеть вместе. Никуда не денется.

Зайдя в класс, Элли удивилась: Мика устроился за последней партой. Один. Она хмыкнула. Как долго он будет дуться? Весь день Мика не обращал на Элли никакого внимания, не смотрел в ее сторону. На требование учительницы пересесть отказался, за что получил запись в дневнике. Когда сестра подошла к нему и предложила поговорить, он демонстративно отвернулся и уткнулся в учебник.

Домой они возвращались по разным сторонам дороги, и Мика пинал листья, а Элли мечтательно разглядывала облака, при этом ни разу не споткнулась. А потом Мика на секунду потерял ее из виду (он все же краем глаза смотрел, как она идет, а тут задумался), и она исчезла. Мика перебежал дорогу, осмотрел все деревья в радиусе ста метров, заглянул в подъезды ближайших домов. Ее нигде не было. Испарилась!

Ключ у них был один на двоих, и носила его Элли. Мика взвыл. Он что, теперь, должен ждать у дома, пока ее высочество не появится?! В надежде, что Элли обогнала его и уже спокойно сидит в квартире, Мика рванул к дому, позвонил в домофон. Никто не ответил. Следующие десять минут Мика злился, бесконечно звоня в домофон. Ему казалось, Элли над ним издевается. Потом забеспокоился: а вдруг с ней что-то случилось? Прошло еще полчаса, а сестра все не шла. Было прохладно, подмерзшие лужицы хрустели под ботинками. Мика ходил взад-вперед, засунув руки в карманы куртки, сидел на скамейке, гонял воробьев. Наконец, дверь открылась, вышла соседка с малышом на прогулку, и Мика прошмыгнул в подъезд, взлетел на пятый этаж, с силой нажал кнопку, и там, в гулкой тишине трезвонило, трезвонило, трезвонило… Никто не открыл. Холодок разлился в области сердца: где она? что с ней? А вдруг ее сбила машина или она провалилась в открытый колодец?! Нет, нет. Мика замотал головой, отгоняя ужасные мысли. Медленно-медленно спустился на пролет, встал у окна, прижался лбом к стеклу. И увидел, как по дороге через двор идет Элли. Он сразу не понял, что было не так, она выглядела так же, как и час назад: красные сапожки, синие колготы, светло-коричневое пальто и кружевная беретка в цвет обуви.

Не так было вот что: за Элли шел незнакомец.

Это был мужчина небольшого роста, коренастый, в темно-серой куртке и черной кепке. Элли повернулась, что-то сказала ему и пошла дальше. Мужчина покачал головой и продолжил идти за ней. Мика дернул окно: открыть и крикнуть, чтоб странный мужик убирался! Окно заело. Мика залез на подоконник и высунулся в форточку. В этот момент Элли поравнялась с качелями, на которых сидела соседка с малышом. Мика услышал, как она громко спросила:

– Элиночка, что за человек с тобой?

Мужчина заозирался, замялся на месте и пошел на лавочку подальше от качелей, кивком подзывая Элли к себе. ...