Плутарх Алкивиад и Гай Марций Кориолан

АЛКИВИАД

Перевод Е. Озерецкой

I. РОД Алкивиада по отцовской линии восходит к Эврисаку, сыну Аякса, а со стороны матери — Диномахи, дочери Мегакла, он был Алкмеонидом. Его отец, Клииий, прославился в морском бою при Артемисии, командуя триерой, вооруженной им на свой счет, а позже погиб, сражаясь с беотийцами при Коронее. Опекунами Алкивиада были его родственники — Перикл и Арифрон, сыновья Ксантиппа. Справедливо говорят, что расположение и любовь к нему Сократа немало содействовали его славе; взять хотя бы Никия, Демосфена, Ламаха, Формиона, Траеибула и Ферамша, знаменитых людей, современных Алкивиаду — даже имена их матерей неизвестны, что же касается Алкивиада, то мы знаем имя его кормилицы — лакедемонянки Амиклы и его воспитателя Зопира, так как Антисфен упоминает о первой и Платон — о втором.

Быть может, не стоит говорить о красоте Алкивиада, но она оставалась цветущей и в детстве, и в юношестве, и в зрелом возрасте, словом — всю его жизнь, делая его любимым и приятным для всех. Ибо неверно то, что говорит Еврипид — что у всех красавцев и осень прекрасна, но Алкивиад, среди немногих других, имел это счастье благодаря своему прекрасному сложению и здоровью. Он немного картавил, и говорят, что даже это ему шло, придавая его речи убедительность и грацию. Аристофан упоминает об этом его недостатке в стихах, в которых высмеивает Теора:

Картавя, то же повторил Алкивиад:

И Архипп, насмехаясь над сыном Алкивиада, говорит: он идет медленным шагом, волоча свой гиматий, и, чтобы казаться еще больше похожим на отца, картавит, голову склонивши на плечо.

II. В ЕГО характере позже появились противоречия и внезапные колебания — естественное следствие преследуемых им больших целей и неверностей его судьбы. Но из всех тех сильных и пылких страстей, которым была подвержена его душа, самой пылкой было честолюбие и стремление к первенству во всем, как это видно из рассказов о его детстве. Однажды он боролся; чувствуя, что противник его одолевает, Алкивиад, чтобы не упасть, притянул ко рту руки побеждающего и чуть не прокусил их насквозь. Тот отпустил его, говоря: «Ты, Алкивиад, кусаешься, совершенно как женщины». «Вовсе нет, — возразил последний, — как львы». В другой раз, будучи еще совсем маленьким, он играл в кости на узкой улице, и, когда была его очередь бросать, подъехала нагруженная повозка. Сперва Алкивиад приказал вознице остановиться, так как кости падали как раз в том месте, где повозка должна была проехать. Но грубый человек продолжал двигаться, не слушая его; другие дети расступились, Алкивиад же бросился лицом вниз на землю перед повозкой и велел вознице ехать, если он хочет. Тот, испугавшись, осадил лошадей, а товарищи Алкивиада в страхе за мальчика с громкими криками окружили его. Когда он начал учиться, он охотно занимался у разных учителей, но никогда не хотел обучаться игре на флейте, как занятию презренному, недостойному свободного человека. Он говорил, что плектр и лира нисколько не искажают черт лица и выражения, приличествующего свободному, в то время как у того, кто дует во флейту, искажаются не только губы, но и все лицо, делаясь неузнаваемым даже для близких. Кроме того, играя на лире, можно одновременно и петь, флейта же так закрывает рот, что не дает возможности ни петь, ни говорить. «Пусть играют на флейте, — говорил он, — дети фиванцев, так как они не умеют вести беседу. Мы же, афиняне, имеем, как рассказывают наши отцы, родоначальниками богиню Афину и Аполлона; первая бросила флейту, а второй даже содрал кожу с флейтиста». Таким образом, соединяя серьезные доводы с шуткой, Алкивиад перестал заниматься этой наукой, а за ним и другие, так как между детьми быстро распространилось мнение, что Алкивиад справедливо осуждает игру на флейте и высмеивает тех, кто учится играть на ней. С этих пор флейта была совершенно исключена из числа занятий благородных людей и стала считаться достойной всяческого презрения.

III. АНТИФОНТ написал в своем пасквиле, что Алкивиад, будучи ребенком, убежал из дома к некоему Демократу, одному из своих любовников. Арифрону, хотевшему объявить о нем через глашатаев, Перикл не дал на это согласия, говоря: «Если он умер, то благодаря объявлению узнают только на день раньше о его смерти; если же он жив, мы опозорим его на всю жизнь». Антифонт рассказывает еще, что Алкивиад убил ударом дубины одного из сопровождавших его рабов в палестре Сибиртия. Однако не следует верить словам того, кто сам признался, что бранился из личной ненависти.

IV. МНОГИЕ из благородных окружали Алкивиада, ухаживая за ним, но все они очевидно восторгались его замечательной красотой, в то время как любовь Сократа служит важным доказательством добродетели и таланта юноши. Сократ видел эти черты как бы просвечивающими сквозь его красоту и боялся опасностей, заключавшихся в богатстве, аристократическом происхождении и множестве окружавших его поклонников, как из числа сограждан, так и иностранцев и союзников, стремившихся привлечь его к себе лестью и ухаживанием; только Сократ мог защитить его, спасти от гибели и помешать тому, чтобы растение погибло в цвету, не дав засохнуть до времени и опасть прекрасному плоду. На самом деле, никого счастье не окружало со всех сторон и не ограждало стеной так называемых «благ» до такой степени, чтобы он мог оставаться неуязвимым для философии и недоступным для правдивых и язвительных речей. Сначала Алкивиад, изнеженный и окруженный льстецами, заслонявшими от него мир, не внимал тому, кто его наставлял и воспитывал, но все-таки благодаря своей природной одаренности он распознал Сократа и сблизился с ним, порвав с богатыми и знатными поклонниками. Вскоре сделавшись его другом, Алкивиад охотно слушал речи того, кто не стремился к малодушным любовным наслаждениям, не просил поцелуев и прикосновений, но порицал порочность его души и обличал пустое, бессмысленное самомнение,

Он считал, что он обязан встречей с Сократом богам, заботящимся о юношах и желающим им спасения.

Презирая самого себя, восхищаясь Сократом, с любовью принимая его благосклонность, испытывая угрызения совести перед его добродетелями, он незаметно приобрел ответную любовь, являвшуюся, как говорит Платон, отражением любви, так что все удивлялись, видя, как он ужинает вместе с Сократом, занимается с ним борьбой и живет в одной палатке, будучи в то же время недоступным и неприязненным для других, а с некоторыми обращаясь совсем надменно, как, например, с Анитом, сыном Антемиона. Тот любил Алкивиада и однажды, ожидая к ужину нескольких иностранных друзей, пригласил и его. Алкивиад отказался от приглашения и, напившись допьяна с товарищами у себя дома, вторгся с толпой товарищей к Аниту; остановившись в дверях мужской комнаты и увидев столы, на которых стояло очень много золотой и серебряной посуды, приказал рабам взять половину и нести к себе домой; совершив это, он удалился, не удостоив войти. Некоторые из приглашенных, возмущенные, стали говорить о том, как нагло и высокомерно вел себя Алкивиад. «Напротив, — сказал им Анит, — он был снисходительным и гуманным: ему никто не мешал забрать все, а часть он нам оставил».

V. ТАК ОН обходился и с другими молодыми людьми, кроме одного метэка, который, как говорят, продав все то немногое, чем он владел, и собрав сто статоров, предложил их Алкивиаду, настаивая, чтобы тот их взял: Алкивиад улыбнулся и довольный пригласил его к ужину. Угостив его и радушно приняв, он вернул ему деньги и приказал на следующий день на публичных торгах предложить за откуп на казенные налоги сумму выше той, которую предложит откупщик. Человек отказывался, потому что этот откуп стоил много талантов, но Алкивиад пригрозил подвергнуть его бичеванию, если он не исполнит требования, так как у него были свои счеты с откупщиками. Таким образом, поутру метэк явился на площадь и набавил к покупной цене талант. Рассерженные откупщики объединились против него и потребовали, чтобы он сказал, кто будет его поручителем, уверенные, что он никого не найдет. Приведенный в замешательство метэк уже отступал, когда Алкивиад крикнул архонтам издалека: «Пишите мое имя, это мой друг, я его поручитель». Услышав это, откупщики оказались припертыми к стене. Привыкнув из прибылей второго откупа уплачивать долг за первый, они не видели никакого выхода из создавшегося положения. Но Алкивиад не позволил метэку взять отступного меньше таланта. После того как они дали, он приказал метэку взять и отступиться. И таким образом он помог этому человеку.

VI. ЛЮБОВЬ Сократа, хотя и вынужденная бороться с любовью многих могущественных соперников, иногда все же покоряла Алкивиада; благодаря врожденной одаренности речи Сократа хватали его за сердце и вызывали слезы, но когда он поддавался льстецам, соблазнявшим его множеством наслаждений, ускользал от Сократа и, находясь в бегах, был преследуем тем, кого одного только он боялся и стыдился, презирая остальных. Клеант говорил, что Сократ удерживает своего любимца только за уши, в то время как другие возлюбленные пользуются многими слабыми местами в его теле, недоступными для Сократа. Алкивиад же был, несомненно, податлив к наслаждениям- слова Фукидида о его крайней распущенности подтверждают это подозрение. Но развращавшие его действовали особенно на присущее ему честолюбие и тщеславие и толкали его преждевременно на большие дела, уверяя, что стоит ему заняться государственными делами, как он сейчас же не только затмит других стратегов и демагогов, но превзойдет славой и могуществом в Греции самого Перикла. Как железо, размягчаясь в огне, опять сжимается и собирает в себя все свои частицы от холода, так и Алкивиад, изнеженный, преисполненный гордости, под влиянием речей Сократа, когда последнему удавалось его поймать, много раз сжимался и собирался в себя, становясь и робким и скромным, сознавая, сколь многого ему недостает и как он несовершенен и далек от добродетели.

VII. ВЫЙДЯ из детского возраста, Алкивиад пришел к школьному учителю и попросил книгу Гомера. Когда тот ответил, что никаких сочинений Гомера у него нет, он ударил его кулаком и вышел. Другому, сказавшему, что имеет Гомера и что он внес в текст Гомера свои поправки, Алкивиад заметил: «Будучи способным исправлять Гомера, ты учишь грамоте? Почему ты не воспитываешь юношей?»

Желая переговорить с Периклом, Алкивиад пришел однажды к его дверям. Ему сказали, что Перинл занят и обдумывает, как ему отчитываться перед афинянами. Уходя, Алкивиад сказал: «Не лучше ли было бы подумать о том, как бы вовсе не давать афинянам отчета?»

Еще будучи подростком, он принимал участие в экспедиции против Потидеи, жил в одной палатке с Сократом и стоял рядом с ним в боях. В одной жаркой битве они оба отличились; Алкивиад был ранен; Сократ прикрыл его, защитил и спас ему, на виду у всех, жизнь и оружие. На самом деле Сократ был более достоин получения награды за храбрость, но стратеги изъявили желание дать ее Алкивиаду из уважения к его аристократическому происхождению, и Сократ, надеясь развить честолюбие Алкивиада в хорошую сторону, первым выступил свидетелем в его защиту и просил увенчать его и дать ему полное вооружение.

В битве при Делии афиняне были обращены в бегство. Алкивиад имел коня. Сократ же отступал пеший с немногими другими. Увидя это, Алкивиад не проехал мимо, но сопровождал его и защищал от неприятелей, теснивших афинян и убивавших многих из них. Случилось это позже.

VIII. ОН ДАЛ пощечину Гиппонику, отцу Каллия, имевшему большую славу и влияние благодаря как богатству, так и происхождению, — не в гневе и не из-за какой-либо ссоры, а просто для смеха, уговорившись с приятелями. Это возмутительное бесчинство, сделавшись известным всему городу, вызвало, как и следовало ожидать, общее негодование; на другой день утром Алкивиад пришел к дому Гиппоника; постучавшись в дверь, он вошел и, сняв гиматий, отдался во власть хозяина, прося, чтобы тот наказал его плетью. Гиппоник простил его, перестал гневаться и впоследствии отдал ему в жены свою дочь Гиппарету. Некоторые же говорят, что не Гиппоник, а его сын Каллий отдал Алкивиаду Гиппарету с приданым в десять талантов. Однако потом, когда она родила, Алкивиад снова потребовал десять талантов, утверждая, что так было условлено, если родятся дети. Каллий же, боясь злоумышления, явился в Народное собрание и завещал свое имущество и дом народу в случае, если он умрет, не оставив наследников. Гиппарета была примерной и любящей мужа женщиной, но Алкивиад оскорблял жену своими связями с иностранными и городскими гетерами. Она ушла из дома и поселилась у брата. Алкивиад не был озабочен этим и продолжал свою распущенную жизнь. Прошение о разводе жена должна была подать архонту только лично, не через другого. Когда она явилась, чтобы поступить согласно закону, Алкивиад вышел и, схватив ее, понес через рынок домой; никто не посмел ни противодействовать ему, ни отнять ее. Она жила у него до самой смерти и умерла спустя много времени во время морского путешествия Алкивиада в Эфес. Насилие же решительно никому не показалось противозаконным или жестоким, так как закон, вероятно, и рассчитан на то, чтобы благодаря необходимости для жены, требующей развода, явиться в публичное место, муж имел возможность примириться с ней и удержать ее.

IX. АЛКИВИАД имел собаку удивительной величины и красоты, обошедшуюся ему в семьдесят мин; он отрубил ей хвост, бывший необыкновенно красивым. Близким, упрекавшим его и говорившим, что все порицают его за поступок с собакой, он сказал, улыбаясь: «Случилось так, как я желал: мне хотелось, чтобы афиняне болтали об этом и не говорили обо мне чего-нибудь худшего».

X. ПЕРВОЕ его публичное выступление состоялось, как говорят, в связи с добровольным пожертвованием государству: он не готовился к этому, но, проходя мимо шумевших афинян, спросил о причине шума и, узнав, что вносят пожертвования, подошел и тоже, сделал взнос. Когда народ стал кричать и рукоплескать, Алкивиад от радости забыл о перепеле, который как раз был у него в гиматии. Птица, испугавшись, улетела, афиняне стали кричать еще больше, и многие, встав, принялись ее ловить. Кормчий Антиох поймал и отдал Алкивиаду, благодаря чему приобрел большую благосклонность последнего.

Происхождение Алкивиада, его богатство, доблесть в боях, множество друзей и родственников открывали ему большие возможности в достижении государственных должностей, но он больше всего стремился завоевать себе значение обаятельностью речи перед толпой. А что он был в этом силен, свидетельствуют комические поэты и величайший из ораторов, который говорит в своей речи против Мидия, что Алкивиад в дополнение ко всему прочему обладал блестящим красноречием. Если верить Теофрасту, человеку любознательному и в искусстве исторического изложения не уступавшему никому из философов, Алкивиад лучше всех умел найти и обдумать, что было необходимо в данном положении, если же нужно было не только найти, что говорить, но и облечь мысль в слова и фразы, то, не умея легко выпутываться из затруднения, он часто сбивался, останавливался среди речи и некоторое время молчал, стараясь вспомнить и схватить ускользнувший от него оборот. ...