ЯЗЫЧЕСКИЕ БОЖЕСТВА ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ Составитель: Кирилл Королев

Предисловие ИНДОЕВРОПЕЙСКАЯ ТРАДИЦИЯ

Когда отгремели битвы христиан с язычниками и христианство стало официально признанной религией всей Европы, древние боги покинули этот мир. Впрочем, остатки язычества сохранялись в сельской местности, где по-прежнему бытовали древние традиции и верования, где отмечались праздники плодородия, где совершались — в доме, в поле, на скотном дворе — языческие обряды, либо втайне, либо под видом христианских празднеств. И официальная религия не могла ничего с этим поделать.

«Возвращение» языческих богов связано с так называемым «ученым ренессансом», который обратил внимание на древние тексты, до тех пор отвергавшиеся церковью и наукой как не представляющие ни малейшего интереса остатки языческих времен. Так, в Исландии в XVII столетии епископ Бриньольв Свейннсон обнаружил летописный свод, датируемый XIII в., который он назвал — по аналогии с «Эддой» Снорри Стурлусона — «Эддой Сэмунда Мудрого».^[1] Данное Бриньольвом название прочно закрепилось за рукописью, которую с тех пор стали называть «Эддой Сэмунда», «Стихотворной Эддой» — или «Старшей Эддой», а «Эдду» Снорри — «Прозаической», или «Младшей Эддой». Открытие Бриньольва «вернуло» скандинавским народам их богов, тем паче что оно приблизительно совпало по времени с Германским возрождением — периодом повышенного интереса как ученых-филологов и любителей древности, так и широкой публики к древним германским преданиям. Первое книжное издание «Старшей Эдды» (1787–1828) готовилось в течение сорока одного года при непосредственном участии Якоба Гримма, старшего из знаменитых братьев, автора фундаментального труда «Германская мифология». Гримм и его соратники немало способствовали «пробуждению тевтонского духа», который воспевали немецкие романтики Готфрид-Август Бюргер, Людвиг Тик, Клеменс Брентано и квинтэссенцией которого стала оперная тетралогия «Кольцо Нибелунга» Рихарда Вагнера — «последнего немецкого романтика». В самой Скандинавии «тевтонским духом» напоены произведения многих писателей и поэтов — Адама Оленшлегера, Эсайаса Тегнера, Нурдаля Грига, Генрика Ибсена.

С предромантизмом и собственно романтизмом связан и очередной расцвет европейской оккультной традиции, несколько захиревшей в рационалистическую эпоху Просвещения. Эта оккультная традиция восприняла языческих, прежде всего скандинавских богов, в первую очередь Одина-Вотана, и включила их в круг «персонажей поклонения», а также начала активно использовать в своей практике скандинавские (германо-скандинавские, иначе тевтонские) магические техники, в особенности — магию рун. По замечанию современного автора, «у германских, или тевтонских, народов есть свои уникальные формы магической практики — такие, как рунические гальдр и сейд, но германцы также оказали огромное влияние на развитие того, что мы обобщенно называем западной оккультной или магической традицией… Германские (или тевтонские) маги и алхимики привнесли тщательную систематизацию, прагматизм и новые научные методы в практическую магию Средневековья и эпохи Возрождения. Это и стало краеугольным камнем позднейшего оккультного возрождения второй половины девятнадцатого века, когда возникли такие общества, как „Золотая Заря“».

Широко известный Герметический орден Золотой Зари, равно как его предшественник — германский Орден Золотых Сумерек и последователи — Орден Восточного Храма А. Кроули и Братство Сатурна Г. Грегориуса, — внесли немалую лепту в возрождение интереса к «Северному Пути», то есть к мифологии скандинавских народов, причем на основании мифологических текстов, рунических надписей на камнях и отрывочных упоминаний о древних обрядах делались (и продолжают делаться) весьма смелые, чтобы не сказать — безосновательные, предположения об «эзотерической сущности» песней «Старшей Эдды», скальдических вис и драп и даже королевских и родовых саг.

Историк масонства и «герметической науки» Мэнли П. Холл рассуждал о «мистериях Одина», восходящих, по его мнению, к первому веку до н. э. и связанных с посвящением в «символическую священную драму»: «Двенадцать дроттаров (жрецов. — Ред.), которые руководили мистериями Одина, очевидно, персонифицировали двенадцать священных имен Одина. Ритуалы этих мистерий были подобны ритуалам греческих, персидских, браминских мистерий. Дроттары, символизировавшие знаки Зодиака, были покровителями искусств и наук, которые открывались тому, кто успешно проходил испытания посвящения… Мистерии Одина проводились в пещерах, число которых было равно девяти и которые представляли Девять Миров мистерий. Кандидат, ищущий допуска в мистерии, должен был возвратить к жизни Бальдра. Хотя кандидат не понимал этого, он сам играл роль Бальдра. Он называл себя Странником, пещера была символом миров и сфер Природы. Жрецы, которые посвящали его, представляли солнце, луну и звезды. Три верховных инициатора — Возвышенный, Равный Возвышенный и Высочайший — были аналогами боготворящего Мастера, Младшего и Старшего Хранителей масонской ложи…^[2] Подобно многим языческим культам, мистерии Одина как институт были уничтожены христианством».

Ближе к середине XX столетия мотив «Северного Пути» был подхвачен нацистами. Такие нацистские организации, как Общество Туле Р. фон Зеботтендорфа или Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков (печально знаменитое Аненербе), провозгласили своей целью изучение древней германо-скандинавской литературы и популяризацию «культуры предков». Эти и им подобные общества проводили многочисленные археологические раскопки, в том числе — укрепления викингов IX века; активно издавали и переиздавали тексты, в которых, как выражались идеологи той поры, «воплотился тевтонский дух» — «Песнь о нибелунгах», другие образцы германского героического эпоса, а также либретто опер Р. Вагнера, прежде всего — тетралогии «Кольцо Нибелунга».

В нацистской Германии мифология Севера и традиция «Северного Пути» трактовались как идеологическая основа доктрины о превосходстве «арийской расы» над всеми прочими народами Земли, то есть как теория развязанного нацистами геноцида. Подобная трактовка привела к тому, что долгое время после Второй мировой войны темы «тевтонского духа» и тевтонской магии оставались под негласным общественным запретом. Лишь в 70-е годы XX столетия произошло подлинное возрождение язычества, продолжающееся и по сей день.

Сегодня вполне очевидно, что христианская идея, христианская идеология, более двух тысячелетий выступавшая стержнем европейской (и шире — евроатлантической) цивилизации, себя фактически исчерпала: христианские ценности (десять заповедей) по-прежнему не оспариваются и не отрицаются, однако христианская идеология, будь то католичество, протестантство или православие, постепенно утрачивает влияние на общество, превращаясь из идеологии в культурологию. Христианский универсум, если воспользоваться современной политологической терминологией, не выдержал вызова времени — и мало-помалу распадается; снаружи, на межцивилизационном (С. Хантингтон) уровне, на него оказывают давление ислам и многочисленные восточные секты, а изнутри этот универсум подтачивает новое язычество.

Кредо современного язычества сформулировали Н. Пенник и П. Джонс в своей книге «История языческой Европы»: «В последние годы многие европейские народы в поисках основ для новой религии двадцать первого века начали обращаться к собственной древней традиции. Эта новая религия, получившая имя „неоязычества“, или просто „язычества“, в самом широком смысле, по сути, является формой природного мистицизма. Она рассматривает Землю и все материальные вещи как теофанию, излияние божественного начала, которое обычно персонифицируется в лике Великой богини и ее супруга, Бога, мужского природного принципа. Считается, что эти два начала объемлют все то, что уже есть, и то, что еще только будет. В каком-то смысле это новая религия для новой эпохи. Современная мысль воплощена в этих двух главных божествах, влияние которых скорее взаимодополняющее, чем иерархическое или антагонистическое. Современные язычники склонны видеть в богах и богинях персонификацию именно двух начал, в отличие от античности, когда многие боги и богини воспринимались как подлинно независимые, самодостаточные цельности. В своей наиболее широко распространенной форме неоязычество больше похоже на теологию двух начал, чем на политеизм древнеевропейской культуры».

Официальной датой возрождения европейского язычества можно считать 1972 год — когда Свенбьерн Бейнтейнссон основал первую общину Асатру в Исландии, а Стивен Макналлен — Свободное собрание Асатру. В 1980 году один из членов последней группы, Эдред Торссон, организовал «Рунную гильдию» — группу приверженцев Асатру, тщательно изучающих руническую магию. В США возникла также Община Одина, постепенно распространившая свою деятельность и на Европу. В 1988 г. Эдред Торссон совместно с Джеймсом Чизхольмом основали организацию «Вера» («Troth»), которая занимается исследованиями в духе германского Общества Туле. На одном из альтингов в Америке Асатру была названа «этнической религией коренного населения Северной Европы». К практикам «Рунной гильдии» тесно примыкает община «Храфнар» во главе с Дайаной Паксон; эта община занимается реконструкцией шаманической магии сейд (магии ванов).

Канонической, если позволительно так выразиться, формой современного язычества является Викка — иначе Ремесло, или ведьмовство. Само название этого движения происходит от древнеанглийского wicca — «ведьма». Как сказано в манифесте движения, «Викка — естественная магия, не подразумевающая управления силами природы по собственному желанию. Викка — гармоничное перемещение энергии для создания необходимых превращений. Последователи Викки поклоняются Великой богине и Рогатому богу. Любое божество, которому поклоняются на этой планете, существует в архетипах Бога и Богини. Обширные пантеоны богов из разных частей света — просто проявления этих двух ипостасей. В каждой Богине существует идея единой Богини, а в каждом Боге — идея единого Бога».^[3]

Викка и родственные ей по духу оккультно-мистические школы возродили интерес к древней европейской (индоевропейской) мифологии, вернули из забвения погребенные под спудом лет языческие пантеоны, прежде всего — германо-скандинавский и кельтский. На сегодняшний день верховные божества этих пантеонов известны европейцам ничуть не хуже, чем классические боги Греции и Рима.

Однако многим последователям Викки и других учений свойственна склонность считать «возрожденных» скандинавских и кельтских богов божествами «исконными», стоявшими «у начала мира»: индоевропейские корни этих божеств отрицаются или объявляются несущественными. Известна и другая крайность — когда «своих» божеств возводят напрямую к праарийскому пантеону, минуя «за ненадобностью» промежуточные стадии культурно-религиозных влияний. Истина же, как всегда, лежит где-то посредине…

В нашей книге, посвященной языческим божествам Западной Европы, предпринята попытка описать индоевропейскую мифологическую традицию (или Традицию, в терминологии Р. Генона) во всей ее целостности и на фоне многовековой исторической перспективы. Ведь еще совсем недавно казалось, что древние боги ушли навсегда, что их удел — оставаться в мифологии, понимаемой как баснословные предания о незапамятной древности, что печальный возглас: «Великий Пан умер!» подвел черту под верой в бытование тех, кому были подвластны пути земные и небесные и все мириады миров. Однако сегодня, буквально на наших глазах, древняя религия возрождается и упорно теснит каноническую христианскую веру. Проще всего объяснить происходящее как «бесовщину», как следствие общего безверия, утраты нравственных ориентиров и идеалов в постмодернистском глобалистическом мире, — и подобные объяснения встречаются достаточно часто. Но вот справедливы ли они? Ведь существует и противоположная точка зрения, раздвигающая жесткие рамки канона: «Возрождение язычества можно рассматривать как составную часть общего процесса возвращения человека, в течение долгого времени рассматривавшегося монотеистическими религиями и „светским“ материализмом в отрыве от окружающего его мира, назад, к более гармоничному существованию, которое имеет как физический аспект (ибо материальный мир понимается в нем как существенная составляющая жизни), так и хронологический, что подтверждается поиском преемственности между древними учениями философов и современностью» (Н. Пенник, П. Джонс).

Великий Пан умер! Да здравствует Великий Пан!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ИСТОКИ

ИНДОИРАНСКАЯ ТРАДИЦИЯ

Европейские представления о сказочных странах Востока. — Культура Мохенджо-Даро и Хараппы. — Протоиндийская письменность. — Мифология протоиндийцев. — Арии. — Индоиранская общность. — «Ригведа» и «Авеста». — Арийское общество. — Арийская мифология. — Ведическая традиция. — Буддизм. — Джайны и их мифология. — Индуизм. — Мифология дравидов. — Веды как источник сведений о мифологии. — Стуктура и содержание вед. — Брахманы и Упанишады. — Традиция шрути и традиция смрити. — «Авеста». — Культура вне времени. — Круг вечного возвращения. — Мифология «Ригведы». — Индра как бог-творец. — Победа над демоном Вритрой. — Три шага Вишну. — Пуруша. — Жертвоприношение первосущества в различных мифологических традициях. — Скамбха. — Божественное слово. — Миф о творении в упанишадах. — Миф об Атмане. — Брахма как бог-творец. — Сутки Брахмы. — Шива и миротворение. — Космический танец Шивы. — Лингам и йони. — Миф о пахтанье океана. — Мировая гора и мировое древо. — Меру, Ашваттха, Хаома. — Трилока. — Мандала как абсолютная модель мироздания. — Иранский миф творения. — Зерванизм и манихейство. — Иранская эсхатология. — Многобожие. — Вишведева. — Синкретический пантеон. — Адитьи. — Вселенский закон. — Индра. — Сома — божество, растение, напиток. — Варуна. — Брихаспати. — Солярные божества. — Ашвины. — Богини индийского пантеона. — Атман и Брахман. — Тримурти. — Вишну. — Разрушитель Шива. — Парвати и ее ипостаси. — Яма и Йима. — Кубера. — Сыновья Шивы. — Ахура-Мазда. — Амеша Спента. — Язаты. — Митра. — Индра отверженный. — Ардви-Сура. — Фраваши. — Божественное многообразие. — Групповые божества. — Гана. — Маруты. — Ангирасы и миф Вала. — Гандхарвы и апсары. — Свита Куберы. — Святые мудрецы. — Ману. — Семь божественных риши. — Питары. — Противники богов. — Дева и асуры. — «Проблема асуров». — Дэвы и ахуры в иранской традиции. — Дайтьи и данавы. — Наги. Ракшасы. — Маски в круге вечного возвращения.

Походы Александра Македонского и одного из его преемников Селевка Никатора познакомили европейские народы не только с «диковинками Востока», но и с богатейшей культурой Ирана и Индии: по преданию, во время Индийского похода Александр встретился с «гимнософистами» (брахманами), преподавшими ему урок высшей мудрости, а один из брахманов, Калан, вызвался отправиться вместе с царем к Средиземному морю. Именно возвратившиеся домой воины Александра принесли в Европу первые сведения об индийских обычаях — и об индийской мифологии.^[4] Приблизительно в тот же период в античной Европе стали известны сюжеты мифологии иранской — и снова благодаря Александру, который покорил Персию и даже пытался ввести при своем дворе персидские «огнепоклоннические» обряды (при этом в зороастрийской легендарной истории Александр упоминается как «проклятый Искандар», один из трех «наизлейших дэвовских дэвов», созданных Ахриманом; предание гласит, что при пожаре царского дворца в Персеполе сгорел знаменитый царский список «Авесты», написанный «золотом на 12 000 бычьих кож»).

Сравнительно-историческое языкознание установило, что санскрит и язык «Авесты» не только родственны между собой, но и могут считаться «прародителями» европейских языков; отсюда был сделан вывод о том, что индоиранская мифологическая традиция — своего рода «прообраз» мифологических традиций Западной Европы. Этот вывод многократно подтвержден лингвистическими и этнографическими исследованиями, и потому вполне логично, что книга о языческих богах западноевропейцев начинается с рассказа об индоиранских божествах.

Едва ли не до начала XX столетия считалось, что населявшие Индию племена ариев были исконными обитателями этих земель. Однако археологические раскопки на северо-западе Индии открыли культуру, которая получила название «протоиндийской», или цивилизации долины Инда. При раскопках были обнаружены древние города Мохенджо-Даро, Хараппа (откуда еще одно название этой культуры — хараппская) и др., «возраст» которых составляет 4–5 тыс. лет. Археологические исследования позволили установить, что во второй половине III — первой половине II тысячелетия до н. э. в долине Инда существовала высокоразвитая городская цивилизация, охватывавшая территорию от гор Симла на севере до Аравийского моря на юге. Города хараппской культуры были укрепленными, с правильной планировкой, со стенами и зданиями из обожженного кирпича, с храмами, общественными постройками, банями, кварталами ремесленников и сетью ирригационных каналов.

Как писал выдающийся отечественный индолог Г. М. Бонгард-Левин, хараппская цивилизация вела постоянную торговлю с Месопотамией (Шумер, Аккад); при раскопках древних месопотамских городов обнаруживаются, в частности, «типичные протоиндийские печати» с характерной техникой изображений.

Высокий уровень развития хараппской культуры подтверждается и существованием письменности. По замечанию немецкого исследователя И. Фридриха, «эта весьма загадочная письменность известна по каменным и медным печатям из современного Пакистана, по единичным находкам в различных районах долины Инда и по систематическим раскопкам, богатым такого рода памятниками, у современных населенных пунктов Хараппа (в Пенджабе) и Мохенджо-Даро (вблизи долины Инда). Так как несколько таких „протоиндийских“ печатей обнаружено и в датируемых слоях месопотамского культурного круга, то оказалось возможным датировать находки раскопок приблизительно серединой III тысячелетия до н. э. или несколько более поздним временем». К сожалению, протоиндийскую письменность до сих пор не удалось расшифровать — вследствие малочисленности и краткости надписей, разнообразия знаков письма и, самое главное, вследствие полного незнания языка этой письменности. Сегодня большинство исследователей признает наличие в этом языке дравидийских элементов и считает, что «язык доарийского населения долины Инда принадлежал к группе дравидийских (протодравидийских) языков». Как замечал Г. М. Бонгард-Левин, «можно привести еще аргументы в пользу данного мнения — например, связи между дравидийскими языками и языками Передней Азии, в частности эламским. Показательно, что дравидоязычное население и гораздо позднее, почти до наших дней, обитало к западу от границ хараппской цивилизации. Можно говорить о существовании протодравидийской языковой общности к северо-западу от долины Инда. Распад этой общности лингвисты относят к IV тысячелетию до н. э., когда началось движение дравидо-язычных племен к югу и юго-востоку».

Поскольку протоиндийская письменность пока не поддается расшифровке, о верованиях протоиндийцев можно судить почти исключительно по памятникам материальной культуры (и, в отдельных случаях, по изображениям на печатях). Находки множества терракотовых женских статуэток несомненно указывают на существование культа Богини-матери, а изображения животных на печатях, возможно, свидетельствуют о тотемическом поклонении быкам, слонам, буйволам и тиграм. На некоторых печатях встречается изображение трехликого божества, окруженного животными и сидящего в позе, которую позднее придавали Шиве. Английский исследователь Дж. Маршалл идентифицировал это божество с Шивой-Пашупати — покровителем скота. «Этот культ, вероятно, доказывает известную преемственность верований хараппцев и индуизма». Экспедиция Маршалла обнаружила и печати с изображениями женской ипостаси «прото-Шивы» — предположительно, прообраза богини Шакти.

Позднее был сделан вывод, что изображения на хараппских печатях представляют собой своего рода «конспекты мифов» и что протоиндийские космографические и мифологические представления в измененном виде вошли в религиозные системы Индии — индуизм, буддизм и джайнизм.

Приблизительно около 1700–1500 гг. до н. э. города протоиндийской цивилизации были разрушены. По мнению ряда исследователей, эта трагедия была вызвана вторжением на территорию Индии арийских племен через перевалы Гиндукуша. Арии сражались на боевых колесницах, которых не знали протоиндийцы, и потому сравнительно легко и быстро подавили сопротивление и утвердились в северо-западной Индии, оттеснив коренное население к югу. Впрочем, много сторонников имеет и та точка зрения, что города хараппской культуры погибли в связи с природными катаклизмами; при этом ссылаются на древнегреческого географа Страбона, который писал в своей «Географии»: «…видел страну с более чем тысячью городов вместе с селениями, покинутую жителями, потому что Инд, оставив свое прежнее русло и повернув в другое, гораздо более глубокое, стремительно течет, низвергаясь подобно катаракту».^[5]

Ожесточенные научные споры о причинах гибели городов протоиндийской цивилизации не утихают по сей день, регулярно выдвигаются все новые и новые гипотезы, но на этих страницах нет необходимости анализировать их сколько-нибудь подробно. Нам вполне достаточно знать, что протоиндийская цивилизация погибла — и на смену ей пришла цивилизация ариев.

Как уже упоминалось, арии стали проникать в северо-западную Индию приблизительно с середины II тысячелетия до н. э. Согласно так называемой теории арийского завоевания, Индия подверглась единовременному массовому вторжению народов белой расы, которые принесли с собой высокоразвитую культуру, идеи государственности и религии и частично истребили, а частично покорили автохтонные племена. По выражению Г. М. Бонгард-Ле-вина, эта теория многие десятилетия использовалась в качестве «некоего волшебного ключа, открывающего любые тайны истории Древней Индии. Как произошло рабство? В страну проникли арии и поработили местные племена. Как возникли касты? Арии возвели социальные перегородки, чтобы предотвратить смешение с аборигенами. Где истоки индийской культуры? Они в арийском духе, ставшем единственной основой прогресса страны на протяжении всей ее последующей истории».

Раскопки протоиндийских городов в долине Инда убедительно опровергли многие положения этой теории, оставив «зерно истины» — сам факт проникновения на территорию Индии с запада кочевых племен, придерживавшихся иной, нежели «аборигены», культурной традиции.

Слово «арья» (arya) служило самоназванием протоиндоариев, предков индийцев и иранцев, исторические судьбы которых в течение определенного периода времени складывались параллельно. (Кстати сказать, именно от этого слова происходит современное название Персии — «Иран».) Считается, что предки индийцев и иранцев составляли единую историко-культурную и языковую общность — индоиранскую. Сходство прослеживается в обрядности, в социальной организации, в мифологических сюжетах и в религиозных гимнах; некоторые фрагменты «Ригведы» имеют прямые аналогии в текстах священной книги зороастризма — «Авесты». Что касается языковой общности, те же «Ригведа» и «Авеста» дают весьма показательные примеры: Вритра — Веретрагна, Яма — Йима, Трита Аптья — Траэтаона, Сома — Хаома и даже Митра — Митра, Ваю — Вайю и Апам-Напат — Апам-Напат.

По замечанию Т. Я. Елизаренковой, то, «что индоиранская общность существовала, не вызывает никаких сомнений. Разногласия касаются ее локальной и географической соотнесенности, а также ее характера». В настоящее время в индологии приняты две точки зрения: согласно первой, индоиранцы первоначально обитали в ЮгоВосточной Европе, откуда переселились в Среднюю Азию, а в дальнейшем, разделившись на два потока, перебрались в Иран и Индию; согласно второй гипотезе, индоиранцы пришли из южнорусских степей на Кавказ, а оттуда двинулись в Индию и Иран. Известна также «полярная теория», возникшая в XIX столетии и просуществовавшая до 1920-х гг. Приверженцы этой теории полагали, что все встречающиеся в индийских и иранских мифах астрономические представления суть обрывочно сохраненные мифологией и фольклором, переосмысленные и на поздней стадии зафиксированные письменно свидетельства о древнейших местах обитания ариев — на Крайнем Севере, за Полярным кругом; даже высказывались предположения о том, что прародина ариев находилась в Арктике, где до ледникового периода будто бы располагался материк с теплым климатом.

В XIX в. считалось доказанным, что перед миграцией в Индию и Иран между протоиндоариями произошел раскол, в результате которого общность разделилась на два племенных союза.^[6] Первый союз из Средней Азии двинулся в Персию, а второй — через Афганистан в Индию. Сегодня выдвинута гипотеза о том, что прародина индоевропейцев совпадала с восточной Анатолией и северной Месопотамией; в первой половине III тысячелетия до н. э. индоиранские племена появились на севере Ирана, а затем через Афганистан проникли в северо-западную Индию.^[7]

Известная британская иранистка М. Бойс полагает, что разделение арийцев на индоариев и индоиранцев произошло в начале II тысячелетия до н. э. Она относит индоиранцев к представителям срубно-андроновской культуры, «памятники которой обнаружены на огромной территории в степях от Волги до Западной Сибири. Протоиранцы населяли, вероятно, по большей части нынешний Северный Кавказ, а протоиндоарии жили к югу от них». Как бы то ни было, сам факт географического разделения индоиранской общности не подлежит сомнению; при этом на протяжении достаточно долгого времени (до X–IX вв.) арии сохраняли общую культуру, в рамках которой постепенно складывались две религиозно-философские и религиозно-мифологические традиции — традиция индийских вед и традиция иранской «Авесты».

В науке период с падения Хараппы до возникновения буддийского учения (VI в. до н. э.) называется «ведийской ночью»: эта тысяча лет миновала, не оставив по себе документальных свидетельств и исторических вех. Единственный источник, на основании которого можно составить хотя бы приблизительное представление о раннем обществе ариев, — это «Ригведа», собрание священных гимнов, которое арии принесли в Индию вместе с железным оружием (хараппская культура была бронзовой), коневодством и боевыми колесницами.

Географически мир индоариев ограничивался северо-западной частью полуострова Индостан (территория современной северо-западной Индии и центрального и северного Пакистана). Сами арии называли эту область Саптасиндхава — «Семиречье», под реками разумелись Инд, Кабул и пять рек Пенджаба (позднее Кабул «уступил место» священной реке Сарасвати). Постепенно продвигаясь на юго-восток, арии узнали еще две реки — Ямуну (совр. Джамна) и Гангу (совр. Ганг); обе эти реки упоминаются в «Ригведе» всего лишь несколько раз, тогда как остальные — достаточно часто. По мнению Т. Я. Елизаренковой, Ямуна и Ганга «явно составляли далекую восточную периферию ригведийских ариев, так сказать, их восточный форпост». Северную границу области ариев создавали горы Химаванта — Гималаи.

Арийское общество отнюдь не было единым и состояло из множества патриархальных полукочевых племен. Во главе каждого племени стоял раджа — царь, исполнявший также обязанности верховного жреца; власть царя божественной не считалась. Ни городов в современном значении этого слова, ни постоянных селений у ариев не было: племена перебирались с места на место, останавливаясь для отдыха и задерживаясь в подходящих местах на срок до полугода, чтобы посеять и снять урожай.

Что касается социальной структуры общества ариев, оно состояло из трех групп — брахманов, кшатриев и вайшьев; зависимые — шудры — к ариям не причислялись. Системы каст в ту пору еще не существовало; группы назывались варнами, в основе первоначального разделения, как полагают многие ученые, лежал цвет кожи. Кстати сказать, вполне возможно, что по тому же признаку «Ригведа» причисляет людей со смуглой кожей к дасью — врагам-«чернокожим».^[8] Все четыре группы упоминаются в «Ригведе» лишь единожды — в одном из гимнов X, последней мандалы. В этом гимне повествуется о том, как из тела первовеликана Пуруши был создан мир: «Его рот стал брахманом, его руки сделались раджанья (кшатрием), его бедра стали вайшья, из ног родился шудра».

Боги, которых привели за собой арии, разительно отличались от богов протоиндийцев Хараппы. Для последних характерно почитание Богини-матери и поклонение тотемическим животным; арии же поклонялись мужским божествам, прежде всего громовержцу Индре, воинственному Рудре и богу закона Варуне; признаков тотемического поклонения в «Ригведе» уже не встречается, если не считать «символизации» коровы (главного домашнего животного, источника материального богатства) и коня (основы военного могущества). Матриархат протоиндийской цивилизации сменился арийским патриархатом, и эта «смена вектора» отчетливо прослеживается в «Ригведе».

Расцвет ведийской культуры и ведийской мифологии пришелся на рубеж I тысячелетия до н. э. Затем же авторитет вед (и авторитет жрецов-брахманов как олицетворений ведической мудрости) стал все чаще подвергаться сомнению — вследствие «естественного старения» идеологической парадигмы; в мифологии это нашло отражение в концепции двапараюги — мировой эпохи, в которую люди уже настолько предались порокам, что оказались не в состоянии запомнить веду целиком и потому разделили ее на четыре «составляющие» — «Ригведу», «Самаведу», «Яджурведу» и «Атхарваведу». В социальной практике упадок авторитета вед проявился уже в упанишадах, где оспаривались традиционные ведические установления. Одна за другой стали возникать религиозные секты и школы, бродячие проповедники-шраманы отрицали авторитет вед и критиковали покоящиеся на нем ритуально-социальные нормы. Из сочинений этого периода известны шесть главных шраманов — «шесть учителей», учение каждого из которых оказало значительное влияние на духовную жизнь Индии.

В середине I тысячелетия до н. э. (приблизительно VI в.) на северной окраине долины Ганга родилось религиозно-философское учение, которому суждено было спустя века превратиться в одну из мировых религий. Речь, конечно же, о буддизме. Буддийская доктрина, отвергая веды, во многом опиралась на традицию упанишад; как замечал Г. М. Бонгард-Левин: «…буддизм во многом был оригинальным и самостоятельным религиозным течением, однако справедливо говорить об общем духовном климате эпохи, определившем круг проблем и понятий, которыми пользовались самые различные течения. Буддизм явился закономерным следствием процесса эволюции общеиндийской духовной культуры».

Сформулированные Буддой «четыре благородные истины» и фактическое отрицание богов (отвержение бога-творца, «низведение» богов до уровня обожествленных героев и пр.) резко контрастировали с теми установлениями, которые излагались в ведах. Сравнительная простота буддийской обрядности, отрицание крайних форм аскетизма, проповедуемый принцип духовного равенства людей — все это привлекало к учению все новых и новых приверженцев. Буддизм приняли правители царства Магадха и других государств, а ко времени образования империи Маурьев (IV в. до н. э.) это учение уже представляло собой серьезную силу. При царе Ашоке были «канонизированы» основы буддийского вероучения.

Своего рода идеологическим союзником буддизма был джайнизм, также отрицавший святость вед и отвергавший бога-творца. Наиболее ранние свидетельства о джайнизме содержатся в надписях Ашоки: в этих надписях джайны во главе с основателем учения Вардхаманой называются нигантхами (буквально «несвязанные»). Джайнизм предложил собственную космографию и собственное учение о богах, равно как и особое, отличное и от ведийского, и от буддийского учение о духовном спасении.

Несмотря на силу внешнего «напора» и на собственную внутреннюю слабость, ведическая традиция уцелела. По замечанию В. Г. Эрмана, «оттесненная в предшествующую эпоху с господствующих позиций реформаторскими движениями буддизма и джайнизма, брахманистская религия возродилась в новых исторических условиях в форме индуизма, вбирая в себя и ассимилируя многие народные верования и культы, ранее остававшиеся за пределами ортодоксальной ритуально-мифологической системы».

Великие эпические поэмы «Махабхарата» и «Рамаяна» принадлежат уже не столько ведическому, сколько индуистскому канону, закрепленному в пуранах и в классической санскритской литературе. Древние ведийские боги, стоявшие во главе арийского пантеона, отступают в этих текстах на второй план, а их место занимают «новые» божества — Праджапати, Брахма, Вишну и Шива. С двумя последними богами связаны два мифологических цикла — так называемые вишнуитский и шиваистский; в каждом из циклов главную роль в создании мира и управлении им играет «одноименный» бог. Вишну посвящены шесть из 18 главных пуран, в остальных это божество (или его аватары) также является одним из главных действующих лиц. Вместе с Шивой и Брахмой Вишну образует Тримурти — триаду богов, в которой он — высшее начало, Абсолют, суть бытия и хранитель мироздания. Что касается Шивы, этот бог как бы «поменялся» статусом с ведийским Рудрой: в ведах Рудра носил эпитет Шива — «благой», в пуранах же имя Рудры стало эпитетом Шивы; «Махабхарата» называет Шиву верховным богом и творцом мира.

К концу I тысячелетия до н. э. индуизм, вопреки распространению джайнизма и особенно буддизма, прочно утвердился в Северной Индии. В дальнейшем индуизм охватил всю территорию полуострова Индостан и вышел за ее пределы, утратив при этом свои мифологические черты и превратившись в религиозно-философскую систему, каковая существует и поныне. Современный индуизм не представляет собой целостного явления; скорее это несколько религиозных течений (вишнуизм, шиваизм, сикхизм^[9]), опирающихся на единый источник.

На юге Индии продолжительное время бытовала (и отчасти продолжает бытовать и сегодня) дравидская мифологическая традиция. Как писал А. М. Дубянский, «собственно о дравидской мифологии можно говорить в связи с дравидским, точнее, протодравидским этносом в эпоху, предшествовавшую становлению индуизма, и в настоящее время — в связи с архаическими мифологическими представлениями, сохранившимися на уровне сельской жизни и у сравнительно отсталых, не имеющих письменности племен. Именно они сохраняют еще самобытные космогонические и этиологические мифы, в которых главную роль играет богиня-созидательница, богиня-мать». В известной мере дравидская мифология может считаться прямой наследницей мифологии протоиндийской. Она оказала значительное влияние на индуистскую мифологическую традицию, которая вобрала в себя многие дравидские сюжеты и в то же время сама подверглась существенному влиянию индуизма. Характерная черта дравидской мифологии — отсутствие пантеона и «проработанных» образов богов. В центре этой мифологии — жизненная сила, проявляющаяся в плодородии природы и через многочисленных духов.

Из дравидской традиции в индуизм пришли богиня войны и смерти Коттравей (как ипостась Дурги) и бог войны Муруган (как сын Шивы). Один из дравидских мифов гласит, что ведический мудрец Агаттияр принес на юг Индии тамильский язык, который узнал от Шивы (или от Муругана). Агаттияр считается и создателем первого тамильского грамматического трактата. В этом мифе видят отражение «встраивания» дравидийской традиции в индуизм.

Как говорилось выше, основным источником сведений о культуре и мифологии индоарийских племен периода «ведической ночи» является «Ригведа». Однако «Ригведой» древняя индийская литературная традиция далеко не исчерпывалась.

«Ригведа» принадлежит к священным текстам, которые называются ведами (veda — священное знание). Всего вед четыре: «Ригведа» («веда гимнов»), «Самаведа» («веда песнопений»), «Яджурведа» («веда жертвенных формул») и «Атхарваведа» («веда заклинаний»). «Ригведа» — древнейшая из них; она начала складываться еще до переселения ариев в Индию, а окончательный вид приобрела, когда арии прочно утвердились на завоеванных территориях.

Каждая веда представляет собой собрание текстов — самхиту; самхита «Ригведы» насчитывает 1028 гимнов в десяти разделах — мандалах, самхита «Самаведы» — 1549 гимнов, самхита «Яджурведы» — около 2000 гимнов^[10] и самхита «Атхарваведы» — 371 заклинание.

«Ригведа» — древнейшая среди вед; по словам французского исследователя Л. Рену, она не предполагает ни одного санскритского памятника, тогда как все они предполагают ее. Первоначально вед было три — «Ригведа», «Самаведа» и «Яджурведа»; четвертая — «Атхарваведа» — канонизирована позднее. Гимны «Ригведы» посвящены отдельным божествам, преимущественно Агни, Индре, Всем-Богам (Вишведева), богине Ушас и божественным близнецам Ашвинам. Мандала IX отличается от остальных тем, что посвящена одному божеству — Соме, а мандала X (единодушно признаваемая наиболее поздней частью «Ригведы») представляет собой своего рода переход от «конкретики» ранних гимнов к метафизике упанишад.

Что касается «Самаведы», она является фактически прямым повторением «Ригведы» (стихи мандал VIII и IX) с приложением музыкальной нотации; тексты стихов записаны в «напевной» форме — так, как эти стихи должны петься. «Яджурведа» состоит из жертвенных формуляджусов, понять которые возможно только на основе конкретных ритуалов. Деление этой веды на Черную и Белую опирается на наличие/отсутствие комментариев к яджусам: Черная «Яджурведа» состоит из яджусов, стихотворных молитв (мантр) и комментариев, тогда как Белая (иначе Чистая) — только из яджусов и мантр. Как неоднократно отмечалось, если в «Ригведе» боги являются объектами почитания, а жертвоприношение только средством, с помощью которого это почитание осуществляется, то в «Яджурведе» в центре внимания находится само жертвоприношение, причем господствует взгляд, что правильно совершенное жертвоприношение дает жрецу власть над богами. По сравнению с «Ригведой», в «Яджурведе» произошли заметные мифологические «сдвиги»: прежние боги уступили приоритет творцу Праджапати, Рудра приобрел черты и имена, характерные для Шивы, Вишну также выдвинулся на передний план. Во многих яджусах упоминается о борьбе богов-дева с демонами-асурами; кроме того, нередко встречаются упоминания и культе змей, дравидском по происхождению и неизвестном «Ригведе». Как писала Т. Я. Елизаренкова, «вся мифология, играющая в этом памятнике подчиненную роль, сосредоточена вокруг борьбы дева и асуров, протекающей с переменным успехом и служащей для мотивировки различных особенностей ритуала».

«Атхарваведу» многие ортодоксальные индуисты (приверженцы трех вед) до сих пор отказываются признавать канонической. Первоначально этот текст назывался «Атхарвангираса», то есть «книга Атхарвана и Ангираса». Атхарван и Ангирас — мудрецы-риши, олицетворяющие, соответственно, белую и черную магию. В основе «Атхарваведы» лежат народные заговоры и заклинания, литературно обработанные редакторами-брахманами. Мифология в этой веде подчинена магии: мифы чаще всего выступают как «обрамление» магических действий. Нужно также отметить, что верховный бог «Ригведы» Индра в «Атхарваведе» уступает свое место богу огня и домашнего очага Агни.

К ведам примыкают брахманы («толкования Брахмана») — прозаические тексты различного объема, содержащие ритуальные, мифологические и другие пояснения к самхитам. Брахманы «Ригведы» — «Айтарея» и «Каушитаки», брахманы «Самаведы» — «Панчавинша» и «Джайминия», брахмана Черной «Яджурведы» — «Тайттирия», брахмана Белой «Яджурведы» — «Шатапатха», брахмана «Атхарваведы» — «Гопатха». По замечанию А. Я. Сыркина, время составления брахман совпадает с последним периодом оформления самхит — около X–VII вв. до н. э.

В состав брахман входят араньяки (буквально «лесные») — тексты для тех, кто удалился в леса, дабы посвятить свою жизнь благочестивым размышлениям. Известны также упанишады — поучения, передаваемые от учителя к ученику. Древнейшие упанишады входят в состав брахман, более поздние существуют как самостоятельные тексты. Вместе они составляют как бы заключительную часть вед, поэтому нередко называются ведантой («цель вед»).

Все эти разновидности текстов — веды, брахманы, упанишады — принадлежат к разряду шрути, то есть «услышанных» поэтами от богов. Всю совокупность шрути можно представить в виде таблицы.

Другой раздел ведической литературы — смрити, то есть «запоминаемое»; это ритуальные, законодательные и научные трактаты (сутры), возникшие на основе брахман и комментирующие веды. Совокупность сутр образует ведангу («часть вед»). Впрочем, некоторые исследователи помещают сутры между шрути и смрити как вспомогательные тексты; сюда относятся фонетики, метрики, грамматики, этимологии, ритуальные поучения и астрономические трактаты. К смрити же причисляют эпические сочинения («Махабхарата», «Рамаяна»), пураны («древние») и итихасы («бывшие») — повествования о прошлом, а также дхарма-шастры — своды законов.

По замечанию Т. Я. Елизаренковой, «вся древняя литература в Индии была устной, независимо от того, рассматривалась ли она как непреходящее божественное откровение — шрути или как ограниченное человеческое знание — смрити, пользовавшееся авторитетом, только если оно не противоречит шрути».

Что касается Ирана, важнейшим источником сведений об индоиранской мифологической традиции является «Авеста» — собрание священных текстов зороастризма, включающее в себя «Гаты» (проповеди Заратуштры), «Видевдат» (поучения против дэвов), «Яшт» (хвалебные гимны божествам), а также другие молитвенные и ритуальные тексты. Относительно происхождения «Авесты» существует две теории: согласно первой, зороастризм начал распространяться в Западном Иране; согласно второй теории, «родиной» авестийских текстов считаются Восточный Иран, Хорезм и Бактрия.^[11] Первыми из иранских племен учение Заратуштры восприняли, по-видимому, маги — мидийское племя, обитавшее в районе южнее Каспийского моря. По версии М. Бойс, это произошло около VI в. до н. э.

Текст «Авесты» написан на так называемом «авестийском» языке — диалекте древнеиранского языка, вышедшем из обиходного употребления уже в первой половине I тысячелетия до н. э.; этим языком пользовались только жрецы, придумавшие особый алфавит для записи священных текстов. На письме «Авеста» была впервые зафиксирована в правление парфянского царя Вологеза I (I в. н. э.), до этого она сохранялась исключительно в изустной передаче. По замечанию И. В. Рака, «когда авестийские тексты начинали складываться, мидяне и восточные иранцы письма не знали; когда же они стали перенимать это искусство у западных иранцев, оказалось, что ни одним алфавитом нельзя передать все авестийские звуки — а священнослужители придавали большое значение правильному произношению священных слов, поскольку те рассматривались как изречения, сила которых равно заключается как в их звучании, так и в их смысле. И хотя с течением времени иранцы стали использовать письменность для различных практических нужд, ученые жрецы отвергали письмо как неподходящее для записывания священных слов». Предание о царском экземпляре «Авесты», уничтоженном Александром Македонским, — вероятнее всего, фольклорный сюжет. В богословском сочинении IX в. н. э. «Денкарт» (где приводится эта легенда) утверждается, что воины Александра один экземпляр «Авесты» сожгли, а другой захватили и перевели на свой язык; позднее разрозненные части «Авесты» были собраны воедино и «восстановлены». Так или иначе, древнейший из сохранившихся до нашего времени списков «Авесты» датируется 1278 годом; по замечанию видного отчественного ираниста И. С. Брагинского — «почти на две тысячи лет позднее традиционной даты появления „Авесты“. Естественно, что нет буквально ни одного вопроса, касаюшегося „Авесты“ и понимания темных мест ее текста, который не был бы предметом самым горячих филологических споров».

«Авеста» сохранилась в двух редакциях, отличающихся друг от друга порядком расположения глав. Первый вариант предназначался для чтения вслух при богослужениях, второй же — для изучения, поэтому сопровождается переводом на среднеперсидский язык и комментарием; этот перевод-комментарий называется «Зенд», отсюда традиционное неточное название всего свода текстов — «Зенд-Авеста» (и отсюда же довольно долго употреблявшееся название авестийского языка — зендский).

В варианте для изучения «Авеста» состоит из следующих частей: «Видевдат» (22 жреческих текста с предписаниями относительно того, как оградить человека от козней дэвов), «Висперед» (свод молитвенных песнопений), «Ясна» (72 молитвы, в том числе 17 гимнов — гат Заратуштры), «Яшт» (хвалебные гимны божествам) и «Малой Авесты» (сборник молитв и гимнов на каждый день, своего рода «краткий молитвослов»). «Гаты, — отмечал И. В. Рак, — самый священный, наиболее почитаемый зороастрийцами раздел „Авесты“. Все остальные авестийские тексты неоднократно подвергались переработке, а Гаты дошли в своем первозданном виде — при том, что гатский диалект был мертвым уже тогда, когда авестийский язык еще был разговорным».

Помимо перечисленных выше текстов, к авестийскому канону принято относить и другие сочинения пехлевийской литературы, среди которых, в частности, «Бахманяшт» и «Бундахишн» — пересказы утраченных частей «Авесты». В «Бахманяшт» рассказывается об избрании Заратуштры верховным божеством Ахура-Маз-дой, а в «Бундахишн» излагаются зороастрийские представления о сотворении мира.

Что касается иранской мифологии (и шире — иранского менталитета) доавестийского периода, то есть до религиозной реформы Заратуштры, эти мифы реконструируются на основе дошедших до нас письменных источников, прежде всего самой «Авесты». По словам М. Бойс, «основой протоиндоиранских представлений о божественном было древнее восприятие мира, называемое анимизмом, — человек сознавая себя живым существом, приписывает сознательную жизнь всем другим предметам, как неподвижным, так и способным передвигаться. Предполагаемую сознательную силу во всех сущностьях они называли манйу, поавестийски маинйу,^[12] от глагольного корня манн — „думать“. Наличие Маинйу приписывалось всем явленям, даже в их малейших проявлениях. Так, считалось, что комок земли наполнен Маинйу земли, а присутствие Маинйу воды ощущалось как в чаше для возлияний, так и в огромнейшем озере; признавалась и связь между Маинйу огня простого домашнего очага и пламенного солнца в вышине. Маинйу приписывался также неосязаемым предметам, так что существовали Маинйу мира и изобилия, Маинйу раздора и голода. Были и Маинйу качеств и чувств, таких как смелость и радость, ревность, жадность и тому подобные. Они, таким образом, воспринимались не как абстракции или составные части характера самого человека, но как активные независимые силы, к которым он может обращаться с молитвой или умиротворять их и которые, если человек им позволит, могут войти в него и влиять на него в лучшую или худшую сторону. Авестийское „маинйу“ чаще всего передается словом „дух“, и если эти духи были добрыми, то они почитались, а некоторые даже превозносились до такой степени, что могли действительно называться божествами и призывались по имени во время богослужения».

Кроме «Авесты» и сочинений авестийского канона, источниками реконструкции индоиранских (или протоиндоиранских) мифов может служить и «Ригведа» — текст более древний, нежели «Авеста», и сохранивший отчасти «ментальный колорит» индоиранской общности.

Традиционная индийская культура не знает хронологии. Носителям этой культуры чуждо европейское представление о линейном, необратимом, однородном и однонаправленном времени, отчетливо проявляющееся, скажем, в античной традиции. Как писала М. Ф. Альбедиль, «в Индии не было и не могло быть своего Геродота, Сыма Цяня или какого-либо иного „отца истории“, как и вообще долго не было своей историографии».^[13] В индийской культуре господствует цикличность всего сущего, тот самый «круг вечного возвращения», о котором много и подробно писал М. Элиаде. История для традиционной культуры — не более чем неоднократное регулярное воспроизведение изначальных событий: миротворения, первого жертвоприношения, первой брачной церемонии и т. д.

В индийской мифологии эта «вневременность» проявляется, в частности, в том, что в ней отсутствует единый миф о миротворении. Уже в ведах присутствуют несколько равноправных версий космогонического мифа; брахманы, упанишады и пураны добавляют к ним свои собственные версии, не менее равноправные. При тщательном изучении и сопоставлении этих версий у них обнаруживается общая черта — представление о предначальном хаосе, из которого в результате действий различных божественных «агентов» возник упорядоченный мир. Однако каждый текст, будь то веда, упанишада или брахмана, дает особое описание процесса миротворения, расставляет в этом описании особые акценты.

Одновременное бытование множества версий мифа о миротворении существенно затрудняет его изложение. Поэтому здесь не обойтись без хронологии — точнее, без «временной иерархии» канона шрути. По этой «временной иерархии» первыми оказываются версии космогонического мифа, встречающиеся в ведах, далее — версии брахман, упанишад и пуран и наконец версии мифа, «канонизированные» вишнуитами и шиваитами.

В «Ригведе» крайне редко встречаются мифы, изложенные целиком. Чаще всего мы сталкиваемся с фрагментами мифов и даже с отдельными разрозненными мифологическими мотивами, вследствие чего мифы приходится восстанавливать, реконструировать. Как отмечала Т. Я. Елизаренкова, «в „Ригведе“ мифы, строго говоря, не излагаются. Привычного для современного читателя дискурсивно-логического развития действия при построении сюжета там нет. Мифы скорее называются. Определенные фразы-штампы являются своего рода словесными знаками мифа. Поскольку и мудрецы-риши, и их аудитория знали эти мифы, большего и не было нужно: ведь миф упоминался для того, чтобы восхвалить бога и, соответственно, получить от него желаемое». К реконструируемым ведийским мифам относятся: миф об убийстве Индрой демонического змея Вритры; о похищении орлом с неба чудесного напитка сомы, о бегстве бога Агни, не желавшего быть жрецом; о трех смертных братьях-ремесленниках Рибху, получивших бессмертие; о мудреце Агастье, примирившем Индру и богов Марутов, и некоторые другие. Среди последних — космогонические мифы с участием Индры и Вишну.

Правда, по мнению известного исследователя ведийской мифологии Ф. Б. Я. Кейпера, прежде мифа о миротворении был миф о «становлении бытия». Согласно этому мифу, в пространстве существовали изначальные космические воды, которые несли в себе зародыш жизни. Со дна этих вод поднялся ком земли, который постепенно разросся и превратился в гору, плававшую по поверхности вод. Кейпер называл этот сюжет «стадией недифференцированного единства».

Затем в мире родился (каким образом — неизвестно) бог Индра, «ось мироздания», разделивший небо и землю, породивший солнце. Один из гимнов «Ригведы», обращенных к Индре, гласит:

Более о космогонической деятельности Индры в ведах впрямую не упоминается — зато во всех гимнах «Ригведы», посвященных этому божеству, излагается миф о его «вторичном» миротворческом деянии — убийстве демона Вритры и освобождении мировых вод и небесных коров. Один из гимнов гласит:

Как отмечали исследователи, миф об убийстве Вритры, сковавшего течение рек, — это описание действий демиурга, победившего силу хаоса и создавшего организованный космос. По словам Т. Я. Елизаренковой, «этот миф имеет еще и то принципиальное значение, что каждый ключевой момент в жизни общества ариев рассматривался как повторение этого изначального процесса, воспроизведение его в ритуале. Таким образом, миф служил священным прототипом того, как этот мир и жизнь в нем возобновляются снова и снова в бесконечных повторяемых циклах».

Что касается Вишну, в ведах этот бог занимает сравнительно скромное (по сравнению с тем же Индрой или Агни) место, хотя и входит в число основных божеств арийского пантеона. В целиком посвященном ему гимне из мандалы I «Ригведы» Вишну прославляется как бог-творец, своими тремя шагами измеривший (создавший) все земные сферы:

Третье ведийское божество, которому приписывается сотворение и упорядочение мира, — это Сома. «Ригведа» называет его господином неба, царем мира и богом над всеми богами. Сома породил небо (вместе с тем он — дитя неба) и землю, он находится над всеми мирами, заставляет сиять солнце, повелевает законом, приносит богатство и счастье; иногда не Индру, а Сому именуют «убийцей Вритры». В отдельных гимнах творцами мира называются плотник и кузнец Вишвакарман, «творец всего», и мастер Тваштар.

В поздней X мандале «Ригведы», космогонической по своему содержанию, приводится еще один миф о творении, который с полным основанием можно назвать философским:

«Этот знаменитый космогонический гимн, — писала Т. Я. Елизаренкова, — автор которого ставит вопрос о происхождении бытия из небытия, считая этот мистический процесс непознаваемым.

В гимне описываются последовательные стадии возникновения мира. Вначале не существовало дихотомии: Было-Небыло, смерть — бессмертие; существовало нечто единое, бытие в небытии, порожденное космическим теплом (тапас); жизнь зародилась как семя мысли; нечто единое делится на два начала, выступающие как участники оплодотворения; начало мироздания непознаваемо, и появление богов вторично; если и существует всехранитель мироздания, то неизвестно, посвящен ли он в тайну бытия».

Наконец, последний из мифов творения, встречающихся в «Ригведе» (он повторяется и в «Атхарваведе»), — это миф о принесении в жертву первосущества и создании мира из его тела. В ведической традиции такое первосущество — великан Пуруша. Его расчленили на составные части, а из последних возникли основные элементы социальной и космической организации: глаз Пуруши стал солнцем, дыхание — ветром, пуп — воздушным пространством, голова — небом, ноги — землей, уши — сторонами света; кроме того, изо рта Пуруши произошли брахманы, то есть жрецы, из рук — кшатрии, или воины, из бедер — вайшьи, или земледельцы, а из ног — шудры, иначе «неприкасаемые», низшая индийская каста.

В ведийском гимне Пуруше говорится, что из тела первочеловека,

Далее гимн гласит:

Этот сюжет имеет несомненную индоевропейскую основу, что подтверждается его присутствием и в иранской, и в скандинавской, и в славянской мифологиях и в мифологических системах других индоевропейских народов. У иранцев известен миф о том, как Ормазд (пехлевийское имя авестийского Ахурамазды) сначала сотворил весь мир в своем теле, а затем создал небо из головы, землю из ног, воду из слез, растения из волос, огонь из Божественного разума и Первобыка из своей правой руки. В скандинавской мифологии мир создается из тела первосущества Имира: из подмышек Имира, а также от трения его ног родились инеистые великаны:

Из крови убитого Имира, согласно «Младшей Эдде», возник мировой океан, а из мозга инеистого великана боги сотворили облака.

Греческая теогония не упоминает о принесении первосущества в жертву, однако в орфическом гимне Зевсу находим «наложение» образа бога богов на образ первосущества-жертвы:

В славянской (точнее — северорусской) «Голубиной книге» также повествуется о жертвоприношении первосущества, повлекшем за собой сотворение мира (правда, под влиянием христианства опущен момент расчленения тела первосущества и привнесены христианские мотивы):

У нас белый вольный свет зачался от суда Божия;

Русский религиозный философ Г. П. Федотов в связи с этим фрагментом «Голубиной книги» замечал: «Стих не дерзает говорить о теле, о костях Божиих и отказывается ставить вопросы о происхождении земли, моря и гор (камней). Ответы на эти вопросы легко угадываются; они становятся ясны по аналогии с происхождением тела Адамова. Но певец умалчивает о них, думается, по требованию религиозного целомудрия, подавляя в себе естественный интерес к космологии матери-земли».

«Промежуточное» положение между ведами и брахманами занимает миф о творении мира богом Праджапати. В «Ригведе» этот бог упоминается четырежды как творец всего сущего. В гимне «Неизвестному богу», где имя Праджапати появляется лишь в самом конце, говорится, что он возник как золотой зародыш, стал единственным господином мироздания, поддержал небо и землю, укрепил на небосводе солнце и дал жизнь и силу. В «Яджурведе», «Атхарваведе» и особенно в брахманах Праджапати зовется отцом богов, единственным, кто существовал вначале, творцом и устроителем жертвоприношений. Известен сюжет, согласно которому все сущее произошло из слез Праджапати. Переходя из бытия в небытие, Праджапати оплакивал свою участь: «Для чего я был рожден, если я был рожден тем, что не дает мне опоры?» Слезы Праджапати, упавшие в изначальные воды, стали землей; слезы, которые бог смахнул в сторону, стали воздухом, а слезы, которые он смахнул вверх, — небом. В более поздней литературе (упанишады, сутры) Праджапати «превратился» в безличный мировой принцип, а в сутрах, вдобавок, произошло отождествление этого божества с Брахмой.

«Атхарваведа» связывает с Праджапати (и с Пурушей) представление о Скамбхе — абстрактном божестве, вселенской опоре, раме, в которую заключено мироздание. Гимн гласит:

В позднейшей литературе (пураны, «Законы Ману») Праджапати становится эпитетом Брахмы и «воплощается» в десяти существах — владыках порождений. Эти десять праджапати, действовавших по воле Брахмы, создали богов и божественные обители, добрых духов и грозных великанов, огромных змей и птиц с могучими крыльями. Прежде же всего они сотворили семерых Ману — наставников мира — и семерых великих мудрецов-риши. Имена десяти праджапати — Маричи, отец солнечного бога Сурьи и основатель Солнечной династии царей; Арти, прародитель Лунной династии царей; Ангирас; Пуластья, отец бога богатства Куберы и ракшаса Раваны; Пулаха; Крату; Прачетас (Дакша), отец богини Сати и противник Шивы; Васиштха, собеседник бога Агни; Бхригу, собеседник бога Варуны; Нарада, сын богини Сарасвати и друг Кришны.

Необходимо также упомянуть и о богине Вач, соратнице Праджапати и супруге Индры (по брахманам). Вач — богиня речи и персонификация Священного Знания. Она обитает на небе и на земле, охватывает все миры, несет в себе Варуну, Индру, Агни, Ашвинов, Сому и Тваштара; Вач — божественная царица богов. Брахманы называют Вач матерью вед (по мифу, бог Вишну в результате трех своих шагов обрел миры, веды и Вач), содержащей в себе все миры. По «Шатапатха-брахмане» Праджапати создал воды в образе речи-Вач.

Для индийской культуры характерно преклонение перед словом, речью (вспомним, что все тексты, несмотря на свои грандиозные размеры, передавались изустно). Строки Н. Гумилева: «Солнце останавливали словом, словом разрушали города» — без преувеличения могут считаться квинтэссенцией отношения индийцев к языку. Слово — творческая сила, созидательная энергия; отсюда, собственно, и представление о Вач как о космогоническом и космологическом принципе. Вач способна принимать разные формы, поскольку является пищей всех и все ею живут; элементы речи тождественны элементам космоса — согласные уподобляются ночам, гласные — дням и т. д. «Материальное воплощение» Вач — божественный слог АУМ (ОМ), который индийский мистик Свами Вивекананда называл «самым священным из всех священных слов»; он также говорил, что «вся Вселенная сотворена из вечного АУМ».

С «формальной» точки зрения АУМ представляет собой биджа-мантру (короткая мантра из одного слога), состоящую из трех звуков, каждый из которых, в свою очередь, символизирует конкретную функцию по отношению ко Вселенной. А — предвечная энергия; У — энергия творения; М — природная энергия, энергия воды. Совокупно эти три звука выражают суть Вселенной. (Эти три звука вдобавок отождествляются с верховной триадой индуистского пантеона: А — с Брахмой, У — с Вишну и М — с Шивой.)

В упанишадах появляется миф о творении, который современные исследователи иногда называют «натурфилософской спекуляцией, сохраняющей исконную мифологическую основу». Подробнее всего этот миф изложен в «Брихадараньяка-упанишаде».

Вначале не было ничего, и это Ничто было окутано голодом. Творец-смерть (ибо голод — это смерть) пожелал воплотиться и сотворил разум, а когда пошевелился и стал славословить себя, от его славословий родилась вода. Пена вод затвердела и стала землей, а из блеска творца, изнурившего себя, возник огонь. Затем творец разделился на три части: треть — солнце, треть — ветер, треть — небо. «Он же — и дыхание, разделенное на три части. Восток — его голова, та и другая стороны — передние конечности, запад — хвост, та и другая стороны — бедра, юг и север — бока; воздух — брюхо, эта /земля/ — грудь».^[18] Далее творец пожелал, чтобы от него родилось второе тело, и сочетался с речью. «То, что было семенем, стало годом». Речью и своим телом он сотворил заклинания и жертвоприношения, людей и скот. А затем пожелал принести себя в жертву и ради этого воплотился в коня; «по истечении года он принес его в жертву самому себе, а других животных отдал богам».

В этом тексте мы вновь встречаем мотив «вторичного миротворения». Но если Индра творил мир через победу над демоном Вритрой и освобождение мировых вод, то здесь вторичное творение осуществляется через жертвоприношение — ашвамедху (буквально «жертвоприношение коня»). Описание ашвамедхи можно найти в «Шатапатха-брахмане». Значение этой церемонии в ритуальной практике было столь велико, что совершившего 100 ашвамедх брахмана считали способным низвергнуть Индру и стать царем Вселенной. По своему «мифологическому статусу» ашвамедха сопоставима с жертвоприношением Пуруши; знаменательно, что в следующем после описания сотворения мира разделе «Брихадараньяки» раскрывается связь жертвоприношения с миротворением.

В той же упанишаде говорится и о том, что вначале все было Атманом (то есть «нерушимой всеединой целостностью»). Оглядевшись и не увидев никого, кроме себя, он произнес: «Я есмь». Он испугался своего одиночества, но потом подумал: «Ведь нет ничего, кроме меня — чего же я боюсь?» И боязнь прошла, потому что страх возникает, только когда рядом есть второй. Потом он устал от одиночества и захотел создать второго — «и стал таким, как мужчина и женщина, соединенные в объятиях». Затем Атман разделился надвое и сочетался со своей женской половиной; от этого союза родились первые люди. Поочередно превращаясь в быка, жеребца, осла, барана, козла и других животных, вплоть до муравья, Атман со своей женской половиной (также превращавшейся) породил всех животных. Еще он сотворил огонь и сому и «смертный, он сотворил бессмертных (богов)», а также касты. «И поистине, этот Атман — мир всех существ. Когда он совершает подношение и жертву — он мир богов; когда произносит веды — мир риши; когда делает приношение предкам, когда желает потомства — мир предков; когда укрывает людей, когда дает им пищу — мир людей; когда доставляет животным траву и воду — мир животных; когда в его домах поддерживают существование звери, птицы и все, вплоть до муравьев, то он — их мир».

Известен и миф творения, как бы комбинирующий в себе деяния Праджапати и свершения Атмана. В этом мифе, изложенном в пуранах и в «Махабхарате», место Праджапати и Атмана занимает Брахма.

Вначале не было ничего, кроме беспредельных вод, которые породили огонь. Силой космического жара (тапас) в этих водах родилось Золотое Яйцо (Хираньягарбха, золотой зародыш «Ригведы»). Через столько времени, сколько длится год, из Золотого Яйца возник Брахма, силой мысли разделивший Яйцо надвое; из верхней половины скорлупы было создано небо, из нижней — земля, пространство между ними заполнил воздух. После этого Брахма создал пять первоэлементов мироздания — огонь, воду, землю, воздух и эфир (акаша), утвердил землю среди вод, создал страны света, положил начало времени, сотворил богов, жертвоприношения, веды, звезды, горы, моря, реки, людей, речь, чувства (страсть, гнев, радость, покаяние) и вновь разделился на две половины — мужскую и женскую; наконец, он создал растения, животных, птиц, насекомых и демонов.

«Махабхарата» приписывает Брахме восьмерых сыновей, рожденных силой духа; это те же самые праджапати, о которых рассказывалось выше: Маричи, Атри, Ангирас, Пулаха, Пуластья, Крату, Дакша и Бхригу. Сыновья Брахмы стали родоначальниками богов и людей. (По другому варианту мифа, Брахма породил людей, сочетавшись с собственной дочерью Вач, или Сарасвати.)

От внука Брахмы Кашьяпы (сына Маричи) ведут свой род демоны-дайтьи. Дочь Дакши породила великанов-данавов. Третья дочь Дакши Адити стала матерью великих богов-адитьев, среди которых Варуна, Индра, Сурья, Митра и Вишну.

В отличие от других мифологических традиций, творение Брахмы не является постоянным. Оно регулярно обновляется, как регулярно обновляется и сам Брахма. В конце жизни «текущего» Брахмы вселенная гибнет в пламени мирового пожара (Махапралая), чтобы освободить место новому творению в новом мировом цикле; и это творение будет осуществлять новый Брахма, снова родившийся из Золотого Яйца. «Все наше грандиозное, необъятное и непостижимое мироздание со всем сущим в нем — лишь ничтожно малое звено; космогонические же циклы бесконечны, как бесконечен сам мир» (Альбедиль).

Год, который Брахма проводит в Золотом Яйце, — это год божественного времени, протяженность которого равна 360 человеческим годам; при этом один божественный месяц равен 30 годам человеческой жизни, а одни божественные сутки — человеческому году.

«Космической» же единицей времени является кальпа — сутки Брахмы, которая соответствует 4 320 000 000 астрономическим годам. Эти сутки разделяются на «утро», «день» и «ночь»; творение мира происходит утром, ночью же все три мира — небо, земля и преисподняя (Акаша, Бхуми и Патала) погружаются в хаос, а наутро каждый обретает форму, определяемую его кармой. Жизнь Брахмы продолжается 100 лет — по его собственному божественному исчислению; по истечении сотого года жизни божества три мира, а вместе с ними боги, риши, асуры, люди, прочие живые существа и сама материя распадаются в Махапралае. Наступает столетний хаос, завершением которого служит рождение нового Брахмы.

Кальпа представляет собой тысячу божественных юг (Махаюг); одна божественная юга равняется 12 тысячам человеческих. Каждая Махаюга состоит из четырех юг и охватывает собой период существования одного мира, подвластного учителю Ману. Четыре составные части Махаюги называются терминами для игры в кости: Критаюга (четвертая), Третаюга (третья), Двапараюга (вторая) и Калиюга (первая). Каждая последующая юга на четверть короче предыдущей, ускорение течения времени свидетельствует об ухудшении состояния мира, ведущем к гибели.

Считается, что на протяжении Критаюги дхарма (добродетель) опирается на четыре «ноги» — правдивость, доброту, преданность и милосердие. Люди Критаюги (называемой также Сатьяюгой — «благим веком») наделены всевозможными достоинствами, не ведают горя и не знают болезней. В «Махабхарате» устами царя обезьян Ханумана говорится, что в Критаюгу все преданы одному божеству и «использовали одну мантру, один принцип и один обряд», а также имели одну-единственную — общую — веду. Продолжительность Критаюги — 1 728 000 лет.

В Третаюгу дхарма утрачивает одну из «ног» — доброту. Среди людей появляется безнравственность и злонамеренность, при этом брахманы, просвещенные учением вед, еще в состоянии влиять на моральный климат в обществе. В этот период гораздо большее значение придается ритуалу жертвоприношений, а не их содержанию. Продолжительность Третаюги — 1 296 000 лет.

Наступление Двапараюги сопровождается утратой еще одной опоры дхармы — правдивости. В мире начинают преобладать зло и порок, единую веду делят на четыре части, поскольку уже никто не в состоянии запомнить ее целиком. Среди людей начинают свирепствовать болезни. Тем не менее многие кшатрии и вайшьи, не говоря о брахманах, еще привержены дхарме. Продолжительность Двапараюги — 864 000 лет.

Калиюга — «эпоха вырождения». Добродетель находится в полном упадке, срок жизни людей стремительно сокращается, всюду войны, торжество порока и разврата, веды оказываются в небрежении, почти в забвении. В «Бхагавад-гите» говорится, что в это время большинство среди людей составляют шудры, всегда падкие на соблазн, злобные, сварливые и несчастные. Они поклоняются лжи, безделью, лени, скуке, злобе, страху и нищете, превозносят низкое и принижают высокое. Они прожорливы и ненасытны. Состояние мира в Калиюгу становится настолько дурным, что люди начинают молить о скорейшем приходе разрушителя-Калки (аватара Вишну). Продолжительность Калиюги — 432 000 лет.^[19]

Кроме юг, кальпа делится на манавантары (от имени учителя Ману). В кальпе насчитывается 14 манавантар, каждой из которых правит свой Ману; манавантара охватывает 71 Махаюгу и длится 306 720 000 человеческих лет. Пураны и эпос упоминают семь бывших и семь будущих Ману. Для этих учителей гибель вместе с миром не является неизбежной. В «Шатапатха-брахмане» и «Махабхарате» приводится миф о спасении нынешнего — седьмого Ману,^[20] или Ману Вайвасвата, — от гибели в прошлой Махапралае. Когда Ману рыбачил, ему в руки попала рыба, умолявшая отпустить ее и в награду обещавшая спасти Ману от грядущей гибели. По совету рыбы Ману построил и снарядил корабль; когда начался всемирный потоп, он привязал корабль канатами к рогам рыбы (а это был не кто иной, как Брахма). Рыба привела его к некоей горе на севере. Когда воды потопа схлынули, Ману принес богам жертву; из этой жертвы поднялась девушка Ила, ставшая женой Ману. От них и ведет свое начало нынешний человеческий род.

В индуизме Брахма продолжает считаться богом-творцом (в Тримурти именно он «отвечает» за творение мира, тогда как Вишну хранит мир, а Шива его разрушает), однако он уже действует не самостоятельно, а по велению Вишну или Шивы. Широко известна индийская миниатюра с изображением Вишну, который возлежит на мировом змее Шеше; из пупа Вишну вырастает лотос, на котором восседает демиург Брахма. Вишну наделен майей — жизненной энергией изначальных вод, из которых возник мир; считается, что мироздание — иллюзия, порожденная майей. Когда Вишну засыпает, майя бездействует — и мироздание растворяется в небытии.

Что касается Шивы, этот бог — одновременно разрушитель и созидатель, поэтому его называют Махадева («великий бог»), Махешвара («великое сущее») и Бхава («сущее»). Шива организует мир посредством своего оргиастического танца тандава; в пуранах говорится, что мировой змей Шеша покинул Вишну и много лет совершал аскетические подвиги, чтобы оказаться допущенным к лицезрению танца Шивы. Символ Шивы — лингам (фаллос), символ его супруги Парвати — йони (женские гениталии); известны также и йонилинги — стилизованные скульптурные изображения женских гениталий, над которыми возвышается мужской половой член. Йонилинга — символ единения мужского и женского, олицетворение божественного союза, породившего все живое. В «Махабхарате» мудрец Упаманью говорит, что знак творения — не лотос (эмблема Брахмы), не диск (Вишну-чакра, эмблема Вишну) и не ваджра (атрибут Индры), но лингам и йони, а потому Шива — верховное божество и творец мира. Многочисленные лингамы в честь Шивы можно и по сей день увидеть во многих районах Индии; самый высокий из лингамов, в храме Матангешвара, достигает двух с половиной метров.

Согласно легенде, пять пророков, явившихся из пяти шивалинг — пяти лингамов Шивы, расположенных в различных местностях Индии, — открыли «жаждавшим услышать» основы Лингайята, тантрического учения.

Помимо собственно миротворения, важнейшим деянием индийских богов считается пахтанье молочного океана, в результате которого боги добыли амриту — божественный напиток бессмертия. Веды этого мифа не знают (в ведийской традиции напитком богов была сома), зато эпическая поэма «Махабхарата» и пураны признают его вехой в непрерывной вражде богов и асуров. Миф гласит, что боги и асуры совместно решили вспахтать океан, дабы получить амриту.

Вырвав из земли гору Мандара, боги и асуры водрузили ее на черепаху, которая поддерживала землю. Затем Мандару обвили веревкой — змеем Васуки (ипостась Шеши) и, используя гору в качестве мутовки, много лет подряд взбивали океан.

Наконец из океана стали появляться «многие ценности» — бог луны Сома, богини Шри и Сура, белый конь Уччайхшравас (ездовое животное Индры), волшебный камень Каустубха (атрибут Вишну); последним из океана возник бог врачевания Дханвантари, державший в руках сосуд с амритой. Завидев этого бога, асуры вознамерились было завладеть амритой, но Нараяна (Вишну) воспользовался майей и принял облик прекрасной богини Мохини.

Как бы в противоположность амрите, из океана возник еще сосуд с чудовищным ядом калакута, способным уничтожить вселенную.

По замечанию П. А. Гринцера, «миф о пахтанье океана по типу принадлежит к космогоническим мифам, в которых акт творения совершается посредством разделения первичных вод и последующей поляризации участников творения (здесь — богов и асуров) и его результатов (противопоставление амрита — калакута)».

Гора Мандара, использованная богами и асурами для пахтанья молочного океана, — очевидный «синоним» мировой горы Меру. Сходство между этими горами отчетливо прослеживается в описании, которое дает «Махабхарата».

Согласно одному из мифов, Шива использовал Мандару как ось для своей колесницы и как дугу для лука. Что же касается Меру, она считается центром Земли и Вселенной; ее вершина поднимается над землей на 84 000 лиг. Вокруг Меру вращаются солнце, луна, планеты и звезды; с небес на эту гору стекает небесная река Ганга, лишь затем попадающая в мир людей. На вершине Меру находится город Брахмы, простирающийся на 14 000 лиг. Поблизости от этого города расположены города Индры и других богов.

Основание Меру покоится на клобуке мирового змея Шеши, возлежащего на спине гигантской черепахи, которая плывет по изначальным водам. В другом варианте мифа, Меру (и Землю в целом) поддерживают четыре слона.

Меру — классическая, если позволительно так выразиться, ипостась мифологемы мировой горы. Последняя представляет собой образ мира, модель Вселенной, вариант мирового древа (в мифах эти два символа иногда совмещаются — мировое древо растет на вершине горы). Мировая гора находится в центре мира, вокруг нее, как вокруг мировой оси, строится мироздание; от ее вершины дорога ведет к небесам, а нижняя часть горы указывает на вход в подземный мир. Вершина горы отдана во владение богам, посредине обитают люди, а у подножия горы или под ней — злые духи. М. Элиаде писал, что «вершина мировой горы является не только наивысшей точкой земли, но также ее пупом, точкой, где творение имеет свое начало».

Мифологическое пространство структурируется, как правило, в двух направлениях — по вертикали и по горизонтали. Вертикальную проекцию представляет мировая ось — либо гора, как Меру или японская Фудзи, либо мировое древо. Последнее есть центр и опора мира, модель мироздания, его вертикальная проекция: крона мирового древа достигает небес, корни уходят в преисподнюю, ствол соответствует срединному миру, то есть миру людей. Характерным «образчиком» мирового древа может служить скандинавский Иггдрасиль, который связывает между собой девять миров; на его вершине сидит мудрый орел, корни дерева гложут змеи и дракон Нидхегг. Три корня Иггдрасиля уходят в подземный мир; под ними расположены источники, и среди них тот, у которого живут норны. В «Младшей Эдде» сказано, что Иггдрасиль «больше и прекраснее всех деревьев. Сучья его простерты над миром и поднимаются выше неба. Три корня поддерживают дерево, и далеко расходятся эти корни. Один корень — у асов, другой — у инеистых великанов, там, где прежде была Мировая Бездна. Третий же тянется к Нифльхейму…» А «Старшая Эдда» описывает Иггдрасиль так:

Описание Иггдрасиля представляет собой одновременно вертикальную (крона-небо-Асгард, ствол-Мидгард, корни-Нифль-хейм) и горизонтальную (три корня: Асгард—Мидгард—Утгард) проекции мироздания, причем в последней моделируются числовые отношения (три корня, четыре оленя, шесть змей).

Шумерское дерево Хулуппу аналогично воспроизводит вертикальную модель мира: на его ветвях сидит небесная птица Анзуд, в корнях прячется змей преисподней, а в стволе обитает дева Лилит. Схожее представление обнаруживается и в славянской традиции, которая также объединяет вертикальную и горизонтальную проекции; ср. загадку: «Когда свет зародился, тот дуб повалился, и теперь лежит» (дорога). Апокрифическая легенда о сотворении мира гласит: земля лежит на воде, вода — на камне, камень — на четырех китах, киты — на огненной реке, река — на вселенском огне, а огонь — «на дубе железном, посаженном прежде всего другого, и все корни его опираются на Божью силу»; многочисленные заговоры упоминают остров Буян, где на камне Алатырь стоит «булатный дуб» или священный кипарис. Мировое древо — дорога в потусторонний мир: змеи на зиму уползают по нему в Вырей, на Троицу по деревьям спускаются на землю русалки — девушки, умершие неестественной смертью. Другая загадка соотносит мировое древо с временами года и календарем: «Стоит дуб, на дубу двенадцать сучьев, на каждом сучке по четыре гнезда…»

Та же славянская традиция знает образ перевернутого (инвертированного) мирового древа: «На море на Окияне, на острове на Кургане стоит белая береза, вниз ветвями, вверх кореньями». Индийская «Атхарваведа» говорит о перевернутом дереве: «С неба корень тянется вниз, с земли он тянется вверх». Образ перевернутого мирового древа часто встречается в так называемой шаманской мифологии, где он означает древо нижнего мира (последний — верхний мир «наоборот», отсюда и переворачивание дерева корнями вверх).

Любопытный вариант мирового древа встречается в «Слове о полку Игореве», где сказано, что певец Боян воспевает старину, «скача соловьем по мысленну древу». Как показал А. А. Потебня, это мысленное древо — эквивалент мирового; творчество Бояна есть перемещение по земле, небу и мировому древу, соединяющему небо и землю:

По замечанию В. Н. Топорова, в изображениях мирового древа вертикальная проекция моделирует космос, а горизонтальная — ритуал, «основная цель которого — обеспечение благополучия, плодородия, потомства, богатства». Наиболее известным ритуалом, связанным с мировым древом, является жертвоприношение (инициация) скандинавского бога Одина, который девять дней, пронзенный копьем, провисел на ясене Иггдрасиль, дабы обрести мудрость; на девятый день он утолил жажду священным медом из рук инеистого великана Бельторна и получил от последнего руны. То же жертвоприношение на мировом древе встречается в кельтской традиции (кровавые жертвы друидов), сюда же следует отнести и распятие Христа.

Мировое древо разделяет освоенное и неосвоенное, хаотическое и космическое пространства, вводит в космос некую меру, исчисление. Образ мирового древа тесно связан с символикой сакральных чисел (три, четыре, семь, девять, двенадцать) — три сферы мироздания, три времени жизни (прошлое — настоящее — будущее), четыре времени года, четыре стихии, четыре стороны света, семь (сумма трех и четырех) миров и т. д.

Как ось мироздания мировое древо часто встречается в обрядах, отголосок которых сохранился в современном обычае устанавливать рождественскую (новогоднюю) елку и класть под нее подарки для детей. В аналогичном качестве и значении мировое древо (в своих различных «манифестациях») использовалось в свадебных обрядах («венчались вкруг ракитового куста» и т. п.), при строительстве дома (обрядовое деревце ставилось в центре планируемой постройки), в рождественских обрядах (бадняк и пр.).

Вариант мирового древа — так называемое майское дерево, или «майский шест», — символ оси, вокруг которой вращается вселенная. Римляне позаимствовали обрядность майского дерева в Малой Азии, где издавна существовал обычай совершать ритуалы и танцевать у священной сосны Аттиса. От римских хиларий, праздника весны, ведет свое начало обряд майского дерева, связанный с празднованием наступления весны у европейских народов. Майское дерево представляет собой ствол, или шест, без листьев (мужское начало), на верхушке которого укреплен диск (женское начало); соединенные вместе, ствол и диск суть эмблема плодородия. Майское дерево украшают семью разноцветными лентами, то есть семью цветами радуги; первоначально это были ленты на священной сосне Аттиса — эмблемы плодоносящей силы.

Образ мирового древа прочно вошел в культуру человечества; в средневековье этот образ использовался как способ иллюстрации целого, состоящего из многих иерархически упорядоченных элементов — отсюда многочисленные генеалогические древа, «философское дерево» алхимиков, «древо жизненного пути», равно как и вошедшие позднее в научный обиход «леса логических деревьев» (Л. Витгенштейн).

К. Юнг видел в мировом древе схему человеческого мышления: истоки бессознательного (корни) — реализации сознательного (ствол) — транссознательная цель (крона).

Мировое древо индийской мифологии — фиговое дерево Ашваттха, которое укреплено корнями в небесах и нисходит к земле кроной, а в его ветвях раскинулись всевозможные плоскости бытия. «Ригведа» говорит об этом дереве иносказательно:

Эти два орла толкуются как звезды, а винная ягода — как ночное светило. По другому толкованию, дерево — это древо познания, а два орла обозначают два вида знания: интуитивное и прагматическое.

В упанишадах Ашваттха часто описывается как перевернутое (инвертированное) мировое древо; ср. в «Катха-упанишаде»: «Наверху ее корень, внизу — ветви, это вечная смоковница». «Махабхарата» рассказывает, что из ветвей Ашваттхи первый царь Лунной династии Пуруварас добыл трением три вида огня — для домашних обрядов, для жертвоприношений и для возлияний.

Е. П. Блаватская видела в Ашваттхе отросток Корня всего сущего, который несет с небес энергию жизни.

У иранцев в роли мирового древа выступает дерево Хаома, растущее на острове посреди озера Ворукаша (или в мировой реке Ранха). Это дерево бессмертия, кто вкусит его плодов, над тем не будут властны старость и смерть, поэтому дэвы Ангро-Майнью всячески стремятся похитить Хаому, но им препятствует чудесная рыба Кара, жизненную силу которой поддерживают огонь-Атар и истинааша. Другой вариант иранского мирового древа — Виснобиш, или Древо Всех Семян. По мифу, когда земля была отравлена ядом храфстра (вредных животных, порождений Ангро-Майнью), бог Амертат собрал семена всех растений, отнес к Ворукаше и высыпал в воду. Из этих семян выросло дерево Виснобиш, плоды которого — все полезные семена и зерна, какие только есть на свете. Сторожит древо крылатый пес Сэнмурв, тело которого покрыто рыбьей чешуей (облик Сэнмурва символизирует его господство над тремя стихиями — землей, воздухом и водой). Когда он взмахивает крыльями, с древа осыпаются в море семена различных растений. Златоухий и златоуздый конь Тиштар выпивает воду вместе с семенами и затем разливается дождем — так семена попадают в почву.

Что касается мировой горы, ее «воплощением» в иранской мифологии, вероятно, служила Хара (или Хукарья) — главная вершина хребта Хара Березайти. Считалось, что озеро Ворукаша раскинулось у ее подножия, что с Хары стекают в Ворукашу две реки, окружающие сушу, и что на вершине этой горы находится обитель богов — Гаронмана, расположенная в сфере «бесконечного света» Ахура-Мазды.

Индийская гора Меру и дерево Ашваттха соединяют между собой три мира — небеса, землю и преисподнюю; вместе эти три мира называются трилока. Существует и более «детальное» разделение миров — например, семичленное: бхурлока (земля), бхуварлока (обитель мудрецов, пространство между землей и солнцем), сварлока (обитель Индры, пространство между солнцем и Полярной звездой), махарлока (обитель Бхригу и других святых), джаналока (обитель сыновей Брахмы), тапарлока (обитель богини Вирадж) и брахмалока (сатьялока, обитель Брахмы). Считается, что первые три мира распадаются в конце каждого дня Брахмы, а остальные погибают с окончанием столетнего срока жизни божества.

Между верхним и средними мирами, то есть между небом и землей, находится воздушное пространство — антарикша, в котором обитают полубоги. Сама антарикша делится на две части — небесную и подземную, последняя служит ночным прибежищем солнцу. Иногда антарикшу называют самудрой, то есть океаном, ибо в ней плещутся изначальные воды. В антарикше находятся и девять планет индийской астрономии: Рави (Солнце), Чандра (Луна), Мангала (Марс), Будха (Меркурий), Брихаспати (Юпитер), Шукра (Венера), Шани (Сатурн), Раху (голова созвездия Дракона) и Кету (хвост Дракона). В индийских астрологических трактатах благоприятными планетами признаются Чандра, Брихаспати и Шукра (самая благоприятная), неблагоприятными — Рави, Мангала, Раху, Кету и Шани (самая «дурная» из планет);

Будха определяется как «нейтральная» планета, не сулящая ни добра, ни зла.

Ниже земли расположен подземный мир — патала, где обитают демоны (данавы, дайтьи, наги и пр.), а ниже паталы находятся преисподние — нарака. Пураны дают классификацию многочисленных сфер преисподней. Так, в «Бхагавата-пуране» упоминаются 28 преисподних, в том числе: тамисра, где казнятся грабители и прелюбодеи; андхатамисра, место мучений себялюбцев; раурава, где карают тех, кто причинял боль живым существам; кумбхипака, где жестоких кипятят в масле; каласутра, где казнят убийц брахманов; ашипатравана, место мучений еретиков; сукармукха, место казни царей, притеснявших своих подданных; андхакупа, место воздаяния за убийство комаров, клопов и других кровососущих насекомых; кримибходжана, где мучают алчных и скаредных; ваджракантака, где карают нарушение кастового принципа при вступлении в брак; авичимат, где несут наказание лжесвидетели, и т. д. «Законы Ману» перечисляют 21 адскую сферу.

Что касается горизонтальной проекции индийского мифологического мироздания, она строится, опять-таки, вокруг горы Меру. Миф гласит, что эту гору окружают континенты — двипа, омываемые каждый своим морем. Число этих континентов варьируется от 4 до 18. Во всех версиях мифов упоминается главный из этих континентов — Джамбудвипа, крайняя южная часть которого, Бхаратаварша, традиционно отождествляется с Индией. Свое название континент получил от чудесного дерева Джамбу, плоды которого размерами со слона: созревая, они падают на гору, из их сока образуется река Джамбу, воды которой даруют здоровье и радость всем, кто пьет из нее.

К Джамбудвипе примыкает остров Ланка, одноименную столицу которого построил из золота божественный строитель Вишвакарман. Брахма подарил этот город богу богатства Кубере, но затем остров и город захватил демон Равана. Герой Рама (воплощение Вишну) убил Равану и вернул Ланку во власть богов. Согласно «Бхагавата-пуране», первоначально Ланка была одной из вершин мировой горы Меру, но ее сорвало ветром и унесло в море.

В мифах и эпосе довольно часто встречается и название «Арьяварта» — буквально «страна благородных /ариев/». По замечанию В. Н. Топорова, Арьяварта — страна, где обычно развертываются мифологические сюжеты, имеющие подлинное географическое приурочение. «Реальная Арьяварта — это первоначальная территория расселения ведийских ариев в Индии. Она занимала Великую Северо-Индийскую равнину от западного моря до восточного и от Гималаев на севере до гор Виндхья и Сатпура на юге, за которыми находилась чуждая ариям страна неарийских племен (современный Декан)».

Кульминация традиционного индийского представления о мироздании, абсолютная его модель — это мандала, символическая диаграмма мира. Мандала есть комбинация геометрических элементов, символически представляющая образ мироздания. Считается, что зрительное восприятие мандалы может привести к откровению, осознанию сакральных истин. Чаще всего она имеет форму круга, круга в квадрате или квадрата в круге, причем квадрат иногда делится на четыре треугольника. Мандала обладает семантикой круга, колеса, лотоса, розы.

Как графический образ (графема) мандала представляет собой движение к некоему внепространственному и вневременному центру, который никогда не визуализируется, но всегда подразумевается. Этот незримый центр представляет собой вариант омфалоса (пупа земли). Линии мандалы и фокус, в которой они собираются, графически выражают препятствия на пути к центру.

Мандала есть модель мироздания, аналогичная мировому древу, горе, храму. Что касается сопоставления с последним, известны многочисленные храмы, выстроенные в форме мандалы — круглые, квадратные, восьмиугольные.

Классическая мандала основана на сочетании чисел 1 (центр), 3 (треугольник), 4 (квадрат) и 7 (круг). Существуют также искаженные мандалы, основанные на числах 2, 6, 8.

В буддийской мандале квадрат, вписанный в круг, ориентирован по сторонам света и вместе с центром сопоставлен с пятью элементами человеческого естества. Как правило, в квадрат вписывается восьмилепестковый лотос, а в центре лотоса изображается божество или его атрибут. Внешний круг мандалы олицетворяет «стену огня» — метафизическое знание, уничтожающее неведение. Следующий круг — «бриллиантовый»: просветление, обретение истинного знания. Третий круг — «лепестки лотоса»: духовное возрождение. Последний круг — центр.

К. Г. Юнг, основываясь на анализе сновидений, в которых присутствовала в той или иной форме мандала, соотносил с мандалой все геометрические фигуры, материальные или условные, которые заключены в круг или в квадрат: будь то циферблат часов, движение человека по кругу, лабиринт, зодиакальный круг, циклическое время и пр. С лабиринтом, кстати сказать, мандала связана не только формой, но и «назначением»: оба эти символа являются инициальными.

Вариант мандалы — тантрическая янтра, представляющая собой сложную композицию геометрических фигур (точка, треугольник, квадрат, стилизованный лотос) и предназначенная для медитации. Точка в янтре означает центр; треугольник олицетворяет три мира; круг, который встречается редко, символизирует целостность и полноту. Главная из янтр — Шри-янтра, выражение сексуальной энергии мироздания, символ непрерывного творения. В центре Шри-янтры находится точка бинду, вокруг которой расположены девять пересекающихся треугольников: пять обращены вершинами вниз (йони), четыре направлены вершинами вверх (лингам). «Мужские» треугольники дробятся на 43 малых треугольника — 14 синих («приносящие удачу»), 10 красных («достигающие цели»), 10 синих («защищающие от беды») и 8 красных («исцеляющие от болезней»). Треугольники вписаны в три окружности, внутри которых также находятся два круга лепестков лотоса — 14 голубых и 8 красных («исполнение желаний»). Вся композиция заключена в квадрат с четырьмя «воротами» — символ материального мира; область между углами квадрата и окружностями называется «царством иллюзий».

В мандале обретают завершенность пространство и время. Мир достигает абсолютного порядка. При этом мандала, повторяя К. Г. Юнга, представляет собой формирование, трансформацию, вечное воссоздание Вечного Ума. Она — геометрическое жертвоприношение, обращенное к божествам.

В отличие от индийской, иранская мифологическая традиция знает довольно ограниченное число мифов о миротворении — возможно, их на самом деле было гораздо больше, однако до наших дней сохранилось лишь несколько. Наиболее подробное изложение «канонического» мифа о творении мира в соперничестве Ахура-Мазды и Ангро-Майнью содержится в «Бундахишн». Согласно этому мифу, в космосе, вне времени и пространства, изначально пребывали «благой бог» Ахура-Мазда и его близнец, дух зла Ангро-Майнью, причем первый знал о существовании второго, тогда как второй не подозревал о существовании близнеца, отделенного от него космической Пустотой. Творение началось радениями Ахура-Мазды, создавшего духовные сущности всего благого — богов, людей, неба, воды, земли, огня, растений и животных. Поскольку же в бесконечном времени (зерван акарана) столкновение между Ахура-Маздой и Ангро-Майнью, наконец осознавшим существование близнеца, могло привести к любому исходу, Ахура-Мазда создал конечное время (зерван даргахвадата) — срок, в который благим силам суждено победить силы зла. Этот срок обнимал собой девять тысяч лет: «Ахура-Мазда знал, что первые три тысячи лет пройдут целиком согласно его воле. Это будет Эра Творения. Пустота, разделяющая царство света и преисподнюю, превратится в то, что ныне называется воздухом; там появятся светила, звезды, земля и земной мир. Затем наступит Эра Смешения Добра и Зла: два начала столкнутся в сотворенном мире, и следующие три тысячи лет пройдут в смешении согласно воле Ахура-Мазды и воле Ангро-Майнью. Битва будет продолжаться до тех пор, пока не родится Заратуштра. С приходом пророка в мир наступит Эра Разделения — последние три тысячи лет мировой истории. Благое воинство начнет одолевать злые силы, и в назначенный день Зло будет повержено и уничтожено навсегда».^[23] (Иногда срок существования мира определяется в 12 000 лет, в которые включается и тот «изначальный» промежуток, в течение которого Ангро-Майнью не знал о существовании Ахура-Мазды.)

Из духовных сущностей Ахура-Мазда, готовясь к битве с противником-близнецом, сотворил главных божеств авестийского пантеона — Амеша Спента; Ангро-Майнью же, удалившись в преисподнюю, создал дэвов. Далее Ахура-Мазда сотворил мир — небо, достигавшее «Бесконечного Света», воду, землю («яичный желток в середине яйца»), солнце, луну и звезды, растения, Первозданного Быка и первого человека Гайомарта. В Эру Смешения дэвы Ангро-Майнью проникли в мир, отравили небо, воду и землю, «испортили» огонь, примешав к нему дым, а дэв смерти Асто Видоту напал на Первобыка и на Гайомарта. Из тела Первобыка «произошли пятьдесят пять видов зерновых злаков и двенадцать видов лекарственных трав, из тела Гайомарта — золото и другие металлы». Кроме того, из семени Первобыка произошли быки, коровы и 272 вида полезных животных, а из семени Гайомарта — ревеневый куст, иначе — сросшиеся воедино первые люди, Махлия и Махлияна. Из дождя (чистой небесной влаги, пролитой на землю богом Тиштрией по воле Ахура-Мазды) возникло озеро Ворукаша — иранский Мировой Океан.

Доавестийский миф творения, реконструируемый по поздним сочинениям, гласит, что мир был создан всеми богами в семь приемов. В изложении М. Бойс этот миф звучит так: «Сначала они сотворили небеса из камня, огромные и твердые, как яйцеобразная скорлупа. В нижнюю часть этой скорлупы они поместили воду. Затем они создали землю, покоящуюся, словно большое плоское блюдо, на воде. Затем в центре земли они поставили три одушевленных творения в виде одного растения (вариант мирового древа. — Ред.), одного животного („единожды созданный бык“) и одного человека. Наконец они разожгли огонь, как видимый, так и невидимый, в качестве жизненной силы, наполняющей одушевленные творения. Солнце, как часть огня, неподвижно сияло наверху, словно постоянно стоял полдень, так как мир оставался неподвижным и неизменным, как при создании. Тогда боги совершили тройное жертвоприношение: они истолкли растение, убили быка и человека. После этого благотворного жертвоприношения появилось много растений, быков и людей. Так был приведен в движение мировой цикл с его жизнью и смертью, за которой следует новая жизнь. Солнце стало двигаться по небу и регулировать смену времен года…

Эти природные процессы… рассматривались как бесконечные. Начатые богами, они должны были продолжаться вечно, пока люди исполняют свои обязанности. Поэтому священнослужители представляли себе, что каждый день они вновь вместе с растениями и животными совершают первоначальное жертвоприношение для того, чтобы обеспечить миру продолжение его существования».

Применительно к мифологическим воззрениям суть религиозной реформы Заратуштры состояла в том, что он отказался от представления о сотворении мира многими божествами и провозгласил единственным творцом, несотворенным и вечным, Ахура-Мазду. Вдобавок пророк наделил творца изначальным противником — Ангро-Майнью. Как сказано в «Гатах»:

Согласно учению зерванитов, истинным творцом мира был предвечный бог Зерван (Зурван), отец Ормазда и Ахримана (пехлевийское имя Ангро-Майнью). «В начале, когда не существовало ничего: ни неба, ни земли, ни каких-либо тварей на небе или на земле, во вселенной уже был и царил изначальный Зерван, бог судьбы и времени. Но никто не почитал его и не называл Творцом — ибо мир был пуст. Поэтому Зерван решил родить сына, бога-творца, который создаст небо, землю и все, что есть на них. Зерван знал, что имя его сыну должно быть — Ормазд». Тысячу лет Зерван совершал жертвоприношения Судьбе, однако Ормазд все не рождался; у Зервана появились сомнения — и из этих сомнений зародился Ахриман. Он сумел обмануть отца и родился первым, поэтому ему суждено править миром на протяжении девяти тысяч лет, по истечении которых в мире воцарится благодательный Ормазд.

Этот «еретический» миф, несомненно, вырос из «канонического», помещавшего Ахура-Мазду и Ангро-Майнью в бесконечное время (зерван акарана). По мнению М. Бойс, теоретической основой зерванитского учения стал стих из Гат, говорящий о богах-близнецах: «Размышляя над этим стихом, зерваниты со схоластической изобретательностью пришли к выводу, что у близнецов должен быть и отец, а раз это так, то единственным возможным отцом Ахура-Мазды и Ангро-Майнью может быть только Зерван. Сначала, видимо, это было лишь умозрительным заключением, но впоследствии предположение развилось в откровенную ересь».

Также еретической считалась и манихейская доктрина, вобравшая в себя не только зороастрийские представления, но и другие религиозные учения, вплоть до митраизма и буддизма. Согласно Мани, основателю и пророку этого направления, изначально во вселенной существовало равновесие между Светом и Тьмой, но Царь Тьмы увидел Свет и устремился к нему, нарушив космический закон. Благому божеству Отцу Величия для борьбы с Царем Тьмы пришлось создать Мать Жизни и Первого Человека. Эти духи пали в схватке с силами Царя Тьмы, и тогда Отец Величия призвал Друга Света, Великого Зодчего, Живого Духа и пятерых его сыновей. Сообща эти духи одержали победу, однако Свет уже успел смешаться с тьмой, и потому Отец Величия сотворил земной мир — чтобы Добро и Зло опять разделились. Небеса возникли из шкур убитых демонов, солнце и луна появились из частиц Света, не оскверненных Тьмой, тогда как звезды, ветер, вода и огонь — из частиц Света с незначительной примесью Тьмы. Горы были созданы из костей демонов, а из их мяса и кала — восемь земель; из семени демонов, пролитого на землю, возникли растения, демоницы породили животных, а верховные силы Тьмы создали человеческую плоть и оба пола — «дабы плоть множилась вновь и вновь, порождая себе подобное, и частицы Света, смешанные с материей, не могли очиститься, отделиться и вознестись к престолу Отца Величия».

Безусловно, в манихейском мифе творения довольно параллелей с зороастрийским мифом, однако и этот миф, и манихейская доктрина в целом представляют собой синкретические феномены, «позаимствовавшие» многое из других мифологических систем. Как писала М. Бойс, «Мани, видимо, не имевший в юности прямых контактов с зороастризмом, усвоил некоторые его основные принципы через иудео-христианскую и гностическую традиции. Так, он верил в Бога и в дьявола, в небеса и в ад, в три эпохи, в посмертный суд над каждым человеком, в конечную победу над злом, в Последний Суд и в вечную жизнь блаженных праведников среди сил небесных… Мани считал, что и зороастризм, и христианство, буддизм — это по происхождению одна и та же правильная вера, искаженная людским непониманием. Поэтому, проповедуя в Персии, он готов был представить свою религию в зороастрийском обличье и даже „переводил“ имена многих божественных существ своего пантеона именами зороастрийских божеств. Такой подход вызвал большой гнев у зороастрийских жрецов, которые называли манихеев зандик (то есть теми, кто привносит свои искаженные толкования в священные тексты)».

Авестийский миф творения гласит, что после победы над дэвами Ахура-Мазда сотворил сушу в виде семи каршваров (климатических областей, или кругов), разделенных горами и заливами озера Ворукаша. Срединный каршвар — Хванирата — был дарован ариям. Его окружала горная цепь Хара Березайти, лучшей из земель Хванираты считалась Арьяна Вэджа — «арийский простор», «прародина» иранцев, которой покровительствует сам Заратуштра. В «Видевдат» рассказывается, что Ахура-Мазда последовательно сотворил шестнадцать стран для обитания людей внутри Хванираты; Ангро-Майнью же в ответ на каждое благое деяние Ахура-Мазды создавал «контртворение», вводя в мир бедствия и грехи. Так, в противовес Арьяна Вэдже он сотворил зиму, а в качестве «контрмеры» появлению других стран создал комаров и прочих вредных насекомых, злых колдунов и глупых правителей, шатание мысли, грех педерастии и пр. (Это своего рода продолжение изначального «соревнования» между Ахура-Маздой и Ангро-Майнью, когда последний, соперничая с творцом, создавал «дурные» эквиваленты благих творений: дэвов как свой вариант ахуров, вредных животных-храфстра как свою версию полезной фауны и т. д.)

В отличие от индоарийского, иранское мироздание не бесконечно; иранская традиция разительно контрастирует с индийской своей историчностью, если не сказать — эсхатологичностью. Мироздание имеет срок существования — 9000 (или 12 000) лет, по истечении которого мир погибнет — и уже не возродится. Как писал М. Элиаде, «согласно иранской концепции, история не вечна независимо от того, следует ли за ней или нет бесконечное время; она не повторяется, а окончится эсхатологическим воспламением и потопом. Ибо последняя катастрофа, которая положит конец истории, будет в то же время судом над этой историей. Тогда — во время оно — все дадут отчет в том, что они делали „в истории“, и только невинные познают блаженство и вечность». Этот суд — Фрашкард — состоится через 3000 лет после того, как Заратуштра получил откровение от Ахура-Мазды. Как сказано в «Бундахишн», боги одолеют дэвов, Ангро-Майнью будет изгнан из мира и «после этого не будет зимних холодов и снега, земля превратится в цветущую бескрайнюю равнину, исчезнут горы, и даже та гора, что поддерживает мост Чинват (ведущий в загробный мир. — Ред.), перестанет существовать».

Обе «арийские» мифологические традиции представляют собой традиции политеистические, многобожные (в Европе XVIII–XIX столетий иранская традиция, благодаря неточным переводам «Авесты», воспринималась как монотеистическая, а несотворенный и предвечный Ахура-Мазда сопоставлялся с христианским Богом). Однако если иранский пантеон содержит, да простится подобное выражение, строго ограниченное число божеств, пантеон индийский чрезвычайно велик и многобразен.

В свое время И. В. Гете, познакомившись с первыми европейскими исследованиями индийской мифологии, остался глубоко разочарован богами Индии: божества индийцев, писал он, «числом в несколько тысяч, притом не подчиненные друг другу, но одинаково абсолютно всемогущие… еще больше запутывают жизнь с ее случайностями, поощряют бессмысленные страсти и благоволят безумным порывам, словно высшей степени святости и блаженства». Количество богов в индийской мифологии и в самом деле грандиозно, причем число божеств в этой мифологической традиции с течением столетий неуклонно возрастало: если веды знают всего 33 бога, то брахманы упоминают о 333 богах, пураны же — о 3306 или 3339; эпос называет 33 главных бога, остальных же божеств характеризует как неисчислимые сонмы. Г. Гессе называл многочисленность и многообразие индийских божеств «райской пестротой»: «Индийская религия соединяет в себе райскую пестроту самых невероятных противоположностей, самых несовместимых формулировок, самых противоречивых догм, ритуалов, мифов и культов, которые только можно вообразить; нежнейшее наряду с самым грубым, духовнейшее наряду с самым чувственным и плотским, добрейшее наряду с самым жестоким и диким».

Многие гимны «Ригведы» обращены ко «Всем-Богам» (Вишведева). Обычно Вишведева упоминают при совершении жертвоприношений, причем каждое божество призывается при исполнении конкретной части ритуала, но в ряде случаев Вишведева выступают как единое целое, своего рода «множественный бог»:

Да придут к нам со всех сторон прекрасные силы духа, Что нельзя обмануть, нельзя обойти, что бьют ключом, — Чтобы боги всегда помогали нам возрастать, (Чтоб были) защитниками изо дня в день!

По замечанию В. Н. Топорова, Вишведева «настолько тесно слиты между собой, что трудно выделить часть, относящуюся к данному божеству. В ритуале Вишведева также трактуются как единство (в частности, им посвящается третья выжимка сомы)». Ригведийские гимны причисляли к Вишведева Индру, Агни, Митру, Варуну и других адитьев, иногда Сому, богиню зари Ушас и «гневного» Рудру; в пуранах «состав» Вишведева постоянно меняется.

«Индийский пантеон, — пишет М. Ф. Альбедиль, — производит впечатление некоего вида духовной палеонтологии, где громоздятся, иногда причудливо перемешиваясь, ведийский, брахманистский, индуистский, джайнский, буддийский и другие слои, при это самый мощный пласт составляют божества индуизма. Индуистские боги опрокидывают наши прочно сложившиеся иудео-христианские стереотипы о том, как должен выглядеть бог, чего от него можно ждать и как человек должен строить свои отношения с ним; их облик скорее отсылает к архаическому мифо-поэтическому субстрату. Но и с известными и привычными греческими богами индийские не имеют ничего общего. Те, даже если они схвачены художником в движении, как правило, закончены по своему внутреннему облику и в этом смысле неподвижны, статуарны. Они — сложившиеся красивые мужчины и женщины, с двумя руками и двумя ногами, то есть имеют вполне человеческий вид. Индийские же боги, даже в застывшей позе, вызывают в памяти танец масок, когда мелькает то одно, то другое лицо, то женское, то мужское тело, когда мелькание рук и ног складывается в затейливый меняющийся рисунок. Эти боги, веселые и ужасные, разноцветные и усатые, благостные и устрашающие, гневные и сострадательные, смотрят со стен храмов, с икон, лубков, статуэток. Средний индиец едва ли понимает, почему каждый должен любить только одного распятого Бога. Он видит божественный лик и в улыбке юного Кришны, и в танцующем Шиве, и в нежной Сарасвати, и в грозной Кали. Индийский национальный бог совсем не обязательно имеет антропоморфный облик, то есть выглядит как человек. Не менее священны и животные, и реки, и деревья, и камни, и планеты, и звезды — словом, все, что обитает на земле, в земле и под землей.

Необозримое количество божественных персонажей не без трудностей воспроизводят даже ученые брахманы. А есть еще столь же неисчислимая бездна гибридных персонажей, чьи божественные качества вообще идентифицируются с огромным трудом. В каждой местности живут свои главные и второстепенные боги, отсюда — множество дублирующих персонажей, порой связанных сложными родственными отношениями. При этом многие из них могут существовать лишь в виде имен в теологических трактатах, доступных только узкому кругу знатоков. От духов племенных верований, неизвестных за границами какой-нибудь маленькой, затерянной в горах или в лесу деревушки, до популярных и почитаемых во всей Индии богов — таково необозримое и неисчислимое количество индийских божеств».

По причине многочисленности и многообразия божеств в индийской мифологической традиции установить среди них сколько-нибудь определенную иерархическую последовательность вряд ли представляется возможным. Поэтому мы будем придерживаться в изложении того же «эволюционного принципа», как и в главе о сотворении мира: от божеств, упоминаемых в ведах, к божествам эпоса — через брахманы, упанишады и пураны. ...