Григорий ПАНАСЕНКО А.В. КОНОКОВ
ЭДЕМ-2160

Это пробная версия и еще будет дорабатываться. Фантастика так сказать ближнего прицела.

Слабонервным и прозападникам не читать.

Автор

Again I stood – alone. The Darkest Age

Embraced the world for God has closed his eyes -

Bewailed mankind forgiving all the lies

Of those who'd thought that life was just the stage.

Again I cried. The sweetest dream of all

Was broken down like childish toys of ours.

Left uninvited gusts in empty house

We're – not the masters, as we'd been self-called.

Again I prayed for those who'd lost their faith

In mercy not from God but from a Man.

The Beast ruled over human beings again,

And they forgot the feeling of being brave.

Again I smiled at gorgeous flower-bed:

The precious burgeon was about to bloom -

The Rose of Peace of purest sapphire-blue -

The greatest hope the world had ever had

Глава 1

—...Таким образом, к двадцать первому веку, а точнее к две тысячи третьему году идея евгенической программы окончательно закрепилась в научной среде Европейского Союза. Отцом-основателем программы мы теперь с уверенностью можем назвать профессора Оксфордского Университета сэра Мерфи МакДауэлла. Именно его имя, – Саймон посмотрел на портрет моложавого мужчины на стене, – послужило нарицательным для макдауэллизма в эпоху "антиевгенических" войн с две тысячи тридцать шестого по две тысячи сорок восьмой годы. Однако к две тысячи пятьдесят третьему году Панамериканский Союз стал первой в истории человечества страной, официально утвердившей обновленную евгеническую программу "Новый Эдем". Причиной к тому послужили два явления, носившие в то время локальный характер, но спустя три десятилетия ставших общемировой проблемой. Это всем нам известная "зеленая революция", которая удешевила пищевые продукты и повысила их качество, а также позволила снизить порог нищеты, и, во-вторых, изменения в динамике демографического роста, вызванные в первую очередь тем самым улучшением питания в странах с низким уровнем социально-экономического развития при сохранении старых культурных традиций, поощрявших многодетные семьи и патриархально-клановые отношения. Сценарии социологов и политологов конца двадцатого начала двадцать первого века о консервации роста населения на отметке восемь-девять миллиардов человек оказались несостоятельны.

Панамериканский союз стал первой страной, достигнувшей необходимого научно-технического уровня для осуществления "зеленой революции", а также первым почувствовал существенную разницу между устоями евроамериканскими, латиноамериканскими и афроамериканскими, то есть именно там "зеленая революция" первой обнажила проблему будущего демографического передела мира.

К тому времени синдикалисты получили большинство мест в Сенате и девяносто процентов в Парламенте. Изначальная евгеническая программа "Новый Эдем" предусматривала два шага: первый – узаконивание абортов и, второй – умерщвление умственно и физически неполноценных личностей.

В силу слабой идеологической подготовки общества население неадекватно восприняло евгеническую программу. По стране прокатилась серия бунтов, приведших к ее замораживанию. Общество на время отвлеклось от проблемы, тем более что в две тысячи шестьдесят восьмом – две тысячи семьдесят восьмом мир испытал Великую Депрессию, а так же стал жертвой Китайской демографической экспансии, более известной, как Первая демографическая война. Вслед за ней наступил Каирский кризис и Черная или Вторая демографическая война две тысячи девяносто первого – две тысячи девяносто восьмого годов, которые отодвинули вопрос о перенаселенности и необходимости возрождения евгеники.

Две тысячи сто пятый год можно назвать воистину поворотным в истории человечества, – здесь голос Саймона торжественно возвысился, – в этот год население планеты отпраздновало рождение шестнадцатимиллиардного жителя Земли, и численность граждан Панамериканского Союза превысила пять миллиардов человек. Мировой Совет предложил созвать конференцию по вопросу о демографической ситуации в мире, которая угрожала перерасти в Третью, самую кровопролитную демографическую войну. В две тысячи сто шестом году Мировой Совет одобрил решение о принятии всемирной евгенической программы на испытательный срок в двадцать лет. Это было секретное соглашение Панамериканского Союза, Евразийского Содружества, Восточного Альянса и еще ряда независимых государств. Основная масса населения должна была быть подготовлена в эти двадцать лет. Насущной необходимостью стало формирование общественного мнения о евгенике.

В две тысячи сто пятнадцатом году были подведены итоги и выявлена тенденция к падению рождаемости. Средства массовой информации сформировали положительное общественное мнение. В две тысячи сто двадцать шестом году евгеническая программа "Ноев Ковчег" получила статус официальной. На данный момент мы имеем четверть вековой опыт регулирования генетического фонда и рождаемости.

Темой нашей следующей лекции станет вопрос о формировании критериев евгенического отбора. На сегодня все, спасибо за внимание.

На этих словах Саймона прозвенел звонок, и он покинул аудиторию под гомон студентов. Весело бурлящий водоворот белых халатов заполонил коридоры. Саймон с трудом пробился к выходу. Он вышел из здания университета...

На улице было туманно и мелкая морось оседала на лице, неприятно холодя кожу. Редкие прохожие спешили поскорее укрыться за стеклянными дверями торговых центров, офисов и станций метро. Над городом повисли низкие тучи. На душе его скребли кошки: хотя лекция сегодня прошла как обычно, но что-то в ней Саймону не понравилось. Он всегда пунктуально выполнял любое свое дело и поэтому ровно за неделю до каждого занятия даже самый придирчивый декан нашел бы в его столе дискету с планом-конспектом лекции, а также подробное требование в лабораторный сектор на необходимые материалы. Все его лекции отличались аргументированностью, причем до такой степени, что многие называли это дотошностью или педантизмом. Но сегодня все равно что-то было не так. Саймон чувствовал, что он упустил нечто важное. Нервно барабаня аристократически тонкими пальцами по панели сигаретного автомата, он насвистывал надоедливый популярный мотивчик, прицепившийся с утра. В лоток выпала вакуумная упаковка "22-С" и приятным женским голосом автомат предупредил уходящего Саймона в спину о вреде курения. Машинально оборвав клапана яркой синей упаковки, Саймон выбросил его в ближайшую урну и поспешил к пневмопоезду. Когда зеркальные двери закрылись и он увидел в отражении усталое лицо с высоким лбом и прямым пробором редеющих каштановых волос, Саймон наконец понял, что давило на него подспудно все утро: он с брезгливостью провел рукой по щеке и подбородку, ощущая короткую колкую щетину, и отвернулся. Мимо стекла мелькнули пластиковые перегородки станции и красные сигнальные огоньки. Двери с мягким шипением разошлись, выпуская поток пассажиров.

Саймон торопился в офис, где его ждали неоконченные дела и отчет. Дорога от университета занимала не так уж и много времени. В офис он вошел как обычно ровно без трех минут два. На ходу поприветствовав секретаршу, Саймон открыл облицованную под клен дверь и, зайдя в кабинет, привычно сверил наручные часы с их бронзовым антикварным собратом на полированной крышке стола. Тяжелый хронометр, лениво покачивая маятником, отмерял последние секунды до начала рабочего дня в евгеническом центре.

На столе его ожидали кофе, наполовину готовый квартальный отчет и четыре видео письма. Выдвинув поочередно все четыре ящика стола, Саймон обнаружил письма, датированные прошлой неделей и аккуратно подписанные его же почерком. Немного подумав, он вынул дискеты и отправил их в утилизатор. Когда красный индикатор на панели терминала погас, автомат выплюнул готовые к использованию диски. Саймон так же аккуратно убрал их обратно в стол. В дверь робко постучали и секретарша тихим голосом сказала:

— Мистер Мерфи, к вам посетитель.

— Гоните его в шею! – Саймон сердито отвернулся к монитору: недавнее недовольство вылилось в раздражительность. Саймону стало неловко, отчего он разозлился еще больше.

— Но он очень настаивает! – в голосе секретарши послышался тихий ужас: на слове "очень" она почти умерла.

Саймон досадливо дернул плечом и буркнул:

— Пригласите.

В кабинет вошел немолодой, полный, холеный мужчина в костюме-тройке. Лицо его было смутно знакомо, и Саймон честно попытался вспомнить, где он мог видеть этого человека.

— Мистер Глеймор, – прервал его потуги посетитель.

— К вашим услугам, – в улыбке расплылся Саймон и широким жестом показал гостю на кресло.

"Глеймор, Джон Стэнфилд, ведущий телепрограммы "Отбери миллион", десятый разряд, "желтый" евгенический статус, адрес..."

"Достаточно!" – мысленно прервал Саймон бодрый писк электронного чипа вживленного в черепную коробку.

— Рад встрече, мистер Глеймор, дайте-ка вспомнить по какому поводу... – Саймон попытался изобразить радушие.

— Не трудитесь, я не записывался предварительно. Ваша секретарша была столь любезна, что проводила меня без записи. Я к вам, собственно, по личному вопросу. – Глеймор тяжело вздохнул и вытащил большой носовой платок, которым вытер пот со лба, после чего стал нервно теребить его в руках.

"Очередной проситель", устало подумал Саймон.

— Понимаете, какое дело, доктор Мерфи. У нас с женой небольшая проблема.

"И не только у вас", зло подумал Саймон, но кивнул и сделал заинтересованное лицо.

— Я бы хотел, если вас не затруднит, чтобы вы лично проконтролировали анализ ДНК нашего ребенка. Поверьте, мы в долгу не останемся. Я полагаю, мы сумеем прийти к взаимовыгодному решению, – теперь в голосе посетителя сквозили заискивающие нотки, он торопился выговориться.

"Господи! И этот туда же!", внутренне воскликнул Саймон. Чтобы хоть как-то прервать этот поток, он выдавил из себя мучительную улыбку и произнес:

— Разумеется, я постараюсь для вас что-нибудь сделать.

Гость бросился изливать свои чувства благодарности, но Саймону удалось его быстро выпроводить, сославшись на чрезмерную занятость.

Через полминуты Саймон забыл о посетителе, углубившись в отчет. Только через час, наткнувшись на имя "Глеймор, Седрик Джон", и увидев сбоку от фамилии "зеленый" статус, он облегченно понял, что природа выполнила работу за него: потомок Глейморов был генетически чист. "Желтый статус. У него был "желтый" статус", вспомнил Саймон. Он проверил по документам. Сара Глеймор тоже имела "желтый" статус. "Странно, "зеленый" статус при двух "желтых" большая редкость. И как вообще могли разрешить их брак. Ах да, они, вероятно, поженились пятнадцать лет назад, когда запрета еще не было".

Тут взгляд Саймона упал на письма.

— Вот черт! – выругался он вслух. – Совсем нет времени.

На одном из них этикетка переливалась сиреневым цветом, означавшим срочность. Это письмо Саймон просмотрел первым. На мониторе появилось сурово-неприступное лицо шефа.

— Саймон, сегодня я жду ваш отчет не позднее семнадцати часов. Кроме того, появилась необходимость анализа пятого уровня. Вы назначены компетентным экспертом. К семнадцати часам будьте в моем офисе.

Саймон бросил затравленный взгляд на часы: пять минут пятого.

"Успею, если пневмопоездом". Он судорожно сгреб оставшиеся письма и диск с недоделанным отчетом, схватил ноутбук и рванул к входу в тоннель.

Саймону Мерфи не повезло: он родился в две тысячи сто двадцатом году, когда европейский континент отпраздновал рождение трехмиллиардного жителя. Эпоха Китайской демографической войны канула в лету, но ползучая экспансия продолжалась. Ковентри – родной город Саймона – на одну треть состоял из выходцев из Поднебесной Империи. Саймону не повезло дважды: он родился в бедной семье клерка, что, правда, обеспечивало ему в отличие от многих хотя бы пятидесятипроцентное погашение социальных расходов, тридцатипроцентное – медицинских, и шесть классов школы бесплатно. Кроме того, Саймон мог рассчитывать на государственное пособие только на двухлетнее обучение в низшем колледже и стартовый пятый разряд (тогда еще существовала пятнадцатиразрядная система социального статуса).

У отца был шестой разряд, а мать из-за рождения третьего ребенка уволили с работы. Таким людям государство давало статус не выше второго разряда, так что ни на что путное Саймону рассчитывать не приходилось. Он был нелюбимым ребенком, и все, даже старшие брат и сестра, давали ему это почувствовать. Отец и мать его были поляками (отсюда и традиция многодетных семей, но в тот год у них не было денег на аборт, который в то время еще был платным), как это ни парадоксально звучит, но семье стало легче жить после смерти старшего сына Карела.

Воспитанный городскими улицами, Карел видел верх лихости в том, чтобы гульнуть с друзьями и выпить литра два джина, а потому, однажды, в пьяном угаре проиграл товарищу и был вынужден поступить волонтером на марсианские рудники, чтобы подъемными перекрыть долг. Саймону тогда тоже перепало на пару жевачек. Он хорошо помнил, каким серьезным и чужим стал старший брат в последнюю неделю перед отъездом. А потом была короткая повестка. Из всего Саймон запомнил только одну фразу – разгереметизация барачного купола. Уже тогда он знал, что на Марсе можно дышать только в скафандре.

Сестре Саймона Элоизе повезло больше: от природы красивая особой славянской красотой, она ухитрилась обручиться, а затем и выйти замуж за подающего надежды молодого инженера. Также стремительно в их семье появились близнецы Эдвин и Лайон, и по выходным Саймон играл с маленькими детьми.

Муж ее был специалистом-атомщиком, и мать Саймона каждый раз говорила дочери о том, "что эти атомные штуки очень ненадежны". Взрыв на станции сделал из мужа Элоизы инвалида, однако, компания в это время была на взлете, и страховка позволила ей закончить образование и получить неплохой пост вице-призидента Британского отделения Русско-Китайского нефтяного Альянса и одиннадцатый разряд.

Вот эти-то деньги и дали возможность Саймону отучиться положенные двенадцать лет в школе на "хорошо" и "отлично", а потом поступить в институт на очень модный факультет генетики. Его не испугал даже конкурс в одиннадцать человек на место.

В институте Саймону повезло с научным руководителем, и уже с третьего курса он получил "зеленую карту" и стал лаборантом кафедры. Теперь институт оплачивал девять десятых стоимости учебы, а оставшуюся десятую часть Саймон мог оплатить и сам. Сестра вздохнула с явным облегчением, взгляд отца потеплел (как-то на зимних каникулах отец сказал Саймону, что из него выйдет что-нибудь путное) и только мать не верила, что генетика принесет ему деньги и положение.

Принятие официальной евгенической программы "Ноев Ковчег" застало Саймона как раз во втором классе. На третьем курсе его учебы статистические материалы уже были доступны даже для студентов, и он ознакомился с ними досконально. Мировому Совету требовалась коррекция программы, что дало ему пищу для размышлений, а на пятом курсе, с блеском защитив диплом, Саймон был приглашен в евгенический центр генетических исследований. Защитив через пару лет диссертацию, он обеспечил себе место младшего инспектора Британского подсектора, а затем как подающий надежды молодой ученый, быстро дорос до старшего инспектора всего европейского сектора.

Получив шестнадцатый разряд, теперь уже по двадцатиразрядной системе, Саймон мог позволить себе семью и ребенка, тем более что в этом году умер его дед, и растраты на медицину резко уменьшились. А еще через год Саймон сам стал отцом семейства.

В свои сорок лет он успел возмужать и стал замкнутым, не любящим больших кампаний и вечеринок, увлеченным работой человеком. Работа поглощала его настолько, что даже семью он воспринимал, как обязательное дополнение к карьере, что, однако не мешало ему быть неплохим отцом и обеспечивать сыну образование.

В поезде Саймона начало укачивать, и вскоре он ткнулся лбом в экран ноутбука. Компьютер возмущенно пискнул, экран предупреждающе замерцал. Проморгавшись, Саймон увидел, что автоматически успел завершить весь отчет и его взгляд опять упал на видео письма. Он сорвал оранжевый язычок с первой дискеты и машинально отметил, что у него осталось двадцать пять минут.

"Здравствуй, папа! У меня все нормально. Я по вам с мамой очень соскучился, – Петер Мерфи, единственный сын Саймона, жизнерадостно улыбался ему с экрана. – В декабре у меня каникулы, и я обязательно приеду к вам на рождество. Передавай привет бабушке и дедушке, и скажи, что я их очень люблю. И еще: не волнуйтесь, деньги у меня пока есть. Ну, пока!"

На экране побежала заставка с летящим над прерией орлом.

Саймон улыбнулся, вынул дискету и вставил следующую. На ней обнаружилось приглашение на конференцию в Сидней с просьбой прочитать небольшой курс лекций. Он попутно отметил в ежедневнике покупку билета до Сиднея и отправил сообщение секретарше в офис и запрос на рабочую командировку шефу.

На третьей, последней дискете было письмо от его бывшего научного руководителя, который приглашал Саймона с семьей провести пикник на Байкале с традиционной китайской кухней и походом в горы.

Саймон устало вздохнул и закрыл ноутбук. Людей было много и он стал пробираться в выходу заранее. Почти у самых дверей путь ему преградил огромный, неповоротливый детина в безразмерном растянутом свитере и куцей куртке. Саймон с брезгливостью посмотрел на заляпанный чем-то маслянистым рукав и попытался отодвинуться, но его уже притерли, и ему не оставалось ничего другого, кроме как прижать к груди портфель. Через минуту машинист объявил остановку и гора перед Саймоном, качнувшись, пошла напролом вперед. К соседней платформе прибывал встречный поезд.

Саймон вышел на остановке вместе с огромной толпой. Станция находилась в здании евгенического центра в Лейпциге, в его подземной части, и пока лифт вез Саймона на сто пятидесятый этаж в офис шефа, он успел послать жене сообщение, что задержится вечером, и чтоб она предупредила гостей. Сегодня у них был ужин на две семьи.

В кабинете шефа было людно: там уже ждали трое. Саймон поздоровался с ними и сел за стол. Шеф закончил свой телефонный разговор и обратился к нему:

— Я надеюсь, вы приготовили ваш отчет?

Саймон передал мини-диск.

— Благодарю. Итак, – шеф обратился ко всем присутствующим, – необходимо рассмотреть генетический код абонента 121.367.886 на предмет С-2 статуса.

"Странно, – подумал Саймон, – неужели не нашлось никого ближе, и меня вызвали ради одного абонента". Но шеф развеял сомнения Саймона, назвав еще четыре десятка абонентов, и попросил посмотреть материалы на персональных ноутбуках.

Саймон мельком бросил взгляд на фамилию первого клиента и изумился: неужели это сам электронный магнат Селецкий? И тут он все понял: еще в годы аспирантуры его прозвали Хароном, а также Неподкупным, за то, что он никогда не позволял себе подложных результатов тестирования. Значит, кому-то понадобилось свести счеты с русским.

— Давайте пройдем в лабораторию, – шеф широким жестом показал на дверь.

В лаборатории уже все было готово. Панорамное окно из метаморфизированного стекла было ярко освещено, мониторы электронных микроскопов горели ровным бирюзовым светом, в углу крутились диски записывающего устройства, в четырех точках под потолком рубиново светились детекторы камер. Как Саймон и предполагал, пробы ткани эмбриона Ярослава Селецкого поместили на приборный стол первым. "Это, пока я не потерял сосредоточенность", – подумал он, но уже через минуту погрузился в такую знакомую для него работу. В целом мире не осталось никого, кроме него и витой спирали ДНК, которую он пристально исследовал микрон за микроном. Так и есть, болезнь Дауна, склонность к детскому церебральному параличу с вероятностью развития восемьдесят процентов и склонность к онкологическим заболеваниям с вероятностью развития пятьдесят пять процентов. Интересно, кто делал предыдущие анализы? И зачем вообще при таких явных отклонениях аж пять человек, вместо положенных трех для экспертизы?

Саймон сделал запрос и через полминуты на дисплее высветились оба предыдущих отчета. Глеб Вольских, врач-генетик Саарского центра. Совпадение в результате с нынешней проверкой до сотых долей. Так и должно быть. А вот второй сделан с явной фальсификацией. Кто-то дал эмбриону статус А-3, а это ни много ни мало – должностное преступление. Карается каторгой. Кто же это такой?

Саймон пробежал взглядом шапку второго отчета. Там значилось: Пьер Бенуа Верт, первый заместитель начальника Брюссельского сектора.

На минуту Саймон опешил. Как! Его собственный заместитель? Кто бы мог подумать, что этот тихий и мягкий человек решится на такое. Теперь понятно, почему его пригласили. Причина в том, что именно в его подчинении находится саботажник. Возможно это порицание, или наоборот знак доверия. Но теперь Верт это забота шефа.

Саймон снова посмотрел на экран, где вилась спираль ДНК. Однозначно, "красный статус".

— С-два "красный" статус, – ровным голосом произнес Саймон, и устало откинулся на стул.

— Подтверждаю С-два "красный" статус, – раздалось справа, а затем слева от него.

После этого начальник Маасского Сектора начал процедуру регистрации протокола. В стекле Саймон увидел отражение лица шефа: оно было одновременно непроницаемым, и все же в нем угадывалось что-то непонятное, похожее на брезгливость или, может, раскаяние. "Интересно, сколько предложил ему Селецкий хотя бы за "желтый статус" и сколько дал тот, которому нужно было отомстить магнату. Впрочем, неважно. Все равно, "красный" был однозначно..." Саймон снова погрузился в работу. Четыре "красных статуса" не подтвердились, и в этом была его заслуга, а еще через пару часов шеф поблагодарил всех за работу и четверо инспекторов, получив премиальные у секретарши, молча разошлись по домам.

Пока Саймона укачивало в вагоне монорельса, в недрах огромного здания евгенического центра шла электронная жизнь. Лазерный диск с отчетом и его электронная версия с жесткого диска были десятикратно размножены и, равно как и стенографический отчет секретарши и видеозаписи, разосланы в центральный офис в Лиссабоне, Гонолулу и по местам работы экспертов. Саймон не проехал еще и полпути, как каждый документ занял четко отведенное ему место с грифом "хранить сто лет". Машина евгенического отбора пришла в действие, приговор был приведен в исполнение. Жизнь Ярослава Селецкого закончилась, так и не успев начаться. Ему не дали шанса даже родиться. Остались только электронные факты его существования.

Саймон едва не проехал свою остановку.

В квартире его ожидал ужин, запах которого он почувствовал еще на лестничной клетке, полупогашенный свет и громкий голос друга:

— О, Саймон! Сколько лет, сколько зим! – приветствовал хозяина дома Эйнджил Блэксмит.

Саймон тут же попал в крепкие дружеские объятия, поцеловал руку супруге Эйнджила Марте, и вяло чмокнул в лоб свою жену Джулию.

— Ты, наверное, сильно проголодался, – в ее голосе послышалась забота, – Что ты будешь, котлеты с гарниром или индейку с клюквенным джемом?

— У нас что, День благодарения? – вымученно пошутил Саймон, однако сел за стол и на все вопросы долгое время отвечал только мычанием и кивком.

Через пол часа, когда все уже насытились, и подошло время десерта, Саймон расслабил галстук и закурил. Настало время для традиционной дружеской беседы.

— Да, кстати, как ты относишься к заявлению российского императора сегодня утром, – Эйнджил, кажется, вернулся к разговору, прерванному появлением Саймона.

— Ну, как тебе сказать, я просто не знаю о чем речь, у меня весь день был занят, – Саймон, как бы извиняясь, улыбнулся и развел руками, отчего по комнате поплыли колечки дыма.

— Так просвети его, Энди, – сказала Марта и добавила, обратившись к Саймону, – не нам же одним быть жертвами политических монологов.

— Просто Константин V официально заявил о введении чрезвычайного положения в Предбайкалье и Западной Якутии, а Камчатская Республика объявила всеобщую мобилизацию в ответ на китайскую агрессию против Тувы. " Вот и пропал наш пикник на Байкале", – подумал Саймон и закурил новую сигарету.

— Да, и еще русский император обратился к мировому правлению с просьбой о поддержке военными силами и участии в экономическом эмбарго против Поднебесной Империи.

"Всем сотрудникам семнадцатого разряда евгенической программы "Ноев Ковчег": центры Ханьский, Маньчжурский, Токийский временно закрыты для персонала".

"Чип, пояснения", потребовал Саймон.

"Военное положение с двадцати ноль-ноль по брюссельскому времени".

— У меня есть для вас новости, – Саймон мрачно посмотрел на Эйнджила. – Япония объявила войну Китаю.

— Этого и следовало ожидать, китайские претензии на корейский полуостров как неотъемлемую часть Японии вышли за рамки мирного решения.

Саймон сильно устал, и сейчас ему была глубоко безразлична судьба Китая. Однако Эйнджил с таким жаром принялся отстаивать свою точку зрения, а Саймон никогда не пропускал случая потягаться с ним, что мало-помалу он втянулся в дискуссию.

— Ну, и как ты полагаешь, каковы шансы на введение эмбарго против Китая, – спросил Эйнджил, развалившись в кресле.

— Я полагаю, Мировой Совет все-таки решит на этот раз пресечь тихую экспансию, – Саймон взял из вазы яблоко. – Более того, это хороший повод, чтобы вновь вернуться к обсуждению вопроса о расовом разграничении социальной разрядной сетки. Тем более, что у России приличное лобби в Мировом Совете.

— Надеюсь, у них хватит ума не проводить референдум, – Эйнджил усмехнулся: сорок восемь процентов населения планеты принадлежало к желтой расе.

— И чего с ними мелочиться? Русские сделали глупость в январе две тысячи семьдесят шестого под Иркутском: тактическое оружие стоило использовать. Сейчас бы мы не знали проблем с Китаем. – Саймон закурил следующую сигарету.

— Ничего подобного, – ответил Эйнджил с горячностью, – проблема вовсе не в этом. Ядерный конфликт не сильно помог в Каире, хотя сейчас негров не больше одной седьмой населения планеты, но своей агрессией они уже полтораста лет дестабилизируют Африку. Две недели назад был взрыв в Танжере. Да что говорить, Марселю уже возникает угроза, – Эйнджил подошел к окну. – Русских подвела их вечная проблема – низкая демографическая плотность, хотя с другой стороны, сейчас это им позволяет быть самой богатой страной в мире. В приполярье у них до сих пор можно найти поселки, расстояние между которыми больше двадцати километров. Представляешь!? – Эйнджил повернулся к Саймону. – Идешь час, два и никого не видишь.

Саймон кивнул. Он хорошо помнил свою стажировку на Таймыре: бескрайние стада оленей, небольшой десятитысячный поселок и ледяное, небесного цвета озеро. А весной там цвели необыкновенные цветы.

— Вот и объясни мне, как китайцы при их численном превосходстве ухитрились не раздавить Россию? – спросил Саймон.

— Раздавить не раздавили, но изрядно потрепали. Ведь и Камчатка, и Тува, Восточная Якутия и Забайкалье с Монголией в свое время были частью России. Впрочем, нет, Монголия, кажется, не была.

— Надо же, не знал, – Саймон никогда не отличался любопытством в области истории.

— Так вот, в семьдесят восьмом году, если ты помнишь, – Эйнджил хитро взглянул на Саймона, – Россия, Панамериканский Союз, Китай и Индия, которая тогда была независимой, подписали Пакт Четырех, – Эйнджил погасил окурок. – Был там такой интересный момент о запрещении генетического оружия. Это мало кому известно, но Россия тогда ухитрилась не только остановить войну, но даже диктовать условия. Генетическое оружие – это была ее монополия до две тысячи сотого года, а китайцы и сейчас еще не любят селиться в Красноярске. Это единственный город, в котором их до сих пор нет.

— Но тогда получается, что все причины упираются только в силу.

— Не только. Ведь никто сейчас не хочет даже вспомнить, почему стала возможной любая экспансия. А начинать надо было с арабов.

— При чем тут арабы? У них и государства-то своего нет.

— Это сейчас нет, а лет сто двадцать назад они были весьма сильны. Иранская пустыня не всегда была заселена китайцами и евреями, и уж тем более не всегда была пустыней. Не делай такие удивленные глаза, просто до две тысячи тридцать четвертого года там было огромное количество исламских государств. Собственно они и спасли Россию. Только Константину V и в голову не придет поблагодарить пятнадцать миллионов русских арабов.

— Не совсем тебя понял... Дорогая, не могла бы ты сделать кофе, – обратился Саймон к жене.

— Разумеется, мы с Мартой пойдем на кухню. Нам есть, о чем поговорить, – Джулия заговорщически подмигнула кузине, и они вышли из комнаты.

— Так вот, на чем я остановился?

— На арабах.

— Ах да! Конечно! Как ты думаешь, – обратился Эйнджил к Саймону, – неужели, по-твоему, Европа по собственной воле согласилась терпеть диктат России? Я не имею в виду Великобританию, Испанию и Франко-бельгийский союз. Слава Богу, мы еще можем отвечать сами за себя. А причина была, и очень серьезная, по которой Северная, Восточная и Центральная Европа теперь входят в Российскую империю.

— И что это за причина? – насмешливо спросил Саймон, его всегда веселил трагизм речей Эйнджила.

— Это религия, а вернее, полное ее отсутствие. Многих ли своих знакомых ты можешь назвать последователями той или иной конфессии, не считая меня, разумеется. Да, я последователь Новых Свидетелей Иеговы, – предупредил Эйнджил вопрос Саймона.

Саймон задумался.

— Ну, моя мать – католичка. Отец, конечно, не был ревностным католиком, но по воскресеньям ходил в церковь. У нас в Ковентри, до сих пор есть религиозная община в десять тысяч человек. Ну, еще вроде бы мой шеф – синкретист, но я не уверен.

— Вот видишь. А в России даже в метрике ставится вероисповедание. А потом твои родители не пример – они поляки. А в Российской Империи Польша до сих пор оплот католицизма.

— Слышал-слышал, в последней передаче из Варшавы, из папской резиденции, Папа Григорий XII говорил, что польская нация оплот католической веры.

— Что не мешает ему беспрекословно слушаться Патриарха Александра и не препятствовать русификации Польши.

— И все равно религия это пережиток прошлого.

— Этот, как ты говоришь, пережиток прошлого помог России выстоять в две тысячи тридцать четвертом. Арабская экспансия, тогда ее называли старым словом "джихад", носила религиозный характер. Это сейчас любой араб под страхом смерти не скажет своему ребенку этого слова, да и не все его знают, а те, что знают, используют как ругательство. Тогда же это была угроза России. Арабы никогда не были единой нацией, и их объединял лишь ислам.

Саймон скептически улыбнулся, но Эйнджил продолжил:

— Отказ от религии как стержня культуры чреват гибелью этой культуры.

— Ведь ты не скажешь, что западная культура погибла.

— Нет, но доживает последние десятилетия. А Россию спас всплеск религиозных течений в тридцатых годах двадцать первого века. Мало кто сейчас помнит о Церкви Христа Разгневанного, которая возникла в две тысячи втором году, а ведь именно она заставила Русскую Православную Церковь осознать необходимость реформ и борьбы за паству. Многие иерархи Церкви Христа Разгневанного влились позже в Новую Православную Церковь.

— И все же ты не убедишь меня, что религия это стержень культуры. Возьмем, к примеру, тот же Китай. Где у них объединяющая религия. В одном только Индокитае три сотни религиозных течений. А Индия, где до сих пор есть и ислам, и индуизм, а треть китайцев вообще неверующие.

— Не забывай, что это восток. Даосские традиции и конфуцианство пропитали даже Индию. Хотя и буддизм не сдает своих позиций. Это не религия в западной традиции, но она не хуже протестантизма цементирует Китай. Россия слишком долго общалась с Западом, что бы стать вторым Китаем, и слишком долго общалась с Азией – что бы стать второй Европой. Может быть, поэтому они и выжили, а мы умираем. Хотя, возможно не стоит забывать и о традиционализме.

— Но как же тогда быть с Америкой? – недоумевая, спросил Саймон.

— А что с Америкой? Она за океаном, – Эйнджил посмотрел в окно так, будто хотел увидеть за прозеленью заката американский континент.

— Ведь Америка, как и Китай неоднородна, – возразил Саймон. – Но кроме Латиноамериканской католической церкви, впрочем, весьма слабой, там нет серьезных религиозных течений. И уж тем более никому не придет в голову назвать ее стержнем нации и культуры.

— В том-то все и дело. Америка усыплена океаническими расстояниями. Она сама взрастила своего врага, и тот уже стучится в двери. Когда-то США были великой морской державой и исповедовали доктрину Вильсона-Монро. Но синдикалистские войны привели идею к краху. Панамериканский Союз не по доброй воле ограничился американскими континентами. Синдикалисты сами заперли себя в Америке, и сейчас японцы вольготно себя чувствуют на американском побережье. А Тихий Океан это внутреннее море страны восходящего солнца.

— И все же... – хотел возразить Саймон, но его перебила Джулия:

— Дорогой, кофе готов. Идите к нам. Девушки скучают. – Она игриво поманила его пальчиком и исчезла за дверью.

— Ну что ж, идем веселить дам, – Эйнджил со вздохом поднялся из кресла.

Приблизительно через час гости ушли. Саймон и Джулия вышли проводить их до автостоянки. В желтом от света фонарей ночном воздухе плавно кружился редкий мелкий снег. Было холодно. На обратном пути они заглянули в магазин, чтобы купить открытку с годовщиной свадьбы родителям Джулии. Постояв у витрины с полчаса они наконец выбрали не слишком броскую, но вполне приятную – с изображением базилики Святого Сердца на Монмартре.

— Ты знаешь, дорогой, – по секрету поделилась Джулия с мужем, когда они уже легли в постель, – Марта сказала мне, что они с Эйнджилом решили попытаться еще раз. Она снова ждет ребенка.

Глава 2

—...Критерии евгенического отбора формировались в течение долгого времени, однако современный их вид не является конечной стадией развития, и предполагает эволюцию по мере изменения внешних условий. Таким образом, евгеническая программа выступает как динамическая система. Из сегодняшней лекции вы узнаете о методах и критериях контроля рабочего материала. Историю тех или иных методов мы рассмотрим с вами позже.

Сначала давайте определимся с понятием "статус", а также рассмотрим его формы. Запишите определение: статус – это определенный набор признаков, отвечающих или не отвечающих данным условиям евгенического контроля. Исходя из последней дихотомии, статус подчиняется градации. То есть, мы можем выделить несколько переходных фаз статуса по мере убывания признаков, отвечающих требованиям программы. Иными словами, существует несколько форм человеческих эмбрионов, в разной степени удовлетворяющих требованиям современной науки. Давайте поподробнее остановимся на этих формах.

Первый статус – условно называемый "зеленый". Эмбрион этого образца максимально полно удовлетворяет требованиям программы, однако диапазон признаков остается достаточно широким, и мы выделяем в рамках зеленого статуса следующие подгруппы.

Первая подгруппа А-0 или на профессиональном жаргоне инженеров-генетиков и евгенистов – "золотой статус". Процент допустимых отклонений, согласно этому статусу, не выше единицы. Однако подобные случаи составляют лишь сотую долю процента всех эмбрионов в мире.

Следующая подгруппа А-1 предусматривает изменения не выше пяти процентов. Таких эмбрионов встречается не более половины процента. Посмотрите, пожалуйста, на диаграмму на экране.

Саймон лазерной указкой включил голографический проектор и поочередно вывел круговую диаграмму, список патологических отклонений и краткие аннотации к каждому "статусу". Пока студенты старательно копировали материал, он перевернул несколько листков и, поправив очки, которые он надевал лишь для солидности, продолжил лекцию:

— Далее у нас идет группа А-2 с отклонениями не выше семи процентов. К ней мы можем отнести каждого пятидесятого новорожденного. Все это вы уже видели на экране.

Для следующей группы существует обозначение "пограничный статус" с шифром А-3. Это двенадцать процентов новорожденных, у которых процент отклонения не превышает десяти. На практических занятиях вы встречали четырех-, а иногда и шестизначные числа после той или иной литеры. Все следующие цифры кода обозначают конкретное отклонение в генетическом коде и его величину.

Для "зеленого статуса" также необходимо учитывать, что отклонения могут быть только в области пяти органов чувств, альбиносность, меланизм и некоторые виды аллергии. Людям, обладающим "зеленым статусом" разрешается беспрепятственно заводить ребенка. Однако встречаются патологии, при которых у родителей с "зеленым статусом" рождается ребенок с "красным статусом". Таким родителям необходимо пройти всесторонний повторный контроль на подтверждение статуса, после чего им может быть дана еще одна попытка. В случае повторной неудачи они имеют право заключить брак с другим партнером не ниже А-3 уровня. Если при повторном зачатии у эмбриона "желтый статус", ему дается годичный испытательный срок. Родители в любом случае теряют право на третье зачатие. – Саймон недовольно оглядел загомонившую аудиторию и продолжил. – Если же первое зачатие привело к появлению эмбриона с "желтым статусом", ему дается трехгодичный испытательный срок, в случае подтверждения нежизнеспособности родителям дается еще две попытки. Да, запишите еще один интересный момент, родители с А-0 статусом, согласно статье сто сорок четыре, параграф три, пункт пять Международного Евгенического кодекса имеют право на второго, необлагаемого налогом ребенка.

Студенты опять притихли, старательно фиксируя его слова. Саймон одобрительно усмехнулся. Но тут же снова принял серьезный вид:

— Теперь давайте разберем также по пунктам "желтый статус". Он обозначается литерой В. Категория В-1 является самым распространенным уровнем среди жителей земли. На нее приходится одна пятая новорожденных и тридцать восемь процентов населения планеты. Для сравнения на "зеленый статус" приходится сорок пять процентов ныне живущих на планете. Вероятность отклонения эмбрионов категории В-1 не превышает пятнадцати процентов. Этой категории дается испытательный срок до возраста физического совершеннолетия – четырнадцати лет. В случае выявления патологий их ожидает принудительная стерилизация.

Категория В-2 имеет семнадцатипроцентный ограничительный барьер. Таким новорожденным дается трехлетний испытательный срок. В случае проявления отклонений родители могут обжаловать согласно статье двести шесть, часть два судьбу ребенка, и если отклонение не является физическим уродством, ребенка стерилизуют. В противном случае применяется эвтаназия.

Статус В-3 с отклонением в девятнадцать процентов разрешает годичный испытательный срок. В неудачном случае опять же применяется эвтаназия. Стерилизация используется только в частных случаях и только с разрешения особой комиссии генетического контроля. Всего из ныне живущих шесть сотых населения обладают статусом В-2 и только одна сотая – В-3.

Согласно современным требованиям евгеники допускаются "желто-зеленые" браки, однако статус "желтого" партнера должен быть не ниже В-1. В противном случае "желтый" партнер насильственно стерилизуется, а родители могут прибегнуть к услугам суррогатных матерей и отцов. Категории лиц "желтого" статуса могут вступать в брак в любых вариациях кроме В-3/В-3. В браках В-2/В-3 партнер с более низким статусом стерилизуется по аналогии с "желто-зеленым" браком. В "желто-зеленом" браке дозволяется только три попытки иметь ребенка. При этом ни одна из них не должна опускаться ниже В-3 статуса. "Красный статус" эмбриона аннулирует все попытки.

Некоторые студенты заметили, что на этих словах Саймон как бы запнулся, однако через секунду он продолжил тем же ровным голосом:

— Всем категориям "желтых" пар дается не более двух попыток. При этом уровень ребенка не должен опускаться ниже старшего статуса одного из родителей.

К сожалению, большинство эмбрионов относится к "красному статусу". Это половина зачатых детей. Однако среди населения планеты к ним относится десятая часть. "Красный статус" обозначается литерой. С и подразделяется на С-1 категорию – лица с отклонениями до двадцати четырех процентов. В крайне редких случаях их оставляют в живых, но тут же стерилизуют. Эмбрионы категории С-2 с отклонениями двадцать пять процентов и выше уничтожаются до рождения.

Здесь Саймон перевел дух, чем воспользовался какой-то студент с галерки:

— Скажите, каким же образом у нас набралось десять процентов населения с "красным статусом"?

Саймон взглянул на него поверх очков и пояснил:

— Это лица старше двадцати пяти лет, то есть рожденные до принятия евгенической программы. В свое время они подверглись принудительной стерилизации. Однако стоит отметить следующий интересный момент. Для учета и контроля над мутациями был введен так называемый "белый статус". Хотя таких эмбрионов в буквальном смысле слова единицы, но все же они существуют. Таким зародышам проводится всесторонний анализ, и, в случае если, мутация признается предположительно полезной, им дается шестнадцатилетний испытательный срок и "синий статус".

Здесь спасительный звонок прервал шквал вопросов, и Саймон поспешил ретироваться из университета. Вечерняя лекция заканчивалась очень неудобно – сейчас уже было почти пять часов вечера, а Саймону еще предстоял перелет в Австралию. Рейсовый стратоплан вылетал в девять вечера, поэтому надо было торопиться, чтобы поесть дома, собрать вещи и, наконец, просто отдохнуть.

Чтобы не терять время на дорогу, Саймон взял аэротакси. С высоты вечерний город казался бескрайним морем огней или огромным сердцем, бешено гнавшим неутомимые огни автомобилей по артериям дорог и автомобильных развязок. Но Саймону было не до того, сейчас он был в мыслях о будущей командировке в другое полушарие.

Дома, наскоро поужинав, он уселся за терминал и начал обзванивать подчиненных, раздавая указания на будущую неделю. Напоследок, попросив секретаршу опечатать на завтра кабинет, Саймон занялся проверкой материалов для поездки. Он заработался до того, что Джулия не выдержала и, нарушив негласный закон не мешать мужу во время работы, отогнала его от монитора и заставила подремать хотя бы часа полтора.

Когда Саймон проснулся его уже ожидало такси, а Джулия собрала его вещи в чемодан и приготовила в дорогу пару сэндвичей.

Без задержек пройдя контроль, Саймон взошел на борт стратоплана. После старта разрешили расстегнуть ремни и он расслаблено откинулся в своем кресле у иллюминатора: стратоплан оставил далеко внизу барашки облаков – отсюда они казались мелким ворсом – и теперь косматое солнце, поднимаясь из-за горизонта, немилосердно било в глаза, сверкая в густо-синем, почти черном небе. Стюард убаюкивающим голосом предупредил о пятиминутной готовности к невесомости. Его напарница, рекламно улыбаясь, разнесла напитки и закуски по салону люкс. Саймон взял тоник и пару бисквитов. Сейчас он сосредоточенно просматривал курс лекций, ради которых в данный момент пересекал Индийский океан на высоте сто десять километров. До пункта назначения, порта Сидней, где его должны были ждать представители австралийского евгенического центра, оставалось полчаса.

Незаметно для себя Саймон расслабился и погрузился в посторонние мысли. В памяти всплыл последний разговор с Эйнджилом, когда они спорили о демографических проблемах, и он невольно стал вспоминать, что же он знает об Австралии.

Эта страна за последние триста лет, казалось, почти не изменилась: те же бескрайние просторы пустынь, стада верблюдов и кенгуру, овцеводство и вместе с тем мощная энергетика и неплохой промышленный комплекс в Тасмании и Новой Зеландии, позволяющий Австрало-Новозеландскому Союзу удерживать первенство в регионе. Когда-то давно, задолго до Китайской демографической экспансии, Австралия ввела очень жесткий закон об эмиграции, который действовал и сейчас. Вкупе с евгенической программой он позволял Австралии оставаться второй страной в мире после России со столь малой плотностью населения. Здесь были крупные мегаполисы, где сотни миллионов людей жили на небольшой площади. По сути, это был один сверхгород на юго-востоке Австралии, а в центральной пустыне, хотя и сильно изрезанной каналами, но все еще суровой, можно было за целый день пешего пути не встретить ни одного человека. Однако пограничные с Китайской Империей территории испытывали страшное давление и поэтому региональные новости пестрели объявлениями о насильственном выдворении за границу все новых и новых партий подпольных азиатских эмигрантов. Эйнджил как-то назвал такое положение негласной осадой.

Неожиданно Саймон почувствовал, что стакан в его руке потяжелел. Он автоматически взглянул на часы и понял, что стратоплан начал посадку. Как бы подтверждая его мысли, стюард попросил всех пристегнуть ремни и приготовиться к десятиминутным перегрузкам. Саймон уселся поудобнее и стал смотреть в окно на стремительно приближающийся желтовато-бурый край континента.

В аэропорту Саймона приветливо встретили первый заместитель начальника австралийского отделения с секретаршей. За оградой автостоянки притаился большой белый "Роллс-Ройс", в котором Саймона повезли в гостиницу. Поглотив городской шум, плотные двери машины закрылись за Саймоном. Автомобиль мягко покатился к выезду из аэропорта на автостраду. Он быстро проехал парковую зону, Саймону понравились высокие светлые эвкалиптовые аллеи, и углубился в каньоны сиднейских улиц. По обе стороны возвышались небоскребы и по европейским меркам очень большие. "Да, при такой плотности застройки они смогут прокормить и три миллиарда".

— А недалеко отсюда у нас центр по переработке морепродуктов, – с плохо скрываемой гордостью заметил заместитель и по совместительству бесплатный гид.

"Они там все помешаны на гидропонике и морских фермах", вспомнил Саймон шутку Эйнджила. Как оказалось, это была чистая правда.

Лето, а в этом полушарии сейчас как раз стояла неимоверная жара, выбелило стены зданий и залило отраженными от стеклянных витрин и панно каскадами света бездонные провалы улиц и площадей. В отличие от по-европейски тяжеловесного и грубо утилитарного Брюсселя Сидней пестрел легкими формами и вычурными ансамблями. За разглядыванием австралийской столицы, Саймон и не заметил, как машина доехала до места назначения.

— Вот мы и прибыли, – перед ними высился небоскреб гостиничного комплекса "Трайдент". – Ваш номер четыреста третий на семидесятом этаже. Портье проводит вас. Машина будет ждать через сорок минут у входа. Вас встретит мой напарник. Его зовут Майкл Харви.

Саймон кивнул и не спеша направился к центральному входу.

Одноместный номер был шикарным: отдельный санузел, прихожая, большая кровать с пуховым одеялом, мощный терминал в углу и в довершение ко всему тяжелые портьеры. Саймон потянул за шнурок и в комнату хлынул полуденный, солнечный свет.

"Хорошо здесь, наверное, в парке", мечтательно подумал Саймон. Однако времени оставалось в обрез. Он аккуратно разложил вещи, вызвал портье и попросил, чтобы к вечеру ему был заказан столик в ресторане и меню. Пролистав еще раз лекции и сверив часы, Саймон посмотрелся в зеркало, пригладил волосы и поправил галстук, после чего со спокойной совестью взял ноутбук и направился к выходу. ...