ТОМАШ ПАЦИНЬСКИЙ

ЛИНИЯ ОГНЯ

Fabryka Słów, 2005

Перевод: Марченко Владимир Борисович, 2017-2018

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РАССКАЗ

Они приближались, окружая полукругом. Посредине бородатый амбал с жирной, пьяной рожей обломком бильярдного кия стучал по внутренней поверхности левой ладони. По его роже расплывалась похотливая усмешка. Он был уверен в превосходстве, ему даже осматриваться не нужно было, чувствовал присутствие дружков.

У того, что слева не было ничего, никакого кия, кастета, бейсбольной биты. Да ему они и не были нужны, уже на первый взгляд видно, что ему достаточно и голых рук. Голые, блестящие от пота предплечья, покрытые непристойными татуировками. Зато другой, тот, похожий на крысу, прячущий лицо в тени... Уловила отблеск, низко, отблеск света, отраженного от разбитой бутылки, которую тот держал за горлышко. Так называемой розочки.

Но она не испугалась. Только облизала пересохшие губы.

Толсторожий амбал поднял обломок кия, вздымая его для безнадежно сигнализируемого удара. Он рванул вперед...

Девочка неодобрительно выдула губы. Вечно оно так. Быстрый уход, толсторожий с выражением изумления пытается удержать равновесие. Удар по шее, легкий, нанесенный как бы мимоходом, валит его, напряженного, на пол; с грязных досок бухает пыль. Полосы света замечательно танцуют в темном интерьере забегаловки.

Вечно оно так. И сейчас, под замечательные отзвуки, похожие на рубку дерева дюжиной дровосеков, Стивен Сигал быстрыми ударами превращает в котлету лицо второго типа, того, с татуированными лапищами. А тот лишь сплевывает кровью в такт ударов, с регулярностью и обилием огородной поливалки. Так, теперь...

- Нууу, тоже мне... – буркнула, щупая по одеялу в поисках ленивчика. Сейчас тот, с бутылкой, подкрадется сзади, станет так, чтобы получить прямиком в темечко подъемом стопы в ковбойском сапоге. Ищущие пальцы нажали на кнопку. Тот же отзвук, глухие удары в бешеном темпе. На следующем канале Джеки Чан творил то же самое, разве что более грациозно. Еще канал. Фигня, анимированные снежинки, гномики в красных колпачках. Другой канал.

- Прошу тебя...

Рука, держащая пистолет, спрятана за спину, бдительный взгляд в дверной глазок.

- Прошу тебя... – губы дрожат, из заполненных слезами глаз по щеке стекает ручеек, размазывая кровь с разбитой губы.

Девочка широко раскрыла глаза. Ну впусти же ее, впусти... Она ждала щелчка замка, щелчка освобождаемых засовов. Ждала, напрягшись, хоть слышала этот звук столько раз, хоть знала, что через мгновение услышит его.

Длительное ожидание, наконец-то столь желанный звук. Матильда втискивается в дверь.

Жаль, подумала, жаль, что только сейчас. Безошибочно попала по кнопке, на экране появилась зеленая полоска. Будет погромче.

А жаль. Охотно увидела бы еще раз жирную рожу папашки, ползающего в коридоре, прежде чем Гэри Олдмен выстрелит в очередной раз. Папашки или там очередного дядюшки, один черт. Почувствовала, как схватило желудок. Нет, не один черт, этот последний дядюшка исключительно вредный. Особенно, если его разбудить, когда храпит по пьянке.

Храпит по пьянке... Все еще чувствуя судорогу в желудке, нащупывала рукой в поисках пульта, не попала, пластиковая коробочка упала на пол. Метнулась за ним, выскакивая из-под одеяла, нащупала, к счастью, сразу же – под кроватью. Сделала телевизор потише, какое-то время прислушивалась, стоя босиком на холодном полу. Тишина. Только невыразительный храп, доходящий сквозь тонкую перегородку. Может, и нет...

Скрип кровати четко прозвучал сквозь тонкий гипсокартон. Гипсокартон, это она знала точно, с тех пор, как предыдущий дяденька по пьянке выбил дыру кулаком. Хотел ударить маму. Только та всегда была быстрой, почти что как Стивен Сигал. На такой работе, хочешь не хочешь, надо быть быстрой.

Кровать заскрипела еще раз, дошло смутно различимое ругательство. Девочка стояла, не шевелясь, стискивая пульт во внезапно вспотевшей ладони. На экране Леон разливал молоко по стаканам.

Еще раз глухое ворчание. Медленно переходящее в ритмичное похрапывание. Девочка расслабилась, чувствуя, как дрожат ноги. Эти ПХВ плитки такие холодные. Тихо, чтобы не пошевелить скрипучую кровать, она вползла под одеяло. Осторожненько увеличила громкость, на самую чуточку. Все равно, все диалоги она знала на память.

Долбаные праздники. Мама вернется только под утро, бледная под макияжем, долго еще будет разминать опухшие от туфель на шпильках стопы. Дядюшка же будет шастать по квартире, перекидывая старую мебель, и разыскивать бутылку, которую обязательно сунул куда-то вечером. Пока не найдет и не сделает пары глотков, под руки ему лучше не попадаться. Понятное дело, лапать еще не будет, не утром, но вот в глаз дать может. Инстинктивно коснулась до сих пор еще опухшей губы. Это он утром угостил, несмотря на то, что мама пообещала ему за это глаза выцарапать. Все-таки стукнул, утром в канун Рождества.

- Неужто жизнь всегда такая сраная? – спросила Матильда.

- Всегда, - ответила она вместе с Леоном. – Всегда, сестренка... – прибавила она чуть позже.

  

Матильда складывала пистолет. Оксидированные детали безошибочно попадали на свои места.

Вот мог бы притащить что-нибудь подобное, этот чертов святой Николай. Оставить есть где, усмехнулась про себя, даже елочка имеется. С лампочками, купленными у русаков за десятку; дядька дернулся, когда увидел, как мама принесла зеленое деревце. Даже пытался быть милым, но уже после того, как засосал свою порцию. Слишком милый. Она задрожала, вспомнив прикосновение слюнявых губ на щеке, как царапала небритая кожа. И лапу, больно сжавшую ягодицу. Теперь синяк останется.

Мама тогда заорала на него, рванула за плечо, блеснула ногтями в зенки. Тот начал по-глупому объясняться, болтливый и добродушный после первой утренней чекушки. Закончилось все скандалом.

Вот мог бы принести пистолет. Мог бы... Только ведь никакого святого Николая и нет. Быть может, под ёлкой она сама найдет банкнот, от мамы, понятное дело, если встанет рано, если дяденька не успеет спионерить на водяру. Потому что мама заскочит только под утро, на минутку. И снова отправится на работу. Очень много пьяненьких папочек и дяденек шляется по забегаловкам, вместо того, чтобы примерно сидеть с семьей. Намного больше, чем в обычные дни. И, как говорила мама, как их не ощипать. Естественно. Ведь могли бы завертывать подарки вместо того, чтобы заливать глаза и искать на жопу приключений. Ведь никакого Николая нет...

Но вот пистолет принести бы мог. Она представила, как стоит над дядькой, представила искривленное страхом лицо, мушка точно между набежавшими кровью буркалами. Вооо... теперь не будешь распускать руки...

Только Николая не бывает. А дядька не торгует дурью, вообще ничем не торгует. Никто не придет его убить, никакой Олдмен со своей командой. Потому что дядька ни у кого дурь не свистнет, ни у какого крупного босса. Самое большее, это снова заявится участковый, а потом дядьку выпустят по причине мелкого вреда для общества. И ладно, хотя бы пару дней.

Нет Николая. Тогда на кой ляд эта долбаная ёлка? На кой ляд все это?

  

Никто не запустит корней. Обманываешь себя, Матильда. Это всего лишь растение, дурной сорняк. Леон ушел и не вернется. Ты осталась одна, глупая засранка.

Девочка вытерла слезы, нажала на кнопку выключения пульта. Конечные титры превратились в тонкую линию, затем в точку. Точка погасла; экран еще несколько секунд светился, бледный прямоугольник в темноте. Потом стал совершенно темным.

И вот тогда она услышала тот звук. Тихий перезвон колокольчиков.

  

Jingle bell, jingle bell... Серебристый звон колокольчиков настырно складывался в мелодию, он доходил откуда-то снаружи, из-за темного, плотно закрытого шторой окна. Звоночки приближались и удалялись. Лежала тихонечко, вновь была маленькой девочкой, а не лишенным иллюзий, жестоким подростком. Широко раскрытыми глазами всматривалась в темноту, но вместо нее видела сияющую ёлку, серебристые нитки дождика, цепочки из цветной бумаги. Круглые шарики, так смешно отражающие детские лица, увеличивающие любопытные носики, пухлые щечки. Белоснежек с гномиками, олененка Бемби – или как там его звали...

Колокольчики зазвенели еще раз, потом затихли. А потом...

Из-за тонкой стенки донесся глухой стук, невнятная ругань. Девочка застыла, куда-то исчезла ёлка, мерцающие огоньки. Дядька сверзился с койки. Сейчас встанет и...

Ругательства, перемешанные с тихим шарканием, а на фоне – постоянный хрип. Дядька вечно так вот хрипит по пьянке, как будто вот-вот задохнется, словно вот-вот вскочит с постели в безнадежном сражении за то, чтобы вздохнуть глоток воздуха. Чем сильнее хрипит и давится, тем крепче дрыхнет. Что-то стукнулось об пол. А дядька храпит.

Снова стук. Но уже не там, за тонюсенькой перегородкой, где стоит скрипучая кровать. Ведь это... Ну да, это из большой комнаты, как правило, пустой и холодной, там, где стоит ёлка. Кто-то включил русскую гирлянду, потому что из-за двери, через матовое стекло сочится разноцветный отсвет.

Jingle bell, jingle bell... Колокольчики вновь звенят, серебристый звук приближается, вновь удаляется. Кажется, что он заполняет ту мрачную нору, неизвестно почему называемую жилищем. Исходящий от двери отсвет добывает из мрака пятна на обоях.

Девочка чувствовала холод в кончиках пальцев, где-то глубоко таящийся страх. Но ведь... Ведь этого же не может быть. Ведь его же нет. Все это лишь сон.

Сейчас проснусь. Будет холодная квартира в грязном блочном доме. Будет этот кабан, что сейчас храпит за стенкой, этот... Пед... Погоди, как же говорила мама? Ты, педик? Нет, ты, педофил, припомнила она. Будет зеленая колючка с русскими лампочками, криво воткнутая в ведро с песком. Дядька кривился, говорил, что котами несет, когда принесла. А чем еще должно вонять, ведь из песочницы притащила...

Сейчас проснусь. Но с этой мыслью отбросила одеяло, встала на холодных плитках, почувствовала дрожь. Блин, какой же этот сон реальный, промелькнуло в голове. Сделала один неуверенный шаг, второй. Схватила дверную ручку. Колокольчики все еще звенели, заполняли всю голову, казалось, окружая со всех сторон. Jingle bell...

Нажала на ручку, дверь жалобно заскрипела, словно кот, которому наступили на хвост. Несмотря на заполняющий все и вся серебристый звон колокольчиков, услышала, как храп дядьки на мгновение прервался. Мгновение тянулось долго, отмеряемое глухими ударами сердца. А когда показалось, что прошла целая вечность, застонали пружины, дядька чего-то пробормотал и снова захрапел с регулярностью кварцевых часов. Девочка почувствовала облегчение, стекающее с волной тепла. Все еще окутанная звоном колокольчиков, она решительно толкнула дверь.

Русская гирлянда не могла давать такого сияния. Рахитичная сосенка сияла всеми цветами радуги, рефлексы играли на иголках. Даже котами не воняло, ноздри заполнил бальзамический аромат смолы, и что-то вроде запаха недавно зажженных свечек, теплый запах плавящегося воска.

Лицо девочки озарилось. Широко распахнутыми, восхищенными глазами всматривалась она в ёлку. И в того, кто, повернувшись спиной, пригнулся под ней.

А пригнулся под ней некто, одетый в длинную, подбитую беленьким мехом красную куртку. Из-под шапки, тоже красной, с помпоном, выскальзывали длинные, серебристые волосы. Святой Николай бурчал что-то под нос, копаясь в огромном, забитом чем-то мешке. Тоже красном. Пузатом, до краев наполненном всякими сюрпризами.

Она уже не была жестоким подростком. Уже не хотела быть Матильдой, с большим пистолетом. Снова была маленькой девочкой, маленькой Анечкой. Вновь, как много-много лет назад, как едва-едва помнила. Когда еще с ними был папа...

Она широко улыбнулась, радостно, губы сами собрались, чтобы повторить песенку колокольчиков. От восхищения даже хлопнула в ладоши.

Наклоненная над мешком спина бормочущего Николая дрогнула.

- ...мать! – закончил он с разгона, громче и четче. Медленно обернулся. Увидав девочку, скривился.

- ...мать! – повторил он. – Ну вот, снова...

  

Колокольчики замолкли. Она видела лицо Николая, удивленно отметив, что тот вовсе не круглощекий, румяный и добродушный. Глядя на иссохшую, бородатую физиономию, его можно было принять за Осаму бен Ладена. Если бы не шапка со смешным помпончиком. Но... но вот все кроме того совпадало. Куртка... мешок... И подарки.

- Случаем... – робко проговорила она, вытянув руку.

- Стой, где стоишь! – рявкнул Николай. Его глаза блеснули очень жестко. Будто глаза Осамы. Отступила, улыбка застыла на ее лице.

- Ладно, не бойся, - неискренне усмехнулся Николай. – Ну да, я – Святой Николай, Санта Клаус... – быстро прибавил он, видя изгибающиеся в подковку губы. Нельзя так резко, отчитал он себя, еще перепугается...

Улыбка постепенно вернулась на лицо Ани. Это всего лишь сон, подумала она. Ну да ладно, пускай продолжается...

- Ты принес мне подарки?

Николай явно спешился. Он отвел глаза и начал копаться в мешке.

- Дааа... – буркнул он в ответ. – Только все это уже и так никому не....

Вовремя прервал. Лишь бы не перепугать.

- Что ты сказал?

Да ладно. Рука Санты, копающаяся в мешке, нашла разыскиваемый предмет. Он крепко схватил его и медленно повернулся. Пора, чем быстрее, тем лучше. Нужно идти дальше, только-только загорелась первая звезда, работы еще навалом. Быть может, следущую не спартачит.

- Я должен тебя убить.

Поверила сразу же. Должна была поверить. С лица Николая глядели холодные, неподвижные глаза Осамы бен Ладена. Вообще-то, глядели они из-под смешной шапочки с помпончиком, но и над стволом тупоносого револьвера. Как минимум, .45 АСР, невольно отметила она, несмотря на охвативший ее паралич. Слишком много боевиков она видела.

- Я должен тебя убить. Ты меня видела, так что я должен.

Он все еще держал ее на мушке, целясь в самый центр груди. А он в этом разбирается, отметила Аня какой-то частицей разума, той самой, что еще не была до конца заполненной парализующим страхом. Из такого револьвера стреляют в самую широкую часть цели.

- Принципы такие... – прибавил Санта, совершенно ненужно, свободной рукой копаясь в мешке с подарками.

  

Колокольчики замолкли. Вместо них был слышен только гадкий звук, скрип нарезки глушителя, навинчиваемого на ствол. Уж в этом Санта разбирался.

Под стволом револьвера болталась привязанная к нитке карточка, украшенная щекастым ангелочком и объемными елочными ветками. Можно было прочитать сделанную от руки надпись: For Michael with love, Merry Christmas – Mamma. По-английски, но с явным сицилийским почерком.

Санта Клаус уловил ее взгляд.

- А, ну да, - сказал он. – Майкл в этом году вел себя хорошо. Для Тесси у меня розга...

Это все сон, облегченно подумала она. Это отразилось на ее лице.

- Не обольщайся, малая, это реальность. Я такой же реальный, как Майкл Корлеоне, и как ты сама. А точнее – такой же нереальный. Это же рождественская ночь, ночь чудес...

Он похотливо хихикнул.

- Звери говорят людскими голосами, Санта Клаус таскает подарки. Только лишь в эту ночь. А вот это...

Он поднял револьвер, рукоятка которого была обклеена специальной пленкой. Отпечатков не останется, беспомощно подумала она... Господи Иисусе, да что я... Ведь... Ведь он сейчас...

- Ну да, - из глаз Николая исчезли веселые огоньки. – Сейчас я тебя прикончу...

Он сплюнул.

- Прикончу, и за работу... Блин, как же я ненавижу ночь на Рождество.

Вновь она глядела в вылет ствола, на сей раз он целился между глаз. Маленькая, черная дырка на конце цилиндра глушителя. Интересно, какая же это сволочь так хорошо вела себя, чтобы заслужить глушитель под ёлочку?

Ствол опустился, теперь он нацелился между грудей, маленьких, едва видимых девичьих грудей. Словно загипнотизированная, Аня всматривалась в исхудавшее лицо Санты, видела, как его язык неспешно облизывает узкие губы.

Короткая, доходящая до средины бедер рубашонка, маленькие, съежившиеся соски, просвечивающие сквозь тонкий материал. Настолько тонкий, что просвечивают трусики. В глазах Николая блеснуло нечто, напомнившее дядьку-педофила. Он еще раз облизал губы. А может сначала...

Она уловила его взгляд. И вместо страха появилась злость.

- Ну, стреляй! Делай свое и сматывайся!

Она не помнила, из какого это фильма.

Ствол вновь был направлен между глаз. Она его разозлила.

- Ладно, малая, не забывай, это только бизнес. Ничего личного.

Левой рукой она нащупала что-то на столике. Угловатые формы пепельницы. Тяжелой, хрустальной – дядька притащил после последнего взлома, никак не мог отучиться оставлять добычи дома. Заболтать, потянуть время...

- А...

Нажим на спуск сделался легче. В глазах Николая появилось нетерпение.

- Слушай, малая, у меня нет времени, работа ждет. Подарки надо развезти... Ладно, знаю, последнее желание... Только скорее.

Он опустил руку с оружием.

- Повязки на глаза у меня нет, - прибавил при том. – А сигареты детям вредны...

Тут он злорадно захихикал.

- Хоте... – засохшее горло не слушалось. Не смогу, отчаянно подумала она, не скажу. Ни звука не издам. Пускай уже все это заканчивается. В пустых глазах Санты блеснули злые огоньки.

- Ты только не уссысь, - добродушно посоветовал Николай.

Издевка подействовала.

- Вот скажи мне... – о чем же его спросить? Про что?

- Вот скажи... скажи, как ты входишь в дом, где нет дымовой трубы? – неожиданно выпалила она. Сама не знала, с чего это ей пришло в голову, такой уж любопытной никогда не была. Пальцы стиснули пепельницу.

О чудо, Санта явно смешался. Он еще больше опустил револьвер, отвел взгляд.

- Следующий вопрос, - буркнул он.

- Э нет! – с триумфом воскликнула Аня, зная, что случайно попала. – Это же последнее желание, ты обязан ответить! Таковы принципы!

Она этого не знала, выстрелила вслепую. И вновь попала.

- Принципы им... – буркнул Николай. – Но ведь это же служебная тайна...

- Погоди, какая еще тайна? – по-кошачьи фыркнула она. – Ты же и так меня убьешь... Говори, или...

Черт, попала же, малая, вредная сучка. Знает же, что ответить обязан. Чтоб ее...

- Какой там был вопрос? – Теперь уже он хотел потянуть время, хотя и не знал, а зачем.

- Как ты входишь в дом, где нет дымохода?

Тот помолчал, отводя глаза от ее настойчивого взгляда.

- Через сральник, - выпалил наконец. Худые щеки побагровели. – Через сортир! Потому так вас, говнюков, и ненавижу! И работу эту ненавижу!

Он поднял взгляд, опоздав на мгновение, уловил лишь блеск летящей пепельницы, радужное сияние ёлочной гирлянды. Он был быстр, успел нажать на курок; револьвер выпалил, тихонько кашлянув, со стенки посыпалась штукатурка и обломки бетона. Револьвер на паре метров сносил на добрые полметра вправо и вверх, мама Корлеоне всегда любила делать покупки на распродажах.

Пепельница трахнула Санту в лоб и рассыпалась на мелкие осколки. Еще до того, как те упали на пол, девочка рванула в сторону. Лишь бы добежать до дверей, выскочить на лестничную клетку... Грохнулась навзничь, попробовала вскочить.

Он стоял над ней, снизу выглядел огромным. По худому лицу стекала кровь из рассеченного лба. Шапочку с помпончиком где-то потерял и теперь выглядел как вылитый Осама.

- Не хотела по-доброму, будет по-плохому, - глухо произнес он. – Теперь будет в пузико, в желудочек или там в печеночку. Сказать ничего не успеешь, умрешь еще до того, как тебя найдут. Но не скоро...

Он поднял револьвер. Аня уже хотела закрыть глаза, как вдруг...

- Э, на это меня не обманешь, - смех прозвучал словно сдавленный хрип. – Только не на эту древнюю штучку, только не на взгляд за мою спину. Нет там нико...

Фонтан крови вырвался из груди Санта Клауса, вместе с обломками кости хлестнул по лежащей девочке. Ее крик утонул в грохоте очереди; комната, вместо запаха расплавленного воска, заполнилась смрадом пороха. В звон колокольчиков ворвались звучные удары падающих на пол гильз.

- И что ж ты, блядюга, знаешь про то, как убивают, - сказал кто-то. Николай еще стоял, но колени под ним уже подломились. Он упал рядом с Аней, рядом с ее лицом. Она могла глянуть прямо в глаз, сейчас уже мертвый и пустой. Узкие губы приоткрылись, струйка крови потекла на серебристую бороду.

Казалось, что это длилось очень, очень долго, прежде чем смогла подняться. Потому же этого не помнила. Первое, что впоследствии могла призвать из памяти – это полноватый мужчина с румяными щеками, в красной шапочке с помпончиком, с серебряной бородой, с прозрачными, синими глазами.

Синими и холодными.

Красная шуба, отороченная белым мехом, была раскрыта. Из-под нее выглядывал ствол с характерной газовой трубкой. Калаш.

- Ты кто такой, холера ясна? – спросила Аня, когда уже могла выдавить из себя эти несколько слов.

Незнакомец усмехнулся.

- Меня зовут Мороз, - ответил он. – Дедушка Мороз.

  

Он нежно гладил ее по голове. Сейчас ее трясло, на ногах устоять не могла. Губы, выгнутые подковкой, дрожали, словно у обиженной девочки. Которой, по сути своей, она и была.

Дед гладил ее, и в этом не было ничего от липких прикосновений дядьки – педофила или других дядюшек, что были раньше. Вдруг ей захотелось прижаться к широкой груди, выплакаться. Вдруг он застыл.

- Знаешь, я ведь не Пиноккио. Не деревянный, - пояснил тот, видя брошенный искоса, любопытный взгляд. Поднялся. -Давно уже хотел достать сукина сына. Уж слишком он расходился, особенно, когда у нас настали тяжелые времена. Привлекли этого, МакДональда, а теперь еще и этого. Ну, тем не менее, удалось, благодаря тебе.

- Благодаря мне? – спросила, уже начиная успокаиваться.

- Ну да! А ты молоток! Придержала его, так что я смог успеть.

Аня встала. Он не был высоким, могла заглянуть прямо в синие глаза.

- А ты тоже молоток, - заигрывая, сказала она. – Где научился так стрелять?

Тот смешался, непонятно, то ли под ее взглядом, то ли услышав вопрос.

- Афганистан, - буркнул через пару секунд. – Знаешь, когда ты без работы, так за разные вещи берешься. А моджахедов в тюрбанах я не любил, они подарков не дарят.

Он закрутился на месте, улыбнулся. И когда так вот прищурил глаза, то выглядел точь-в-точь как добродушный Дедушка Мороз на новогодней елке для детей членов профсоюза.

- Ну да, подарки... – опечалился он. – Черт подери, я же обязан тебе чего-нибудь дать, только понимаешь, когда идешь на операцию, мешка не берешь... Ладно, пускай будет три желания.

Целых три, подумала Аня. Или всего лишь три...

Ковер-самолет, на котором улечу из этой долбаной малины. От всей этой вони, зассанного подъезда, одних и тех же фильмов. И от дядек.... Ладно, это будет первое...

Хотя... Этот еще не из самых противных, бьет редко, да и попадает не всегда, потому что глаза вечно залитые. Не такой, как предыдущий, который все хвалился что у него пенис длиной тридцать сантиметров...

Этот не похваляется. Но тоже больно.

- Сначала дашь мне на минутку...

Храп прервался. Дед Мороз покачал головой.

- За что? – плачущий, ноющий голос, словно скулеж загнанного в угол пса.

- Во имя принципов...

Даже будучи готовым к грохоту очереди, Дед Мороз вздрогнул. Когда она затихла – как отметил с признанием: короткая, не больше четырех-пяти выстрелов – что-то еще беспорядочно повозилось на скрипучих пружинах. Но повозилось недолго, затихнув, в конце концов, с булькающим хрипом.

Дед Мороз усмехнулся. Он уже знал, каким будет следующее желание. И замечательно, ему уже давно нужна была помощница. Тем более, что оленей у него не было, лаппонцы бесстыдно подняли цены.

Вот третье желание он не угадал.

- Еще одно, - сказала Аня, когда они уже собирались выходить. Еще раз она обвела взглядом комнату, сверкающую ёлку, отсвет лампочек в мертвом, широко раскрытом глазу.

- Называй меня Матильдой.

  

Jingle bell, jingle bell. Колокольчики продолжали звенеть, когда они вышли из вонючего, зассанного подъезда. Холода она не чувствовала, хотя и шла босиком по раскисшему, просоленному городскому снегу. Ночь на Рождество шла к концу, звери, возможно, уже и говорили человеческим голосом, а соседи уже не могли. Из окон неслись пьяные песни, совершенно не колядки.

Сосед с первого этажа, судорожно хватающийся за стойку для выбивания ковров, обвел мутным взглядом выходящих. Никакого понимания в его взгляде не было смысла и искать. Над домом упряжка Санты Клауса делала все более тесные круги, олени были совершенно дезориентированы. Что же, подумала Матильда, попал на горячую посадочную полосу.

Пьяница у стойки икнул точно с приходом полуночи. Он с трудом сконцентрировал взгляд на внимательно приглядывающемся к нему подвальном коте.

- Ки...ся... кися.... – залопотал пьяница. – Тиии-ии-хаяаа ночь... А скажи мне, котик, чего-нибудь человеческим голосом...

- Сваливай, - бесстрастно ответил кот и с достоинством удалился.

Матильда не знала, каким образом под шубой Деда Мороза поместилась ракетная установка. Но, самое главное, поместилась.

- Не забывай... – заговорил было Дед.

- Знаю. За тобой не становиться, опасная зона, - улыбнулась она в ответ.

Тот тоже усмехнулся, не отрывая глаз от прицела. Нажал на спуск; стингер с грохотом и вспышкой вылетел из трубы, разложил стабилизаторы и помчался за санями.

Олени были настороже. Отчаянным поворотом они попытались уйти от ракеты, рассыпая за собой гирлянды яркой фольги. Ошибка, термообманки были бы более к месту.

- Ой, бляаааа! – восхищенно заорал пьяница, хлопая в ладоши. Мужик попутал Рождество с Новым Годом.

С неба падали обломки досок, куски шерсти. Медленно опадала мишура. Возле самой Матильды упал маленький, серебряный колокольчик. Она отфутболила его ногой.

Jingle bell, jingle bell...

ПОБОЧНЫЙ УЩЕРБ

Длинный, плохо освещенный коридор упрямо приводил на ум тюрягу из паршивого фильма класса С. выкрашенные лущащейся краской решетки, ряды дверей с отверстиями глазков, лампочки накаливания, когда-то скрытые под дешевыми стеклянными плафонами, теперь прикрытые лишь проволочной сеткой, запыленные и обделанные бесчисленными поколениями мух.

На полу из терразита резиновые подошвы не издавали ни звука. Они старались обходить бычки и всякую неидентифицированную дрянь, собравшуюся кучами в углах Ненужная осторожность, из-за тонких дверей раздавались обычные отзвуки жизни муравейника на варшавском Бродне, особенно интенсивные в этой выходной вечер. Тем не менее, когда под черным ботинком лопнул одноразовый шприц, девушка недовольно скривилась. Идущий рядом пожилой мужчина лишь снисходительно усмехнулся. Тихий треск утонул в доходящих откуда-то звуках скандала, какое-то семейство крепкими словами решало проблему, кто теперь пойдет за бутылкой.

Та, конкретная дверь ничем не отличалась от остальных, даже номер, когда-то выписанный черной краской, давным-давно истерся, вне всякого сомнения – от старости. Предположение, будто бы когда-то грязной фанеры касалась тряпка уборщицы, было весьма рискованным. Но над бельмом порисованного глазка наверняка когда-то была семерка.

Со смрадом вареной капусты смешивался другой, резкий запах, то ли ацетона, то л какого-то растворителя. Мужчина подмигнул сопровождающей его девушке. Наверняка они попали в нужное место.

Они одновременно натянули на головы темные балаклавы.

- Заходим на три? – шепнул мужчина. Даже в этом шепоте можно было услышать мягкий, восточный акцент. Одетая в черный, обтягивающий комбинезон девушка отрицательно покачала головой, на маленькой коробочке в ее ладони загорелся красный светодиод.

- Как тогда? – скривился мужчина, видя, как кончиком ногтя его спутница нажимает на микроскопические резиновые клавиши.

- На раз, два, три и пошел! – улыбнулась та в ответ. В отверстии балаклавы блеснули зубы. – Подержи-ка.

Сначала дверные петли. Пластиковая взрывчатка позволила легко втиснуть себя в щель у косяка. Потом замок - солидная "Герда" с двойным ригелем. От удивления девушка даже зашипела – на такие дерьмовые двери, и такой солидный замок. Ведь их же пинком открыть можно, нога навылет сквозь фанеру пройдет.

- Ты только не нажми сейчас – Она бросила на своего товарища быстрый взгляд. Тот не ответил, хотя и заметил, что, как обычно, пластика она не пожалела – вот нравились ей эффектные заходы. Но действовала она умело. Мужчина с удовольствием глядел, как напарница втискивает во взрывчатку цилиндрики детонаторов, соединяет провода, стаскивая изоляцию зубами, словно старый сапер. Тихонечко щелкнул магнит, когда приемник дистанционного взрывателя припал к металлу фрамуги.

- А не лучше ли традиционно, пинком? – буркнул мужчина с иронией, когда девица дала знак отскочить от двери.

- Нет, - прошипела та, когда они оба уже припали к стене. Пластиковая взрывчатка действовала направленно, слишком далеко отходить было не надо. Заскрежетала перезаряжаемая сорокопятка, девушка сунула ее за пояс на спине, протянула руку за детонатором, обхватила черную коробочку ладонью в перчатке без пальцев. Ее коренастый товарищ отбросил мешок, в тусклом свете матово блеснул оксидированный ствол помповика. Двойной щелчок сообщил, что патрон на месте.

- Ну что, тогда раз, два, три… - сказала девушка, уже громко, вглядываясь в накаляканную нитро-фломастером на масляной краске надпись ЙОЛКА – КУРВА.

- …и пошел!

Она нажала на кнопку.

Заряд – и вправду – был сильным. Коридор заполнился кислым дымом, резко потемнело, в том числе и потому, что ламы под потолком лопнули.

Двинулись вместе, в ушах еще звенело эхо взрыва, когда из двери, мимо которой проходили, раздался согласный дамско-мужской визг:

- Тише там, курва!...

Правда, желание это исполнено не было.

Девушка отбросила уже ненужный детонатор, достала что-то на поясе. В пышущий дымом провал вырванной двери полетела шок-граната, за ней другая. Даже при прикрытых веках вспышка была интенсивной, а что уже говорить о тех в средине, которые ничего не ожидали. Людская нервная система, атакованная одновременно светом и звуком подобного уровня, просто отказывает слушаться. Противников можно вытаскивать словно раков их сачка, и неважно: террористов, гангстеров или перепуганных селян

- Прикрывай! – бросила девица, совершенно зря, потому что ее коренастый товарищ как раз собирался заскочить в квартиру. Сама же она свернулась клубком и бросилась вперед, двумя руками держа выставленный вперед армейский кольт.

В средине уже можно было кое-чего разглядеть, взрывом выбило стекла, сквозняк вытягивал дым. Девица развернулась на месте, обметая помещение лучом лазерного прицела, четко видимым в остатках дыма и повисшей в воздухе пыли.

И правда, человеческая нервная система сдает в конфронтации со светошумовой гранатой. Но на сей раз все было не так просто.

Первым, вопреки своему имени, отреагировал Простак. Он как раз поднимал свой "скорпион", довольно осмысленный выбор оружия для типа ростом метр с кепкой, если учитывать еще и красный колпачок с помпоном. Но даже этот миниатюрный "скорпион" для него был словно М-60 для Сильвестра Сталлоне. Малюсенькие бицепсики гнома надулись словно мышцы Рембо, тем не менее – скорости ему не хватило. Прежде чем черная дыра ствола глянула в глаза девушки, грохнула сорокапятка, и вся голова над седо длинной головой исчезла в кровавых брызгах.

Матильда замерла на мгновение, что не было слишком разумным. Но до этого она никогда не видела, как действует на гномов Glaser Safety Slug^[1].

- На пол! – услышала она и тут же послушалась. Характерный треск АК-47 в замкнутом помещении был оглушающим. Длинная, немилосердная очередь выбивала неглубокие дыры в панельных плитах, в комнате затанцевали осколки бетона и рикошеты. Девушка прижалась к голой ПХВ-плитке, покрывающей пол. Что-то рвануло штанину комбинезона, через секунду она почувствовала сильный удар по спине, защищенной, к счастью, броником. Тем не менее, удар выбил воздух из легких, ей показалось, что в помещении внезапно потемнело.

Треск очереди из калаша наконец прервал глубокий, басовый рык дробовика, затем другой. Наступило мгновение тишины, лишь последние гильзы, брякая, падали на пол. С кислым запахом пластида теперь смешивалась вонь кордита и еще более пронзительная вонь ацетона.

Матильда уже могла пошевелиться. Кухня, мелькнуло у нее в голове, всегда на кухне кто-нибудь имеется. Она схватилась, несмотря на резкую боль в спине, похоже, это не рикошет был, а солидный обломок. Краем глаза она заметила нечто, выглядящее кучей тряпья с помпончиком, лежащей в углу, куда отбросил ее заряд дроби. Если это был Весельчак, то теерь придется ему сменить имя на Дуршлаг. Калашников валялся рядом. А дальше – еще одна кучка тряпок, тоже продырявленная, из которой обвинительно поглядывал голубой глаз, затененный кустистой, седой бровью. Второго глаза не было, лишь постепенно набегающая кровью глазница.

Девушка прицелилась в дверь с большим желтым стеклом, каким-то чудом оставшимся целым, несмотря на взрыв и перестрелку. Из-за окон уже был слышен вой полицейской сирены. Нужно спешить, - подумала Матильда.

Она сильно пнула ботинком, так что посыпались осколки матового стекла. Тех троих в кухне погубила жадность: вместо того, чтобы смываться через окно, что было бы наиболее разумным, в отчаянной спешке они паковали в мешки уже отвешенные порции в небольших, эстетических пластмассовых пакетиках. К тому же, они вырывали их один у другого.

Девушка тщательно прицелилась, в стойке Вивера, как в учебнике по стрельбе. На спуск нажала трижды, раз за разом, так быстро, как только успевала переводить лазерное пятнышко на очередную цель. Стенку над мойкой украсили три алые кляксы.

В кухню Матильда влетела еще до того, как безголовые тела гномов сползли на пол. Сконцентрированная, она обернулась на месте, обметая пространство пистолетным стволом.

- Чисто! – крикнула она.

Тут она заметила перевернутую канистру, на пол выливалась струйка прозрачной жидкости, воняющей как нитро-растворитель. В мойке и на кухонном столе стояла аппаратура словно из кошмарного сна алхимика. В стеклянных трубках что-то булькало и переливалось.

- Осторожнее, одного не хватает!

И действительно, трое там, трое здесь. Где же седьмой, подумала Матильда, вновь поднимая ствол и целясь в кухонные шкафчики. А такой малой мог спрятаться в любом их них. Она ругнулась про себя. Вот сейчас как выскочит из какого-нибудь с "ингремом" в каждой руке и воплем "Банзай!" или чего там орут гномы в экстремальных ситуациях.

Нет, не выскочил. Зато из комнаты послышался какой-то грохот, шаркание, удаляющийся топот маленьких ножек. Потом гадкая русская ругань и грохот помповика из коридора. А потом уже только нарастающий вой полицейских сирен из-за выбитых окон и тихое хрипение на фоне. Хрип делался все тише.

Девушка выпрямилась, нажимом большого пальца выбросила обойму. Вставила в рукоятку новую, на сей раз с приличными армейскими проникающими патронами. "Глэйзер" хороши для террористов в самолетах и для гномов в помещениях, но уже не для полицейских. Опять же, они ужасно вырабатывают ствол, совсем как серебряные пули против вампиров.

Еще раз она окинула взглядом кухню, превращенную в лабораторию по производству амфетамина. Скатились, коротышки, - подумала Матильда. – Это наверняка с того времени, как Белоснежка забеременела. Вы устраивали скандалы без малого век, как будто бы было важно, кто же является отцом. И совершенно без толку, поскольку генетические исследования показали, что это никто из вас.

Под резиновыми подошвами заскрежетало стекло. Матильда вышла в коридор, встала возле напарника. Последний гном уже перестал хрипеть.

- Далеко убежал, - буркнула девушка, стаскивая балаклаву; тряхнула головой, волосы разлетелись в стороны.

- Под столом сидел, я и не заметил. Долго выжидал, сразу видать, что Тихоня.

Девица критично глянула.

- К тому же, ты почти что промахнулся.

И правда, раненый гном пробежал еще приличный отрезок, разрисовывая покрытые краской панели новыми граффити. Мужчина пожал плечами.

- Все равно бы ему не удалось, - спокойно ответил он. – Ладно, пора собираться.

Он наступил на брошенный в коридоре детонатор, раздавив его каблуком. Для антитеррористов хорошенькая загадка загадана, устройство было еще из замечательных афганских времен, когда ЦРУ снабжало еще тех, "наших" моджахедов.

Словом сильная семейка уже заткнулась, толи от перепуга, то ли кто-то все же отправился за бутылкой. Девушка прикурила тонкую сигарету, затянулась, раз и другой. Щелчком пальцев послала окурок прямо сквозь выбитую дверь. Пары растворителя занялись с глухим ударом, вверх выстрелили языки пламени.

- Вечно ты все делала напоказ, Матильда, - неодобрительно буркнул ее товарищ. Он тоже стащил балаклаву, вытирая от пота румяное, широкое лицо. - Валим, пока там чего-нибудь не ебнуло, - прибавил он.

Он даже не искал мешка, чтобы спрятать свое оружие, небрежно держа его под мышкой. Никто не знает, что они могут застать перед подъездом.

А таки ебнуло, только-только они успели уйти с лестничной клетки; похоже, канистр с растворителем было больше. Особо сильным взрыв не был, но остатки стекол на первом этаже посыпались с веселым звоном. Какая-то пенсионерка, гадкая бабища с таким же гадким псом на поводке распласталась на земле.

- Это какое-то наказание Божье! – завопила она. – Им бы только бомбы подкладывать!

Возле мотоцикла Матильды стоял молодой полицейский. Выглядел он так, словно бы уже успел попрощаться с жизнью. Его коллега в стоящей неподалеку патрульной машине делал вид, что его там вообще нет. И выходило это у него вовсе даже ничего.

Матильда спрятала оружие, тактично не заметила мокрого пятна на форменных брюках. Полицейский, заметив, что все еще жив, обрел голос.

- Яа… - заикаясь начал он. – Яяа только за транспортным средством присмотрел…

- Это не транспортное средство, а "харлей", - вежливо ответила девушка, пиная стартер. Ее товарищ сел сзади, ухватил ее за пояс. Глубокий рокот цилиндров заглушил приближающиеся пожарные сирены.

  

Худощавая барменша с острыми чертами лица, еще носящего следы имевшейся когда-то красоты, наклонила бокал. Пиво втекало по стенке, укладываясь в золотистую полосу над кружком вишневого сока на дне.

- Шесть пятьдесят.

Матильда подала ей банкноту в десять злотых, жестом отказавшись от сдачи. Барменша вставила в бокал пластиковую соломинку, не поблагодарив хотя бы улыбкой.

Девушка не была этим удивлена. Не говоря ни слова, она взяла пиво и через небольшой зал направилась к высоким столикам бод большим окном, из которого открывался замечательный вид на Новы Швят, а в украшающих стены зеркалах можно было видеть весь интерьер пивной. Еще уловила несколько взглядов, как всегда – настырных. Но у посетителей бара "Пётрушь" не было ни малейшего шанса, ну не нравились ей чиновники, страдающие начальной стадией алкоголизма на фоне непонимания у жен, равно как и местные пьянчужки.

Она перемешала пиво соломинкой, густой сок со дна окрасил напиток в светло-рубиновый цвет. Потом потянула первый глоток, глядя на оживленную улицу. Время у нее было, Дедушка вообще-то никогда не опаздывал, зато сама она любила прийти пораньше. Выпить спокойно, все обдумать.

Дедушка. Матильда всегда так о нем думала. Иногда и говорила вслух, хотя четко замечала, что удовольствия это ему не доставляет.

За стеклом мелькнула короткая прическа "соль с перцем". Через мгновение Матильда уже могла наблюдать в зеркале, как он протискивается между столиками, как проходит мимо глупо выставленной на самый центр зала морозилки, заполненой мороженым подозрительной расцветки. Самые нехорошие ассоциации пробуждало шоколадное.

На стуле уселся с трудом, ножки не были предназначены для его тела; громко засопел.

Матильда поглядела икоса. За эти годы он сильно изменился. С уже редеющими, подстриженными буквально до миллиметровой длины волосами, с серебряной щетиной, он походил, скорее, на Шона Коннери, чем на Деда Мороза… сколько же это уже лет? Ну да, всего лишь трехлетней давности.

Она отметила такой же оценивающий взгляд. Только в голубых глазах было что-то большее. С огромным трудом девушка сдержалась, чтобы не погладить широкую ладонь, лежащую сейчас на имитации мрамора.

Вместо этого она чмокнула прибывшего в щеку, очень по-дружески.

-Ты выглядишь, словно новый русский.

Дедушка внимательно присмотрелся к новехонькому "ролексу" на собственном запястье. Затем к золотому браслету, украшающему другое запястье.

- Так я и есть новый русский, - улыбнулся он. – Что в этом плохого?

Матильда сделала приличный глоток, остатки пива забулькали в соломинке.

- Ничего, - ответила она. – Вот только время на глупости теряешь.

Тот не ответил. Щелкнул пальцами, даже не отвернувшись. Барменша спешно вышла из-за стойки.

- Что вам подать?

- Виски с колой.

Матильда скривилась.

- Что, не нравится? – Дедушка усмехнулся. – А что, по-твоему, должен пить новый русский?

- Не в том дело. Вот мне она никогда не подает…

- Ну вот, сама же видишь. Ты сюда не лепишься, выглядишь как девица-подросток из хорошего дома. Пить тебе следовало бы где-то в другом месте. Здесь ты только возбуждаешь любопытство. А может и подозрения.

Он подал ей огонь – уже не старая бензиновая "зиппо", но золотой газовый "ронсон".

- И ты вовсе не права, - добавил он, видя наморщенные брови. – Времени на глупости я не теряю. Я был на рыбалке.

Матильда глубоко затянулась. А потом подавилась дымом, когда до нее дошел смысл его слов. Девушка еще кашляла, вытирая слезящиеся глаза, когда барменша поставила перед Дедушкой стакан и бутылку колы.

- Именно так я и люблю, - довольно просопел тот. – Самому смешать.

Он взял бутылку, но не успел еще налить, когда Матильда импульсивно обняла его за щею, прильнув щекой к его лицу. Почувствовав нажим твердых грудей, он немного покраснел.

- Ну все… все, детка, - произнес Дед как-то беспомощно. – Пусти, а не то ты меня задушишь.

Девушка неспешно отодвинулась, еще провела ладонью по шершавой, седой щетине. Глаза ее блестели радостью и возбуждением.

- Мой ты любимый… - шепнула она. – Неужто, и Золотая рыбка… тоже?

Мужчина еще сильнее покраснел и делал вид, будто бы страшно поглощен смешиванием напитка.

- Ну да, тоже, - буркнул он наконец. – И я так себе подумал, зачеи тем трем желаниям вот так пропадать? Я всегда хотел иметь "ролекс".

- Ну, не говори! – Матильда рассмеялась словно маленькая, осчастливленная девочка. – Нужно было еще мерс пожелать.

- А ты откуда знаешь? – бросил ей Дед смущенный взгляд.

Та рассмеялась еще громче. Но через мгновение сделалась серьезной.

- Спасибо, - тихо сказала она. – Я ведь за эту работу опасалась, честное слово. Совершенно не знала, где эту холеру искать.

Настроение Деда исправилось.

- Иэх, да если бы только такие заказы были. Никаких проблем, я же старинный удильщик. Вот помню, река Москва, мороз градусов сорок, прорубаю лунку…

- Вот только без этих боевых историй, - бесцеремонно перебила его Матильда. – Лучше расскажи, как оно было.

Дед несколько нахмурился.

- Ну… нормально… - все же начал он. – На белого червяка взяла, правда, перед тем я закрыгу забросил…

- Технические подробности меня не интересуют, - вновь перебила его напарница. Дед поглядел на ее упрямое лицо.

Она их и вправду ненавидит, подумал он в неизвестно какой уже раз. Не остановится, пока не истребит всех до конца. И дело тут не в бизнесе, чтобы только Дедушка Мороз со сврей помощницей мог детвору осчастливливать. Тут дело личное.

- Ну что же… - медленно сказал он. – По лбу, и в садок. Но это только после того, как исполнила три желания и перешла к угрозам. Ну а потом… Говорят, что уха самая вкусная тогда, когда она варится из нескольких видов рыбы. А клевали и окуньки, и краснопер, да и обычная плотва. Жаль было червяка напрасно тратить.

Он сделал глоток из собственного стакана. Скривился: виски было явно не "баллантайн". Какое-то время размышлял, а не пристрелить ли барменшу. Да ладно, - махнул он про себя рукой, - народу слишком много.

- Такая работа мне нравится, - прибавил он через минуту. – Я уже старый, немного расслабухи всегда пригодится. Это же не то, как в последний раз, с теми недоростками. Тот последний, если бы не был таким трусливым, мог бы меня достать.

Лицо Матильды посуровело.

- Тебя? – недоверчиво спросила она. – Афганца? Неужто к старости ты слабеешь?

Тот отрицательно покачал головой.

- Нет, Матильда, не слабею. Но мы всегда можем совершить ошибку. Равно как и ты, при той же оказии. Тебе повезло, что гному очень трудно стрелять из калаша, отдача слишком его откидывает.

Матильда сделалась совершенно серьезной.

- Не злись, - тихо произнесла она. – Знаешь, все это потому, что я этих недоростков ненавидела, похоже, больше всего. Дядя принес мне как-то кассету, наверняка где-нибудь свистнул. И приказывал крутить эту чушь беспрерывно.

Еще и лапал при этом, ведь тогда тебе было двенадцать лет, подумал Дед Мороз. Ты никогда и никому в этом не признавалась, но говорила во сне. Да, ты права, так нельзя, это несправедливо. Мир так не выглядит, а они бедным детям превращают мозги в кашу. Чем раньше все это кончится, тем лучше будет для всех.

В уголке глаза Дедушки блеснула слеза. Он любил детей, обожал видеть их лучащиеся радостью рожицы, как сам он развязывал мешок с подарками. А потом его прогнали, пришел этот… узурпатор. Матильда права: это не бизнес, это дело личное. Это ради добра всей малышни. А Николаю все это было до лампочки. Достаточно вспомнить его знаменитый отзыв из Эфиопии^[2].

Николая уже нет. Но осталась все эти глупости, гномы, смурфики, домовые. Золотые рыбки, выполняющие желания, и лягушки, превращающиеся в принцесс. Одна лишь Девочка со Спичками взялась за ум и начала торговать и другим товаром. Правильное решение, хотя та еще шпрота.

Матильда права. Пока не выполет всех, до тех пор дети и не будут знать о гадком мире. Ведь реальный мир – это Ван Дамм и Стивен Сигал, законы простые. Это воняющий водярой дядюшка-педофил и маманя-давалка. И как малышне защищаться перед всем этим, раз с самого детства их оглупляют коротышками в красных колпачках?

- Ты погляди, чем уроды кончили, - голос Матильды ворвался в его мысли. – А ведь могли остановиться на том, чтобы в молоко ссать.

- То домовые, - машинально поправил Дед. Матильда злобно усмехнулась.

- Ничего, их тоже за задницу схватим. Всему свое время.

Девушка с раздражением поглядела на свой пустой бокал.

- Закажи мне пиво. Чего-то не хочется двигаться

Дед, не глядя, щелкнул пальцами и указал на Матильду.

Прежде чем барменша налила очередную порцию, черты лица девушки смягчились. Она взяла свою сумочку, начала в ней копаться. В конце концов, потеряв терпение, она вывалила все содержимое на столешницу. На самом верху лежала многократно сложенная бумажка, довольно-таки помятая. Матильда расправила ее одной рукой, второй запихивая содержимое в сумочку. Больше всего хлопот доставлял кольт, что ни говори, не дамский пистолет.

Барменша подала пиво. Они никак не дала по себе узнать, будто бы хоть что-то заметила. В этом баре она видела и не такое.

- У меня тут есть кое-что для тебя, - улыбнулась Матильда. – Работа, которую любишь, приятное с полезным.

Глаза Дедушки Мороза засветились умилением. На смятом документе он уже заметил печати союза охотников и верховного лесничества.

- Устроила… - тихо шепнул он и от радости выпил свой стакан одним махом. – Оформила мне отстрел олененка Бэмби!

После того обнял девушку и покрыл ее лицо поцелуями.

- Девочка ты моя любимая! Эх, идет охота на волков, идет охота! – громко пропел он, правда, не совсем по делу. Посетители бара "Петрушь", которые из любопытства подняли головы, тут же опускали их, замороженные взглядом Матильды.

- Но это все потом, - сказала девушка, когда Дедушка Мороз замолк, несколько смущенный своей детской радостью. – Удовольствиям свое время. И их будет больше, обещаю. Но еще не сейчас.

Дед не мог сдержать нетерпения. Он словно большой ребенок, подумала Матильда, громадный и любимый мишка. Ну да ладно, скажу ему, с мужчинами нужно уметь себя вести.

- Ладно… Солнечная Кения, а потом львиная шкура перед камином… - снизила она на мгновение голос. – Шкура Короля Льва. Только, пожалуйста, петь уже не надо.

Дед и не стал петь. Он только мигал, чтобы скрыть слезы умиления. Я люблю тебя, печально подумала Матильда. Хотя и нет, как тебе бы хотелось.

- Ладно… - голос ее не слушался, пришлось откашляться, чтобы скрыть смущение. – К делу. Время олененка наступить в сезоне, не станем же мы браконьерством заниматься. Пока же что у нас более важные дела. И более срочные.

Вот этого он опасался. После последней операции у него были нехорошие предчувствия. Иногда Матильду несло. Сам он предпочел бы вернуться к тренировкам, крупные акции это тебе не то же самое, что пришить вампира из снайперской винтовки, даже с помощью серебряной пули. Тут он невольно ухмыльнулся. Иногда технологический прогресс доставлял хлопоты, много труда стоило уговорить норвежских инженеров предприятия "Наммо" заменить циркониевый сердечник серебряным. Но теперь они располагали запасом боеприпасов с параметрами Класса А, так что ни у какого вампира не было ни малейшего шанса. Даже с расстояния в километр.

Матильда заметила, что Дед как-то посмурнел.

- Нет, нет, - заявила она. – На сей раз никаких безумных предприятий. Поверь мне. – Она допила свое пиво. - Завтра у нас встреча. Ты только оденься поприличней… - Она оценила внешний вид Деда: дорогой, достаточно стильный костюм и дешевые, массивные золотые украшения. Новый русский в наилучшем издании. – А в принципе – нет, - девушка снова усмехнулась. – Будет даже лучше, если придешь именно так, как сейчас.

  

Американский пресс-атташе в Варшаве ненавидел свою работу. Польшу он считал ужасным захолустьем, а к тому же еще таким, где у него совершенно не было шансов показать себя в своей истинной специальности. Исключительно гадкое направление для шефа резидентуры СРУ.

Его контакт опаздывал. Ему страшно нравилось думать именно так, "контакт", это давало ему эрзац тех впечатлений, которые он бы переживал, если бы его не сослали не в это никому не нужное представительство, а хотя бы в Бангладеш. Но на мыслях все, обычно, и заканчивалось, и сегодня, наверняка, по-другому не будет. Ну да ладно, быть может, удастся хотя бы эту соплюшку хотя бы снять, она ведь, наверняка, играет в ту же самую игру. Так что, быть может, не кончит на одной встрече с американским дипломатом, глядишь, и будут другие встречи, и не только в этой кафешке, но в более способствующих обстоятельствах. Атташе надеялся на то, что она тоже видела фильмы про Джеймса Бонда и знает, каким должно быть в этих обстоятельствах естественное развитие событий.

В кафе было пусто, сам он был единственным клиентом, если не считать смурного, седеющего типа за соседним столиком. Мужик как раз закончил очередной пончик и, казалось, полностью был поглощен облизыванием пальцев. Атташе неодобрительно поглядел на крупинки глазури на коротко пристриженной бороде, на массивную золотую цепь на запястье. Ну и дичь, кого сюда только пускают.

Он цедил свой кофе – до сих пор он не мог привыкнуть к вкусу напитка, хотя в Польше был уже целый год. Бессмысленно он всматривался в единственного, если не считать себя, посетителя, время от времени с нарастающим нетерпением поглядывая на часы. Уже получасовое опоздание, нечего и обманываться. Сулившая столько столько удовольствий интрижка разлетелась в прах, короче, она его продинамила.

Седеющий тип покончил с пончиком, огляделся, после чего вонзил взгляд голубых, затененных кустистыми бровями глаз прямиков в смущенного дипломата. Прежде чем тот успел опустить голову, тип, не скрывая того, подмигнул. И улыбнулся на все тридцать два зуба.

Может гей какой-нибудь, еще успел подумать атташе, когда мускулистый мужчина поднялся со своего места и, не спеша, стряхнул остатки сладкой глазури с груди. В этом американец ошибался.

Седеющий мужик решительным шагом направился к его столику. Остановился рядом, глянул сверху на отчаянно избегающего его взгляда американца.

- Пайдем, товарищ шпион^[3], - тихо, но решительно произнес он.

Девушка ждала в садике, пустом в это время, как и сама кондитерская. Атташе был профессиональным дипломатом, его должность в ЦРУ была результатом раздела республиканцами послевыборной добычи. Он сразу же догадался, что девица – профессионалка, да, ему не хватало подготовки в разведывательной деятельности, но ведь он прочитал почти все приключения Джека Райана, что, как он сам считал, уже давало ему достаточно квалификаций.

Столик она выбрала превосходно, на самом краю садика. Проходящие мимо люди могли услышать лишь обрывки беседы, всего несколько слов, которых нельзя сложить в осмысленное целое.

Девица была красива, как и тогда, когда в первый раз подошла на какой-то смешной церемонии возложения венков по причине очередного польского национального поражения. Только теперь у дипломата совершенно не было замысла наслаждаться женской красотой. То, что должно было быть игрой в шпионов, неизбежно сводящейся к финалу в постели, оказалось чем-то совершенно другим. Только бы, Боже упаси, не провокацией, промелькнула паническая мысль.

Девушка не поднялась в знак приветствия, лишь как-то странно протянула руку. В неожиданном проблеске интеллигенции атташе вспомнил местные обычаи и поцеловал ей ладонь. В других обстоятельствах легкое касание губами гладкой кожи доставило бы ему неподдельное удовольствие, но как-то не сейчас.

Седой расселся за соседним столиком. Он закурил ужасно воняющую сигарету без фильтра и, на первый взгляд расслабившись, следил за прохожими из-под наполовину прикрытых век.

- Выпьешь чего-нибудь? – спросила девушка. Американец отказался, качнув головой, одновременно рассуждая над тем, что для украинской журналистки, она прекрасно говорит по-английски, практически без акцента. - Ладно, тогда к делу, - сказала она. – Придвинься поближе, я не кусаюсь. Во всяком случае, не сразу и не в таких обстоятельствах.

В ее голосе четко было слышно издевку. Когда атташе неуклюже придвинулся, она очень естественным жестом положила ему голову на груди. Запах духов в соединении с ее феромонами вызвал, что дипломат на мгновение утратил дар мыслить.

- Эй, эй, ты не слишком себе представляй. – Голос девушки грубо ворвался в мечтания американца. – Это дело, а не удовольствие. Погляди вот.

Она положила на столе небольшую фотографию, черно-белый зернистый отпечаток. Какое-то время атташе бессмысленно всматривался в него. Поначалу снимок ни с чем для него не ассоциировался.

- Это Аль Самум, модифицированная версия старого доброго скада, - сказала украинка, - когда молчание затянулось. Радиус поражения позволяет достать Израиль из любого места в Ираке и даже из Ливии. Снимок был сделан на секретном заводе, в ходе монтажа. Обрати внимание на кольцо крепления головки.

Тот несколько секунд вглядывался в нечеткую фотографию. Полнейшая абракадабра, он даже понятия не имел, где искать то чертово кольцо.

- Я не… - очень неуверенно начал он после длительного молчания.

- Я знаю, что ты не аналитик, - бесцеремонно перебила его девушка. – Так что придется тебе поверить мне на слово, потом перешлешь дальше, и кто-нибудь подтвердит наши данные.

- Может я и не аналитик, но ведь Си-Эн-Эн я смотрел, - машинально и возмущенно ответил атташе. Крутая малышка. Лет двадцать, самое большее – двадцать два…

И вот тут в запутавшихся мыслях дипломата что-то перещелкнуло. Аль Самум… Оружие массового поражения. То самое, чего не желают найти инспекторы ООН и старый хрыч Бликс^[4], наверняка на злость нашему Дьюбье.

- Может, ты желаешь оценить источник? - невинно спросила девушка. Она подняла голову с плеча американца, затрепетала ресницами. Пульс резидента ЦРУ достиг стадии тахикардии. Он сам не знал: толи при виде соблазнительного взгляда, то ли сведений, способных стать политическим динамитом. Атташе только лишь кивнул, размышляя над тем, как соединить приятное с полезным. А кто его знает, вдруг все закончится и в постели.

- Источником является некий Аладддин, законспирированный в качестве импортера осветительного оборудования в Гамбурге. Агент Аль-Каиды, в молодости увлекался авиа-моделированием, что является четким следом, соединяющим его с взрывами ВТЦ.

Девушка положила на стол следующую фотографию, на этот раз резкую и четкую. Снимок представлял мрачного типа со славянскими чертами лица.

- Академик Козодоев. В рамках сокращения российской программы вооружений стал безработным, Аладдин его завербовал…

- Погоди, погоди! – прервал журналистку атташе, он явно не поспевал за событиями. Спешно он вытащил свой "наладонник". Как же оно пишется, размышлял он в спешке, у этих арабов такие странные имена, явно, чтобы позлить цивилизованных людей. Так… Аль Ладен…

Он нажал на клавишу "search". Жидкокристаллический экран несколько секунд подмигивал… Holy shit!

- Ну что, теперь веришь? – усмехнулась "украинка".

Американец медленно кивнул. Шутки закончились. Теперь он был холодным, ко всему готовым профессионалом. Даже когда девушка охватила его руку, он не понял этого превратно. Он почувствовал, как она сует ему в ладонь что-то маленькое и холодное. Ключик.

- В сегодняшней электронной почте найдешь номер ячейки. Чтобы получить нужный код, необходимо поделить его на два и прибавить корень квадратный из годичного производства зонтиков в Зимбабве.

Американец кивнул. Его взгляд был холодным и стальным. Жесткий взгляд профессионала.

- В ячейке находятся доказательства производства оружия массового поражения режимом Саддама. А, Б, В… и так до Я. А еще координаты наиболее охраняемого производственного центра, которого так и не способны обнаружить инспекторы по разоружению.

Что-то билось в мозгу дипломата. Кое-что, что следовало еще сказать. Hasta la vista, baby? Нет, это не из этого кино. Вот, он уже знал.

- Что ты хочешь взамен?

Американец проницательно поглядел в глаза девушки, надеясь про себя, что та попросит убежища в Штатах. Он уже видел себя и ее на пляже в Ки Вест, ясное дело, обоих охваченных программой защиты свидетелей. Но та лишь скривилась.

- Ничего. В принципе, ты и не должен знать. Но скажу тебе: мы не хотим, чтобы дядюшка Саддам слишком вырос.

Атташе даже не почувствовал разочарования. Его острый, аналитический разум вновь заработал на самую полную катушку. Не хотим. Мы не хотим. За нею, вне всякого сомнения, кто-то стоит. Говорила, что она из Украины. В техасском колледже, вообще-то, этого не учили, но сам он знал, что Украина – это где-то в окрестностях России.

И все сразу же сделалось ясно. Он уже не был разочарован тем, что многообещающий роман ни к чем не приведет. Ведь, в конце концов, он участвовал в игре, той, что на самом высшем уровне. А ему гарантирована Звезда Разведки, знак отличия, о котором будет знать только президент, настолько все будет засекречено.

- Посиди здесь какое-то время, - голос девушки грубо прервал столь прекрасно начинающуюся волну мечтаний. – За мной не иди. Больше мы уже не увидимся.

Она поднялась с места, склонилась и поцеловала его в щеку.

- А жаль, - шепнула она. – Ты крутенький, мой шпион.

Американец каое-то время сидел, ошеломленный счастьем. Наконец-то кто-то его оценил. И кто, прекрасная полевая агентесса. И он даже не заметил, что вместе с ней исчез и седеющий, явно десантник из спецназа.

Разведчик еще видел, как девушка сворачивает в подворотню. Под воздействием импульса он схватился от столика, перевернув стул, побежал за ней.

Заросший зеленью дворик на тылах Новего Швята был пуст. Девушка исчезла. Зато из-за загаженного голубями огромного скульптурного изображения оленя вышел седой.

- А вы куда? – бесцеремонно спросил он^[5].

Атташе на мгновение смутился. Мускулистый мужик с издевкой приглядывался к нему.

- Кто вы такие? – вырвалось наконец у американца, прежде чем он успел прикусить себе язык.

Снова непрофессионализм.

- КГБ, - небрежно ответил мужик, выглядящий словно российский мафиози.

- Так вас же кже нет! – начал было протестовать дипломат.

Мускулистый тип конфиденциально взял его под руку.

- Вот именно, - перешел он на английский язык. – А теперь пиздуй отсюда.

  

Дед Мороз нажал на кнопку пульта дистанционного управления, ворота подземного гаража поднялись с тихим шумом электрических сервомоторов. Мерседес тронулся, рокот двигателя отражался от стен туннеля, освещенного мигающими лампами дневного света. Еще поворот, и через мгновение автомобиль вписался на свое стояночное место, отмеченное номером апартаментов.

Дед вышел, не мороча себе головы тем, чтобы запирать машину. Очень дорогая гостиница с апартаментами на старом Мокотове давала гарантии защиты от краж.

Можно было воспользоваться лифтом, ведущим прямиком в жилище, только Дед предпочитал подниматься по лестнице. В просторном холле первого этажа охранник смерил его внимательным взглядом, после чего успокоился. Этого седеющего мужчину он знал как Павла Морозова, российского бизнесмена, одного из многих, проживающих в этом шикарном доме.

Бизнесмен Морозов кивком поздоровался с портье, на первый взгляд, бывшего десантника из отряда "Гром", после чего, вместо лифта направился к лестнице. Охранник не был этим удивлен, у проживающих имелись различные чудачества. У этого нового русского его бзик был как раз безвредным – желает бегать по ступеням, его дело. Гораздо хуже было с другим: при звуке выстреливающей пробки из бутылки шампанского он инстинктивно выполнял команду "Ложись!". На новогоднем балу это привело к несколько стеснительным ситуациям.

Перед дверью собственных апартаментов Дед скривился с легким отвращением. Даже через двери с звукопоглотителем доносился битвенный шум.

Матильда смотрела новости. На экране журналист Томми Пустынная Лиса перемещал стрелки на карте словно какой-то дядя Сталин^[6]. Через мгновение он исчез, так как его заменила картинка живописных взрывов на предместьях Багдада. Девушка заметила Деда, нацелилась пультом в телевизор. Томми Пустынная Лиса вновь появился, но уже без звука. Вообще-то, особой разницы и не было. ...