Дэвид Хилл Казино «Вэйпорс»: страх и ненависть в Хот-Спрингсе

© 2020 by David Hill

© О. А. Пальчевская, перевод с английского, 2022

© Издательство АСТ, 2022

Для Джимми

Я получил письмо из Хот-Спрингса;

скажу тебе, как я его понял.

Господи, приезжай немедленно, мальчик.

Будь уверен, девчонка мертва.

Миссисипи Фред Макдауэлл, из песни «Письмо из Хот-Спрингса»

От автора

При воспроизведении диалогов, представленных в этой книге, были использованы различные источники: стенограммы Федерального бюро расследований, газетные отчеты, личная переписка, аудиозаписи и судебные документы. Все эти материалы послужили для воссоздания судебных разбирательств, общественных собраний, прослушанных разговоров и других событий, которые полностью или частично попали в открытый доступ. Истории из частной жизни Хейзел Хилл^[1], Дэйна Харриса^[2], Оуни Мэддена^[3] и их соратников и различные детали – например, манера говорить – передаются на основе воспоминаний членов семьи и других людей (из первых или вторых рук), которые помнят Хот-Спрингс в 1931–1968 годах.

Книги об организованной преступности вынуждены опираться на тексты и источники, не заслуживающие доверия. Осведомители ФБР, свидетели судебных процессов, подозреваемые в совершении преступлений и журналистские источники, чья достоверность вызывает сомнения, с годами стали частью исторического канона. Точно так же и истории Хот-Спрингса, маленького южного городка, где все друг друга знают и где до сих пор проживают семьи многих людей, о которых идет речь в этой книге, часто расходятся в трактовке событий или с документальными свидетельствами. В течение пяти лет работы над книгой я столкнулся с несколькими случаями противоречивых рассказов из разных источников. Выбирая, какую историю взять, а какую пропустить, я основывался на собственном восприятии фактов.

События, описанные в этой книге, произошли более пятидесяти лет назад. Однако их последствия до сих пор вызывают общественный резонанс в Хот-Спрингсе. За то время, что я провел в этом городе, занимаясь исследованиями, многие люди были готовы поделиться со мной своими историями. Однако были и те, кто отказался участвовать в беседе или согласился говорить со мной только при условии, что я не буду упоминать их имена, – то ли из-за боязни расправы, то ли из-за недоверия к незнакомцам. Я обеспечил анонимность тем, кто о ней попросил. Хотя Хот-Спрингс во многом изменился по сравнению с тем «городом грехов Библейского пояса^[4]», каким он когда-то был, его все еще населяют призраки прошлого.

Пролог 7 апреля 1961

Там внизу, в долине, под сенью горы Шугар-Лоаф, где горячий пар поднимается над целебными источниками, за столом для игры в кости сидел Л. В. Роу. В тот вечер он был в ударе. Роу оказался зажат между стикменом^[5] и другими игроками, в два-три ряда толпившимися вокруг всех пяти столов, отчего просторная комната, отделанная мрамором и хрусталем, казалась маленькой.

– Файв! Ноу-филд^[6]! – крикнул боксмен^[7].

Игроки одобрительно заухали. Дилеры выложили чеки на сукно перед выигравшими. Роу забрал свои и положил их в стопку у бортика. Стикмен вытряхнул две игральные кости на стол прямо перед ним, и он схватил их и потряс в кулаке. Роу реально куда-то торопился.

– Мы бросаем! – крикнул боксмен.

Роу приготовился, швырнул кубики на стол – и толпа взревела.

Дело происходило в «Вэйпорс»^[8], самом грандиозном казино Америки, располагавшемся в некогда главном игорном центре страны. Хот-Спрингс, штат Арканзас, сегодня совсем другой – неприметный южный городок в двадцати пяти милях от ближайшей автострады; игроки давно покинули город. Но тогда, поздним субботним вечером в апреле 1961-го, в разгар сезона скачек в Оуклан-Парк, не было во всей стране более оживленного места, чем «Вэйпорс». Игорный зал до отказа заполнился отдыхающими после долгого дня, проведенного на ипподроме. Термальный сезон в Хот-Спрингсе находился в самом разгаре: только в 1961 году город принял пять миллионов гостей, что стало наивысшим показателем в его истории.

Еще в XIX веке, когда Лас-Вегас являл собой лишь пыльное пятно на горизонте, Хот-Спрингс имел репутацию популярного курортного городка. Его называли «первым национальным парком Америки» задолго до того, как появилась Служба национальных парков^[9]. Хот-Спрингс стал первым парком под управлением Федерального правительства. В 1832 году, когда Арканзас^[10] еще не являлся штатом, президент Эндрю Джексон подписал закон, согласно которому землю вокруг Хот-Спрингса, где термальные воды стекали с гор, признали федеральной территорией. Идея правительства заключалась в том, чтобы построить лечебные купальни. Американский конгресс присвоил Хот-Спрингсу статус национального парка 4 марта 1921 года. Он оказался самым маленьким национальным парком страны. По сути, это был даже не парк, во всяком случае, не в традиционном понимании. Национальный парк представлял собой всего лишь участок федеральной собственности, расположенный точно посреди оживленного маленького городка. Более густонаселенные районы национального парка пользовались не такой большой популярностью у жителей и гостей, как единственный квартал, вытянувшийся по одной стороне Центральной авеню в даунтауне Хот-Спрингса. Его называли «Банный коридор». Федеральное правительство управляло восемью банями, расположенными вверх и вниз по кварталу. Туда подавалась горячая вода, которая бурлила под землей и вырывалась из разломов окружающих гор. Неофициальный девиз города гласил: «Мы искупаем весь мир».

Термальные источники привлекали страждущих своими целебными свойствами, которыми, как говорили, они обладали. Гости приходили отмокать в обжигающе горячих ваннах или сидеть в так называемых паровых кабинах, часто по предписанию врачей. Лечили все – от диабета до эпилепсии. Профессиональные боксеры, такие как Джек Демпси^[11], готовились к боям в Хот-Спрингсе, чтобы находиться поближе к целебной водице. Бейсболисты, тот же Бейб Рут^[12], проводили здесь весенние месяцы, восстанавливались после соревнований, принимая горячие ванны. Популярность курорта среди профессиональных бейсболистов оказалась настолько велика, что Хот-Спрингс в конце концов стал официальным местом весенней подготовки многих команд главной и малой лиг, включая «Бруклин Доджерс», «Бостон Ред Сокс» и «Питтсбург Пайрэтс». Когда гости сходили со своих поездов, их осаждали врачи, рекламирующие свои услуги, даже такие, как лечебные растирания ртутью после купания. Венерические заболевания – едва ли не самые популярные недуги, которые пациенты приезжали лечить в Хот-Спрингсе. В 1920-х годах, чтобы вылечить свой сифилис, «в целебные воды курорта» погружался Аль Капоне^[13]. Постоянные гости и приезжающие в Хот-Спрингс время от времени превратили его в один из первых городов-курортов Америки, способный соперничать с самыми роскошными спа довоенной Европы.

Хот-Спрингс стал одним из самых необычных городов страны, экономика которого вращалась вокруг туризма и в котором работали наиболее колоритные персонажи американского Юга. От карнавальщиков до музыкантов и художников – представители разных рас и религий – все стекались в Хот-Спрингс, чтобы трудиться в поте лица, развлекая разношерстную публику, среди которой нередко попадались и заграничные гости. Несмотря на то что Хот-Спрингс находился в глубине баптистского и сегрегированного по расовому признаку юга, здесь располагались две синагоги и еврейская больница, две католические церкви и католическая школа, а также девятнадцать «черных» церквей, которые посещали тысячи афроамериканских жителей города, большинство из которых работали в купальнях или в гостиничном бизнесе. На восточной стороне Малверн-авеню находились отели, рестораны, театры и даже больница, принадлежащие темнокожим. И это в дополнение к растущему числу греческих, итальянских и других иммигрантских семей из Европы: все они проторили дорожку в Хот-Спрингс, чтобы либо принимать ванны, либо ухаживать за теми, кто их принимал. Забота о купальщиках означала нечто большее, чем просто вымыть и высушить. Гостиничная индустрия в Хот-Спрингсе предлагала полный комплекс услуг. Клиентам предоставлялось все, что они хотели, – нужно было только перейти улицу.

На другой стороне Центральной авеню, прямо напротив находящегося в федеральной собственности Банного коридора, располагались салуны, бордели, сомнительные аукционные дома, а также всевозможные букмекерские конторы и казино. Пестрое население Хот-Спрингса не было кучкой религиозных простаков, читающих Евангелие. В городке обитали карточные дилеры и букмекеры, джазовые музыканты и танцовщицы бурлеска, проститутки, мошенники и другие подобные персонажи. Знаменитые музыканты – от Дюка Эллингтона^[14] до Элвиса Пресли^[15] – приезжали сюда на протяжении многих лет, чтобы выступить или просто отдохнуть. Частенько знаменитые гости Хот-Спрингса водили знакомство с самыми отъявленными криминальными личностями Америки. Из-за лояльного отношения маленького южного городка к преступности и пороку он стал популярным убежищем для таких мафиози, как Сэм Джанкана, Вито Дженовезе, Аль Капоне и Элвин «Жуткий» Карпис. Хот-Спрингс посещали действующие и будущие президенты. Один из уроженцев Арканзаса переехал жить в Белый дом – Билл Клинтон^[16]. Некоторые называли Хот-Спрингс «спа». Другие предпочитали именовать его «бабблз»^[17]. Те, кто обращал внимание на облако тумана, нависавшее над горой Шугар-Лоаф, на горячий пар, выходящий из природного источника, словно дым из несуществующей трубы, понимали, почему это место иногда называли Долиной паров. Всех этих таинственных испарений было достаточно, чтобы у богобоязненных жителей Арканзаса – по крайней мере, у тех, кто не жил в Хот-Спрингсе, – сдали нервы.

Казино в Хот-Спрингсе существовали в той или иной форме с 1870 года, несмотря на то что азартные игры всегда были в Арканзасе вне закона, как и во всех остальных штатах Америки, кроме Невады, которая легализовала игорный бизнес в 1931 году. В Хот-Спрингсе игорные дома, такие как «Вэйпорс», были открыты для всех желающих, а преступная деятельность внутри них рекламировалась на ярких вывесках, в газетах и на радио по всей стране. Помимо «Вэйпорс», существовали «Саусерн клаб» – крупное казино в центре города, работавшее с 1894 года, «Тауэр» – скромное ночное заведение на окраине города, и клуб «Бельведер» – величественный загородный дом на холмах, вмещавший до двух тысяч игроков. В дополнение к этим четырем основным клубам в городе с населением в двадцать всемь тысяч человек были открыты более семидесяти казино, букмекерских контор и других крупных и мелких заведений, предлагающих различные виды азартных развлечений. В пересчете на душу населения Хот-Спрингс мог считаться, пожалуй, наиболее порочным городом мира.

Клуб «Вэйпорс» был самым новым в городе. Он не был похож ни на какое другое заведение, прежде существовавшее в Хот-Спрингсе, – такой же роскошный, как где-нибудь в Нью-Йорке или Лас-Вегасе. Его построили для состоятельных игроков, которые приезжали в Хот-Спрингс в послевоенные годы: новоявленные богачи-нефтяники из Оклахомы и Техаса, воротилы с Уолл-Стрит из Нью-Йорка, гангстеры из Чикаго и с Восточного побережья. «Вэйпорс» являлись тем местом, где эти состоятельные люди могли чувствовать себя комфортно. Владельцы клуба хотели, чтобы он ничем не уступал самому шикарному игорному дому в Лас-Вегасе, и для достижения поставленной цели средств не жалели. К 1961 году Хот-Спрингс оказался втянут в конкурентную борьбу за туристов, и оказалось, что для привлечения азартных игроков мало одного только очарования маленького городка и живописной природы. Американцев уже не так интересовали целебные воды и спа-процедуры – они устремились в засушливую пустыню Невады, где грех бесстыдно выставлялся напоказ, сверкая неоновыми огнями. В то же время в Арканзасе ситуация вокруг азартных игр становилась все напряженнее. Вот-вот должны были начаться культурные войны 60-х. Америка менялась быстрее, чем хотели бы признать завсегдатаи «Вэйпорс» в ту апрельскую ночь.

«Вэйпорс» представляли собой небольшое по размеру, по меркам Лас-Вегаса, заведение. Отеля при нем не было. Это было современное кирпичное здание, одноэтажное и приземистое, построенное в 1960 году недалеко от пересечения Центральной авеню, которая служила главной городской магистралью, и Парк-авеню, ведущей из города в сторону Литл-Рока^[18]. Несмотря на компактные размеры, в клубе работали более двухсот человек, в то время как общая численность работников всех остальных заведений в городе насчитывала от семисот до восьмисот человек. Фонд оплаты труда в «Вэйпорс» составлял более миллиона долларов в год. Помимо казино, в клубе к услугам гостей были круглосуточная кофейня, изысканный стейк-хаус с лучшими поварами со всего Юга, а также концертный зал с ежевечерними развлечениями, достойными Бродвея. Шоу были настолько яркими, что «Вэйпорс» завоевали репутацию отличного места для премьеры нового представления, и только потом постановку везли в Нью-Йорк. Бюджет на развлечения составлял более десяти тысяч долларов в неделю, а контракты на выступление заключали такие известные артисты, как Микки Руни, Либераче и сестры Макгуайр.

За девять месяцев работы в «Вэйпорс» побывали и вновь избранные чиновники, и мафиози, и кинозвезды. Репортер газеты «Сент-Луис Пост-Диспэтч» написал: «“Вэйпорс” – как Лас-Вегас-Стрип в миниатюре, с первоклассными артистами». Ходили слухи, что Хот-Спрингс хочет бросить вызов развивающемуся Лас-Вегасу, конкурируя с Городом Грехов^[19] за артистов и клиентов. От побережья до побережья высшее общество говорило об этом маленьком игорном доме в маленьком южном городке, и многие из этих рекордных пяти миллионов гостей в 1961 году потянулись в Хот-Спрингс благодаря сарафанному радио. В то время как Вегас мог завлечь посетителей обещанием легальных азартных игр, «Вэйпорс» и другие подобные ему казино вынуждены были балансировать на тонкой грани между негласным признанием очевидного и открытым отрицанием того, что на самом деле происходило в их стенах. Учитывая данные обстоятельства, количество посетителей поражало воображение.

К началу 60-х годов Хот-Спрингс приносил сотни миллионов долларов дохода, началось строительство более десятка новых роскошных отелей. Жители полагали, что пройдет совсем немного времени, и Хот-Спрингс превзойдет Лас-Вегас. Будущее выглядело многобещающим – по крайней мере, в субботу вечером в «Вэйпорс», за переполненным столом для игры в крэпс^[20]. Местные жители гордились тем, что город преобразился. Где еще такой добропорядочный горожанин, как Л. В. Роу, может насладиться шоу с участием знаменитой голливудской звезды, поиграть в карты под люстрами в стиле Тиффани и бросить кости за одним столом с обладателями громких имен, известных всей Америке?

Роу был врачом – точнее, костоправом – и завсегдатаем «Вэйпорс». Подобно многим другим, кто в те времена перебирался жить в Хот-Спрингс, он любил азартные игры. Для многих его товарищей по игре везение Роу за столом для крэпса представляло собой чудесное зрелище. Кому бы не понравилось наблюдать за удачей местного парня? Помогало и то, что в крэпсе игроки обычно выигрывают и проигрывают вместе. Получалось, что все как будто против казино. С каждым последующим броском костей игроки либо праздновали, либо сочувствовали друг другу.

Хейзел Хилл – еще одна добропорядочная горожанка, которая любила играть в азартные игры. Привлекательная брюнетка сорока двух лет, в вечернем платье и шали она в ту ночь выглядела как представительница высшего общества. Только она не принадлежала к высшему обществу, отнюдь. За свой счет однозначно Хейзел не оказалась бы в таком месте, как «Вэйпорс», однозначно. Скорее всего, она отправилась бы в клуб «Тауэр» в компании вместе с другими невезучими местными жителями. Или, если бы это был особый случай, она могла пойти в «Пайнс» или в любое другое более пролетарское заведение, где мелкие игроки и шулеры могли играть по дешевке и пить еще дешевле. Хейзел работала в «Вэйпорс» в качестве подсадного игрока, ставя на деньги заведения, поддерживая интерес клиентов, продолжая игру. Возможно, это была не слишком выгодная в плане заработка, но лучшая работа, которую Хейзел когда-либо имела, играя на деньги казино и дуя на удачу на игральные кости врачей по их же просьбе. Сколько бы ни платили, для нее было ценно просто находиться в «Вэйпорс». Там она чувствовала себя в центре вселенной.

Как и доктора Роу, Хейзел привлекли в Хот-Спрингс азартные игры. В шестнадцать лет она приехала в город и провела молодость, работая в игорных домах или рядом с ними, одновременно пытаясь вырастить троих детей, младший из которых, Джимми, был моим отцом. Джимми Хилл будет расти в свете ярких огней казино и учиться в средней школе вместе с Биллом Клинтоном. И город, который когда-то казался таким многообещающим, в итоге лишит его матери.

Хейзел росла смекалистой девочкой, но школу забросила. Она стала женой и матерью, зарабатывая на жизнь в Хот-Спрингсе своей сообразительностью и навыками, приобретенными в казино: как рассчитывать коэффициенты, как делать и принимать ставки, как сдавать карты. К 1961 году двое ее старших сыновей уже стали самостоятельными, а Джимми только начал учиться в средней школе. Она же все еще была молода и все еще полна энтузиазма по поводу великолепия и перспектив Хот-Спрингса. Несмотря на то что к тому моменту жизнь ее была тяжела и глубоко печальна, Хейзел продолжала верить, что светлое будущее здесь для нее еще возможно. В таком месте, как «Вэйпорс», в подобном развитии событий трудно было сомневаться. Казино способствовало появлению и укоренению волшебных мыслей – его великолепие опьяняло.

Такому человеку, как Хейзел, было непросто устоять перед соблазнами и пороками, окружавшими ее. В конце каждой рабочей смены она возвращалась в офис, чтобы сдать то, что осталось от принадлежавших казино чеков игроков. Хейзел мечтала однажды стать крупье в «Вэйпорс» за столом для блэкджека^[21] – работа, за которую могли платить до пятидесяти долларов за ночь плюс чаевые. Пока же, притворяясь, что играет, она довольствовалась десятью долларами. После передачи выигрыша игорный дом выдавал Хейзел взамен две синие пятидолларовые фишки. Платить фишками считалось разумным: хороший способ убедиться, что деньги никогда не покинут стены дома. Для таких, как Хейзел, путь от подсобки до парковки мог быть мучительно долгим. Зачастую она прямиком шла от игорных столов к бару.

Теперь же именно доктор Роу собирал фишки. Подсадные игроки не сводили с него глаз. Коллега Хейзел, приятель владельца клуба по имени Ричард Дули, следил за Роу как ястреб. Один из дилеров^[22] платил доктору Роу больше денег за каждую его ставку, чем он на самом деле выигрывал. Это могла быть простая ошибка, но тот факт, что Роу положил дополнительные фишки в карман, а не в свою стопку фишек на бортике стола, сказал Дули все, что ему нужно было знать. Дули подал сигнал Джону Эрми, который когда-то возглавлял полицию Хот-Спрингса, но теперь занимал более прибыльную и влиятельную должность начальника службы безопасности «Вэйпорс». Вот как это работало, как город мог открыто нарушать закон в течение стольких лет: в какой-то момент все представители власти оказывались заодно – от мэра до начальника полиции, от окружного судьи до секретаря округа. Многие вышибалы, охранники, распорядители и дилеры в «Вэйпорс» служили полицейскими, работавшими без выходных и получавшими дополнительные деньги к своей муниципальной зарплате. Городские власти обложили штрафами клубы за нарушение игорного законодательства, а затем использовали эти средства, которые, по сути, являлись незаконными выплатами, для строительства нового полицейского участка. Согласно длинному списку губернаторов Арканзаса, азартные игры были вопросом местного значения, который должны решать местные правоохранительные органы. Действие федеральных законов распространялось только на преступную деятельность, пересекающую границы штата. Таким образом, на усмотрение муниципальных властей оставили соблюдение или несоблюдение запрета на азартные игры в Хот-Спрингсе.

Эрми установил зрительный контакт с Джонни Мэттисоном, менеджером казино, находящимся в другом конце зала, указав в сторону стола доктора Роу. Мэттисон кивнул. Двое мужчин нависли над столом, один позади стикмена, другой позади доктора.

– Восемь – эйт изи^[23]! – крикнул стикмен.

Дилер положил стопку чеков; доктор Роу забрал их. Мэттисон увидел, что в стопке оказалось больше чеков, чем причиталось Роу. Доктор переложил часть чеков в свою стопку на бортике стола, а часть – в карман пиджака. Мэттисон занимался игорным бизнесом почти всю свою жизнь и распознавал шулеров с первого взгляда. Дилера, который постоянно подкладывал Роу неправильное количество, звали Слик, он был нанят в качестве временного помощника на высокий сезон скачек. Мэттисон встал за ним:

– Пойдем со мной, Слик. Вот этот джентльмен займет твое место.

Не успели Мэттисон и Слик отойти от стола, как доктор Роу почувствовал руку на своем плече.

– Бери свои фишки и пошли со мной, – прорычал Эрми.

– Куда мы идем?

– Мы идем в кабинет.

– Зачем?

– Черт возьми, пошли давай и узнаешь!

В этот ночной час у Джона Эрми терпеть тупость не хватало сил. Он потянул Роу за руку. Роу выдернул ее обратно.

– Если ты не пойдешь, у тебя на голове будет столько шишек, что ты не сможешь надеть шляпу, – рявкнул Эрми на Роу.

Как раз в тот момент доктор Роу почувствовал руки еще одного человека на другом плече, его подняли и пронесли сквозь толпу в соседний концертный зал, где гости танцевали под музыку оркестра Бадди Керка. Доктора Роу протащили через задний коридор и поставили перед дверью. Это была дверь самого Дэйна.

Роу почувствовал, как у него похолодело внутри. Он попытался убежать. Джон Эрми преградил ему дорогу. Еще один человек, крепыш-грек с квадратной челюстью по имени Гарри Леопулос, толкнул Роу в кабинет:

– Давай, пошевеливайся, или я размажу тебя по всему городу, от одного конца до другого.

Леопулос оторвал Роу от пола. Роу повернулся к Эрми, тот целился в него из пистолета. И это было страшно. Роу отказался от борьбы и позволил Леопулосу втащить себя в кабинет.

За большим дубовым столом сидел Дэйн Харрис. У него были широкие плечи, круглое лицо, стрижка под машинку, идеальные стрелки на брюках и вид молодого преподавателя колледжа. Он сидел, скрестив ноги и перебирая в руках игральные карты. Дэйну Харрису было всего сорок три года, но место за этим столом делало его самым влиятельным человеком в Хот-Спрингсе. Последний в длинном списке игорных боссов, Дэйн фактически возглавлял сообщество из более чем сорока известных преступников, которые заведовали городскими казино и букмекерскими конторами. Это означало, что Дэйн Харрис управлял всем Хот-Спрингсом, всем игорным сообществом. Его работа заключалась в том, чтобы удостовериться, что все функционирует как хорошо смазанная машина, и это была задача не из легких.

До Дэйна были и другие воротилы игорного бизнеса – люди, которые следили за тем, чтобы стороны, обеспечивающие соблюдение законов об азартных играх, были довольны и справедливо делили прибыль между многочисленными владельцами клубов. Дэйн же столкнулся с особой задачей: восстановить порядок в городе, пережившем несколько бурных лет без толкового руководителя. Владельцы конкурирующих игорных домов спонсировали своих кандидатов, разбивая команды по двое, а иногда и по трое. Полиция и губернатор одни клубы закрывали, а другим разрешали работать. Одни судьи прикрывали букмекеров, когда их ущемляли, а другие выдавали ордера на арест врагов своих друзей. Все ссорились из-за того, кто что должен получить, кто может управлять процессом, а кто – нет. Дэйн стал тем самым человеком, который разрешал спорные ситуации. Он создал коалицию влиятельных сторонников и презентовал им видение Хот-Спрингса как следующего Лас-Вегаса. Зачеркнуто. Больше чем Лас-Вегаса. В качестве доказательства он построил «Вэйпорс». К Дэйну потянулись игроки, политики, даже мафиози. А сейчас он сидел за большим дубовым столом – мальчик-король и последний человек, с которым Л. В. Роу хотел оказаться лицом к лицу. Во всяком случае, не таким образом.

Через стол от Дэйна сидел Джерри Розенберг. Розенберг был кредитором казино «Фламинго» из Лас-Вегаса, а значит, работал на Мейера Лански, в то время контролировавшего игорные интересы почти всех преступных кланов в Соединенных Штатах. В тот вечер Джерри находился в Хот-Спрингсе в качестве временного кредитора «Вэйпорс», иначе говоря, он был здесь прикормленным ростовщиком. В такие знаменательные вечера, как субботы во время сезона скачек, «Вэйпорс» принимали десятки крупных игроков и дела шли гораздо активнее, чем обычно. Дополнительный объем требовал доступа к серьезным кредитам, мгновенным и по первому требованию. Подобные услуги нельзя было получить в Банке Арканзаса. Розенберг одобрял кредиты для клиентов «Вэйпорс» – кредиты, которые, с большой вероятностью, были обеспечены мафией.

Отрицая очевидное, народ в Хот-Спрингсе любил говорить, что их игорное сообщество доморощенное, свободное от влияния мафиози, дергавших за ниточки девятимиллиардную нелегальную игорную индустрию по всей стране. И хотя большинство крупных игорных домов в Хот-Спрингсе принадлежали местным парням, городок зависел от мафии: именно она обеспечивала большую часть топлива для двигателя игорного бизнеса, как, на самом деле, и было задумано. Эти девять миллиардов долларов – самый крупный в 1961 году источник дохода мафии, которая объединилась в национальный преступный синдикат для координации своих действий и дележа прибыли. Деньги шли не напрямую от проведения игр в крэпс и т. п.: прибыль поступала благодаря контролю над инфраструктурой – от нее зависела работа игорных заведений. Мафия продавала клубам Хот-Спрингса игровые автоматы, производила фишки и столы для игры в кости и даже обучала своих дилеров и пит-боссов^[24] в подконтрольных криминалу казино в таких местах, как Лас-Вегас и Гавана. Самое важное, что мафиози контролировали проводную связь – главный способ передачи информации о спортивных результатах букмекерам от побережья до побережья. Имея в своих руках провод, гангстеры использовали его как своеобразную дубинку для выколачивания процента практически с каждого доллара, поставленного в Америке.

В Хот-Спрингсе телеграфной службой управлял Оуни «Убийца» Мэдден, бывший владелец гарлемского ночного клуба «Коттон» и бывший криминальный авторитет Нью-Йорка. После освобождения из тюрьмы в 1931 году Лански и другие лидеры национального преступного синдиката предложили Оуни «удалиться на пенсию» в Хот-Спрингс. За тридцать лет Мэдден втерся в местное сообщество и служил послом мафии в маленьком южном городке. Он стал влиятельной фигурой в Хот-Спрингсе, и его власть вызывала недовольство многих, а некоторые даже испытывали ее на прочность. А вот Дэйн Харрис признал в Оуни ценного союзника и человека, разделявшего его видение того, как надо управлять Хот-Спрингсом. Оуни, в свою очередь, увидел в молодом Дэйне человека достаточно амбициозного, жесткого и, что самое важное, достаточно умного, чтобы вести Хот-Спрингс к светлому будущему. Если в Нью-Йорке Оуни расправлялся со своими врагами, расстреливая их на улицах, то в Хот-Спрингсе он вел себя сдержаннее. Оуни намеревался дожить остаток своих дней на курорте. Он не собирался возвращаться в тюрьму, но и на пенсии пребывать не планировал. Он заработал состояние, управляя самыми известными ночными клубами Нью-Йорка. У него начинали свою карьеру ставшие суперзвездами Мэй Уэст^[25], Джордж Рафт^[26] и Дюк Эллингтон. Он не собирался сидеть на обочине жизни в таком городишке, как Хот-Спрингс. Ну, уж явно не в тот момент, когда в нем был потенциал. Оуни помог Дэйну стать боссом игорного бизнеса без единого выстрела: он защищал Дэйна от внешних врагов, а Дэйн его – от внутренних недругов.

И все же присутствие в Хот-Спрингсе таких людей, как Оуни Мэдден и Джерри Розенберг, стало главной проблемой, с которой пришлось считаться Дэйну Харрису. К 1961 году общество устало от мафии. Генеральный прокурор США Роберт Кеннеди вел войну с организованной преступностью, выдвинув ряд законодательных инициатив, направленных на ограничение ее влияния на игорный бизнес. До того, как его брата^[27] избрали президентом, младший Кеннеди работал специальным советником в комитете Сената США по расследованиям. Этот комитет как раз и занимался проверками деятельности организованной преступности в 1950-х годах. В ходе серии слушаний, получивших большой резонанс, Кеннеди, Сенату и Федеральному бюро расследований удалось закрыть города-казино по всей Америке: Финикс-Сити (Алабама), Ньюпорт (Кентукки), Форт-Уэрт (Техас) и даже Палм-Бич (Флорида). По мере того как закрывались игорные заведения в этих городах, Хот-Спрингс развивался.

В 1961 году Хот-Спрингс чудом остался нетронутым сенатским расследованием и по-прежнему держался плечом к плечу с Лас-Вегасом как одна из американских столиц порока. Уильям Хандли, главный следователь по борьбе с организованной преступностью в команде Кеннеди, назвал Хот-Спрингс «крупнейшей незаконной игорной операцией в Соединенных Штатах». Город оказался под прицелом, и Дэйн понимал, что нужно что-то предпринять, пока Кеннеди не удалось полностью закрыть Хот-Спрингс. Многие в Арканзасе верили, что смогут его остановить, если казино порвут связи с мафией. Но если бы все было так просто, это давно было бы сделано. Дэйну и другим владельцам игорных заведений мафия была нужна. Они не могли принимать ставки без проводной связи. Они не могли вести игру в крэпс без хорошо обученных и надежных дилеров и пит-боссов. Они не могли играть на большие деньги без кредитов для своих игроков. По мере роста популярности и прибыли от термального курорта рос и интерес к нему со стороны преступных кланов по всей стране. Дэйну пришлось работать с Оуни и местными политиками, чтобы держать в узде и мафию, и правительство, и становившихся все больше взбудораженными местных жителей, пока он прикидывал, как связать несвязываемое. И хотя Джерри Розенберг и ему подобные не давали расслабиться, в итоге все получалось так, как он рассчитывал, и так и должно оставаться впредь. И Дэйн был не из тех, кто охотно терпел глупых деревенских костоправов вроде доктора Роу.

Эрми прижал Роу к стене, пока Леопулос вытаскивал фишки из его карманов.

– Сколько у тебя этих чертовых фишек? – спросил Эрми.

– Скажите же мне, в чем дело! – потребовал Роу.

– У нас есть основания полагать, что вы забирали фишки, которые дилер ставил за вас, – сказал Дэйн, продолжая играть на руку Розенбергу.

Доктор Роу выразил недоумение, что кто-то мог принять его за мошенника. В конце концов, он играл здесь каждую неделю. Все его знали.

Да, ответил Дэйн, они знали его хорошо:

– Ты мелкий игрок. Ты играешь на один и два чека. Тем не менее я видел, как ты за одну ночь обналичил шестьсот-семьсот за раз.

Эрми и Леопулос выложили чеки из кармана Роу на стол. В дверь постучали. Леопулос открыл: на пороге стоял Ричард Дули.

– Это тот самый парень? – спросил Дэйн.

Дули кивнул.

– За сколько он купил?

– Пятьдесят долларов.

– Это ложь! – сказал Роу. – Я купил за сотню!

Он сказал им, что выиграл деньги без обмана и намерен уйти со своим выигрышем.

– Я размажу твою голову по стене, – произнес Леопулос. – Когда я с тобой покончу, от тебя ничего не останется.

Доктор Роу увидел, как в руке Гарри Леопулоса появился блэкджек – короткая свинцовая дубинка, обтянутая кожей. Дэйн Харрис жестом велел Дули покинуть кабинет.

В ТОТ ВЕЧЕР В КОНЦЕ СВОЕЙ СМЕНЫ Хейзел зашла в гостиную и заняла место у бара. Последние несколько лет она время от времени работала на Дэйна Харриса в его ночных и не только заведениях. Иногда она надевала кухонный передник, иногда в небольших казино сдавала карты, иногда шила. Но ей редко удавалось посидеть за знаменитой барной стойкой «Вэйпорс», сделанной из красного дерева, и выпить с арканзасской аристократией. Впрочем, сегодня вечером она обойдется без подноса. И сдавать карты тоже не будет. Оркестр заиграл «Главным образом Марта»^[28]. Танцпол наполнился кружащимися юбками. Бармен приветствовал ее, назвав по имени.

Хейзел попросила смешать ей виски. В «Вэйпорс» она чувствовала себя как-то неуютно: уж очень было темно. Какие еще тайны скрывались за кулисами казино и фешенебельных ночных клубов Хот-Спрингса? Сколько избитых и окровавленных тел лежало в подворотнях? Сколько людей пострадало, чтобы эти богачи могли есть стейк и танцевать всю ночь напролет? Сколько виски лучшего качества могла получить молодая женщина за десять долларов в элегантном баре в «Вэйпорс»? Хейзел понятия не имела. Сколько виски она вообще могла выпить? А вот по поводу ответа на последний вопрос кое-какие догадки у нее все же имелись.

Хот-Спрингс еще может стать вторым Лас-Вегасом. Местом, которым, как Дэйн Харрис всегда верил, он может быть. Местом, которым он уже стал, как считали, приехав сюда тридцать лет назад, Хейзел Хилл и Оуни Мэдден, – местом, где они могут получить все. 1961-й оказался самым успешным годом для крупнейшей незаконной игорной операции в Соединенных Штатах, которая обещала стать еще масштабнее. Дэйн, Хейзел или Оуни проделали нелегкий путь. И какая-то невероятная тяжесть навалилась на них. Может быть, та самая цена, которую им еще предстоит заплатить.

Часть I Вода 1931–1939

Глава 1 Хейзел 4 апреля 1935

Двести долларов, и я оставляю девушку.

Хейзел не совсем понимала, куда направляется. Она сидела рядом с отцом в его «Плимуте», на тот момент ей едва стукнуло шестнадцать. Они ехали по 70-й автостраде на окраине Хот-Спрингса и не собирались возвращаться в Огайо.

Клайд Уэлч свернул с шоссе на грунтовую дорогу. Пыль, вздымающаяся вокруг машины, словно коричневая грозовая туча, доставила их к месту назначения – маленькому фермерскому дому на вершине зеленого холма. Клайд припарковал машину и посмотрел в сторону дома. На деревянном крыльце его ждал человек, похожий на высохший ствол дерева, с длинной белой бородой, ниспадавшей на грудь поверх пыльного комбинезона. Клайд глубоко вздохнул, прежде чем вылезти из машины, и направился навстречу старику. Хейзел знала и этот дом, и этого старика. Она наблюдала из «Плимута», как ее папаша пожимал руки и разговаривал с отцом Холлиса Хилла, молодого человека, с которым она встречалась, когда они с Клайдом гостили в Хот-Спрингсе. Она удивилась, что Клайд вообще знал о парне. Хейзел не представляла, о чем могли беседовать отцы на крыльце дома Хиллов. Впрочем, о чем бы ни шла речь, ничего хорошего, скорее всего, это не сулило.

Хейзел и Клайд Уэлч приехали в Хот-Спрингс, штат Арканзас, из Ашленда, штат Огайо, на этом же самом «Плимуте» четыре недели назад. Клайд был тренером лошадей или, во всяком случае, изо всех сил старался им стать. Ипподром Оуклан-Парк впервые открылся в Хот-Спрингсе в 1905 году, но спустя два года его закрыли, поскольку в 1907 году правительство штата запретило делать ставки на скачках. На протяжении многих лет предпринималось множество попыток изменить закон и вернуть скачки, но безуспешно. Ирония в том, что ипподром оставался закрыт как раз в те годы, когда в Хот-Спрингсе процветал игорный бизнес и игра в казино шла на глазах у Бога и всего честного народа. Скачки переживали всплеск популярности по всей Америке, отчасти благодаря выдающемуся жеребцу Мэн-О-Уору^[29], выигравшему за свою карьеру в первые годы после Первой мировой войны двадцать заездов из двадцати одного. По всей стране штаты отменяли запрет на ставки на лошадей, чтобы удовлетворить спрос публики. Но законодательное собрание штата Арканзас, возглавляемое консервативными баптистами, решило не следовать примеру остальных, и владелец Оуклан-Парка, король недвижимости Луи Селла из Сент-Луиса, штат Миссури, предпочел держать ипподром закрытым и не нарушать закон, как это делали казино. Селле также принадлежали ипподромы в Мемфисе, Новом Орлеане, Детройте, Баффало и некоторых других городах. И он готов был спокойно ждать, когда политические ветры в Арканзасе сменятся, сколько бы времени это ни заняло.

Когда Великая депрессия^[30], охватившая всю страну, наконец, добралась до Хот-Спрингса, именно владельцы казино приняли меры по возобновлению работы ипподрома Оуклан-Парк. Они считали, что скачки – это как раз то, что нужно для поддержания притока туристов в Хот-Спрингс в трудные времена. Именно заинтересованные в развитии казино лица вместе с мэром Лео Маклафлином связались с Луи Селлой в 1934 году и пообещали ему, что, если он снова откроет ипподром, они позаботятся о том, чтобы у него не было неприятностей. И они не блефовали. У них было четкое представление о том, как можно обойти закон без каких-либо последствий. Но в 1934 году удача начала вырисовываться на горизонте. На протяжении многих лет, что Оуклан-Парк не работал, у казино постоянно возникали проблемы с законом: обыски и полное закрытие, перемещение игорных столов из одной подсобки в другую… Луи Селла, вероятно, помнил те дни. Он также, скорее всего, помнил, как в 1907 году первые владельцы Оуклан-Парка решили послать закон ко всем чертям и попытались открыть ипподром и провести скачки. В день открытия их встретила вооруженная милиция штата.

Однако для Хот-Спрингса наступили новые времена. В 1928 году жители избрали своим мэром Лео Маклафлина – общительного человека, который расхаживал по городу с гвоздикой на лацкане пиджака и в канотье и ездил в здание суда и обратно в конном экипаже. Он пообещал горожанам, что в случае избрания разрешит игрокам открыть свои заведения, к черту законы, – и свое обещание сдержал. Он обложил налогами игру в крэпс и публичные дома, проложил дороги, установил электрические фонари, и все были счастливы. Маклафлин сам назначал шерифа и прокуроров, а губернатора и близко не подпускал. Благодаря новой, все позволяющей власти Луи Селлу удалось-таки переубедить. Решено: Оуклан-Парк возвращается в бизнес в сезоне 1934 года.

Любители лошадей по всей Америке пронюхали об открытии Оуклан-Парка в начале 1934 года, и Клайд Уэлч не был исключением. Это стало для него добрым известием. Великая депрессия не обошла Клайда стороной. Он страдал диабетом, а врач был ему не по карману. Из-за жутких болей в ногах Клайд хромал. Своей конюшни с лошадьми у Уэлча не было: «синий воротничок»^[31], тренер лошадей, работающий где придется, постоянно в дороге, которая приводила его то в один конец Америки, то в другой, а иногда даже в Мексику. Но в последнее время у него совсем не было лошадей для тренировки. Когда он услышал об Оуклане, то сразу понял, что поднимется большая шумиха: Клайд уже бывал в Хот-Спрингсе и знал, что место это дикое. Даже местные жители хвастались, что это «город всех грехов мира». Он прикинул, что мог бы попробовать отбить работу у конкурентов с помощью своего секретного козыря: согласиться получать деньги только в случае выигрыша, работая за комиссионные. Клайд погрузил свою шестнадцатилетнюю дочь в «Плимут» и, не имея ни лошади, ни даже обещания ее тренировать, двинулся на юг из Ашленда, штат Огайо, чтобы посмотреть, не удастся ли ему убедить владельца или двух дать шанс тренеру-янки с одной здоровой ногой.

Несмотря на сомнительную репутацию города, не каждый житель Хот-Спрингса являлся грешником. Даже игорные заведения и закусочные закрывались по воскресеньям. В городке проживало не так уж мало истинно верующих людей. Один из них принадлежал к баптистам старой школы – священник по имени Лютер Саммерс. Он начал свой путь, проповедуя в молельных шатрах в Теннесси, окуная головы в воду и спасая души с такой сумасшедшей скоростью, что это привлекло внимание церковных руководителей по всему Югу. Он читал проповеди об адских пороках общества, главными из которых были алкоголь и азартные игры. В конце 1920-х годов личный крестовый поход привел Лютера Саммерса в Хот-Спрингс, где он занял кафедру в баптистской церкви Парк-Плейс, известной благодаря своим воскресным радиоэфирам по всему Югу как «маленькая белая церковь в долине».

Прослышав о намерении вновь открыть ипподром, Саммерс попытался организовать единый фронт священнослужителей, чтобы противостоять этой затее. Он обратился к губернатору Джуниусу Мэриону Футреллу с просьбой прислать милицию. В награду за свои старания Саммерс получил по почте письмо с намалеванными черепом и скрещенными костями, где было написано: «Твоя церковь сгорит, и ты будешь числиться без вести пропавшим». Он отнес письмо в полицию, где ему сказали, что на его месте уехали бы из города. Так священник и поступил. Он попрощался со своими прихожанами и покинул Хот-Спрингс. Маленькая белая церковь в долине нашла себе нового проповедника, который относился к туристическому бизнесу городка более снисходительно.

СКАЧКИ НАЧАЛИСЬ 1 марта 1934 года, в открытую попирая закон. Милиция здесь не появилась, в отличие от десятков тысяч посетителей, приходивших на ипподром день за днем. Среди них были Клайд и Хейзел. За двадцать семь дней скачек Клайд смог заполучить предостаточно лошадей для бесплатной тренировки. Хейзел тоже внесла свою лепту: она работала на дальней стороне, носясь по ипподрому и собирая запперы – электрические сигнальные устройства, которые жокеи, решившие сжульничать, использовали, воздействуя на лошадь током, чтобы та быстрее бежала. В конце забега нечистые на руку наездники выбрасывали их в грязь. Хейзел подбирала запперы и снова продавала их жуликам. В последний день скачек, 4 апреля, на ипподроме присутствовали более пятнадцати тысяч человек – самая многочисленная толпа в истории Арканзаса, когда-либо наблюдавшая за спортивным событием. Впрочем, самые успешные скачки в истории Хот-Спрингса не принесли Клайду Уэлчу удачи. Несмотря на то что он набрал много лошадей для работы, ни с одной из них особых результатов Клайд не добился. И если Хейзел, возможно, и заработала несколько баксов, торгуя подобранными запперами, то Клайд оказался в полном пролете. После соревнований Хейзел и Клайд погрузились в «Плимут» и отправились за город, сделав по пути одну короткую остановку на семейной ферме Хиллов.

У Ричарда Хилла, с которым Клайд болтал на крыльце, была сестра, владевшая кафе по соседству с квартирой, которую Клайд и Хейзел сняли на месяц. Хейзел постоянно там торчала и в конце концов познакомилась с Холлисом, двадцатидвухлетним сыном Ричарда, который водил фургон и каждый день доставлял молоко в кафе своей тетки. Холлис был красив, обаятелен и уверен в себе. Он носил тонкие усы и, когда не работал, щеголял в фетровой шляпе с загнутыми сзади полями – по моде того времени. Он флиртовал с Хейзел в кафе, а вскоре повел ее на танцы на Фонтанное озеро с бассейнами, водными горками и пивными барами, окружавшими небольшой природный источник на окраине города. Здесь многие местные жители, особенно молодежь, любили проводить время, когда развлекательные заведения в центре города наполнялись туристами. Все это выглядело чертовски скандально, поскольку Холлис был на шесть лет старше Хейзел и к тому же женат. Тогда Хейзел не придавала этому особого значения, ведь она просто тут гостила. Она полагала, что, когда закончится последний забег, они отправятся в следующий город. Но пока Хейзел все еще была здесь, сидела в отцовской машине возле дома Хиллов, а не наблюдала в заднее стекло, как Хот-Спрингс исчезает за горизонтом.

Старый Ричард Хилл снова пожал отцу Хейзел руку, а затем полез в карман своего большого комбинезона. Он достал оттуда пачку денег и отмусолил Клайду несколько купюр, хлопнул по спине и отправил его, прихрамывающего, обратно к машине.

Клайд по-прежнему не смотрел на Хейзел, он просто уставился прямо перед собой. Хейзел, еще совсем девчонка, обладала крутым нравом, и ей, черт возьми, нравилось командовать Клайдом Уэлчем. Он хоть и был ее папочкой, но все же слегка ее побаивался. Клайд сказал дочери, что продал Ричарду Хиллу машину за двести долларов.

– Как, спросила она, – предполагается добираться до следующего города без машины?

– Я еду в Тихуану. Ты остаешься здесь.

Клайд объяснил Хейзел, что Холлис разводится. Ричард Хилл предложил ей пожить в семье Хиллов до завершения развода, затем Холлис и Хейзел смогут жить вместе

Хейзел оторопела. С одной стороны, ей нравился Хот-Спрингс. Ее привлекала энергия, суматоха, яркие огни. Ашленд находился далеко от Юга, но он такой провинциальный городок, каких много. Хот-Спрингс же казался настоящим мегаполисом. С таким же успехом это мог быть и Нью-Йорк, считала Хейзел. И совсем не чувствовалось, что в Хот-Спрингсе началась Великая депрессия. Жители, может, и ощущали ее в своих карманах, но вида не показывали. Людям нравилось танцевать, пить и хорошо проводить время, несмотря ни на что.

С другой стороны, Хейзел любила отца, братьев и маму. И ей всего шестнадцать лет, она еще и школу-то не закончила. Впрочем, учеба ее никогда особо не интересовала. Но была ли она готова к самостоятельной взрослой жизни, к тому, что ее примет мужчина, которого она только-только встретила? Хейзел – жена в шестнадцать лет? Кроме того, в этой договоренности было что-то неприличное: «Двести долларов, и я оставляю девушку».

Но на самом деле все обстояло несколько иначе. Клайд потерпел неудачу в Хот-Спрингсе. Он не думал возвращаться в Огайо с пустыми руками. Он вынужден следовать за лошадьми на запад, чтобы заработать себе на жизнь. А Хейзел, если она поедет с ним, будет только мешать, даже если станет снова продавать жокеям запперы. Депрессия наступала. Если нашелся мужчина с работой, который хотел присмотреть за Хейзел, то она должна последовать за таким человеком. Мужчина с работой – гораздо более выгодный вариант для нее, чем старый хромоногий тренер лошадей.

Клайд сказал Хейзел, что вернется на следующий год на скачки и навестит ее. Он вышел из машины, взял свой портфель и, прихрамывая, отправился вниз по большому зеленому холму, прочь от фермы Хиллов, коров и кур, «Плимута» и его крошки. Хейзел повернулась лицом к старику Хиллу, все еще стоявшему на деревянном крыльце маленького домика. Так много всего нужно было обдумать, прежде чем она откроет дверь машины и сделает шаг навстречу своему будущему.

Глава 2 Оуни 13 февраля 1931

Самое главное, что азартные игры, как и алкоголь, были «преступлением без жертв».

За четыре года до того, как Хейзел Хилл приехала в Хот-Спрингс, перед местной кофейней затормозил длинный кабриолет «Дюcенберг»^[32]. Даже в городке, привыкшем к приезжим богатеям, такая машина вызвала повышенный интерес. Водителя в Хот-Спрингсе никто не знал. Его английский акцент привлекал к себе внимание. Стройная фигура, густые брови, заостренный нос и угрюмое выражение лица придавали ему вид злодея из мультфильма. Но Оуни Мэдден вовсе не был мультяшкой. Злодеем – скорее всего, да, и уж точно настоящим.

Оуни впервые посетил Хот-Спрингс в тот день 1931 года. Он сопровождал своего друга Джо Гулда, бывшего боксера из Нью-Джерси, приехавшего в Хот-Спрингс по предписанию врача, чтобы подлечить свой артрит горячими ваннами. Один из подельников Оуни по Нью-Йорку, «пивной барон Бронкса» Голландец Шульц, являлся поклонником южного курорта и предложил Оуни упасть на хвост Гулду. Шульц также посоветовал Оуни заглянуть в местную кофейню. Голландец заметил, что Оуни, с его британскими корнями, возможно, оценит чай и пирожные, но самое главное – это девушка на кассе. Посетители со всей страны знали о красотке Агнес Демби, которая зажигала на танцполе в «Бельведере» – популярном элитном казино и ночном клубе на окраине города. Эта привлекательная тридцатилетняя женщина была дочерью начальника почтового отделения. Не замужем, хотя недостатка в потенциальных женихах не наблюдалось: за ней бегали богатые холостяки и приезжие из дальних уголков Америки. Но Агнес не стремилась обзавестись семьей. Ей нравилось выходить в свет, есть в хороших ресторанах, танцевать и проводить время в приятном обществе. Оуни бродил по проходам магазина, выбирая самые дорогие сувениры и украшения из тех, что были выставлены на витринах. Изрядно нагрузившись, он уверенно подошел к прилавку, за которым стояла Агнес, чтобы расплатиться. Общая сумма, на которую Оуни набрал товаров, превышала тысячу долларов. Агнес догадалась, что этот хорошо одетый мужчина пытается произвести на нее впечатление, но он не первый богач, который обхаживал ее в магазине. Когда Оуни пригласил ее на ужин, Агнес отказалась.

Остаток дня Агнес не давали покоя мысли, что она, возможно, зря отказала мужчине с английским акцентом на большом шикарном кабриолете. Кем же был тот интригующий гость из Нью-Йорка? Она поспрашивала о нем. Оказалось, что Оуни Мэдден не был каким-то ничем не примечательным гангстеришкой – он оказался вполне себе крупным бандитом. Оуни управлял клубом «Коттон» – самым популярным ночным заведением в Нью-Йорке. Каждый вечер радиостанции транслировали представления из клуба по всей Америке. Как и за всякой знаменитостью, фоторепортеры следили за Оуни, куда бы он ни пошел. О его появлениях и исчезновениях светские хроникеры писали и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе, и в Чикаго. Он был закадычным приятелем голливудской звезды Джорджа Рафта. Он встречался с Мэй Уэст. Он являлся менеджером боксера Примо Карнеры, чемпиона мира в тяжелом весе. Эд Салливан^[33] однажды сказал о нем: «Когда вам что-то нужно в Нью-Йорке, вы обращаетесь к Оуни Мэддену». К тому же Оуни являлся не просто членом преступного мира – он был настоящим главарем. Вместе с небольшой группой бывших бутлегеров времен сухого закона^[34] он помогал контролировать все порочные заведения, преступные группировки и политические организации Нью-Йорка. На своем пути к вершине преступного мира он убил шесть или семь человек. Может, и еще больше.

Оуни родился в Англии, в Лидсе. Но, когда ему исполнилось десять, он эмигрировал в Нью-Йорк. В одиннадцать лет он пришел к Гоферам^[35], самой большой уличной банде в Адской кухне^[36], и сообщил, что хочет вступить в их ряды. Главари Гоферов заявили парнишке, что если он сможет избить полицейского и украсть его форму, то они позволят ему стать одним из них. На самом деле, они просто пошутили, но Оуни принес бандитам форму полицейского в тот же день.

Гоферы славились вооруженными грабежами, налетами на вагоны товарных поездов, их нанимали в качестве громил для срыва забастовок, для рэкета. Выяснилось, что Оуни особенно хорош в выколачивании денег. Он предлагал предприятиям в районе Адской кухни так называемую «страховку от взрыва»: они платили ему, а он их не взрывал. С годами Оуни вошел в число главарей банды, проявив уникальную способность убивать, в том числе и неугодных ему самих Гоферов, если ему так было выгодно.

Когда Оуни исполнился двадцать один год, у него было все, что полагается тому, кто находится на вершине иерархии могущественной банды, – и хорошее, и плохое. Его карманы были набиты деньгами, молодые женщины предлагали ему свои услуги, в его власти оказались важные люди, а враги желали его смерти. В 1912 году члены конкурирующей банды «Хадсон Дастерс» одиннадцать раз стреляли в Оуни из засады у танцевального зала «Арбор» на 52-й улице. Каким-то образом Оуни удалось выжить после нападения. Когда полицейские спросили его, кто это сделал, Оуни промолчал. «Не стоит беспокоиться, – ответил он. – Парни их достанут». Спустя неделю после того, как Оуни вышел из больницы, шестеро Дастерcов были убиты. В конце концов Оуни загремел в тюрьму: ему грозило от десяти до двадцати лет за убийство одного из Гоферов, оспаривавшего его лидерство в банде. Он отсидел девять лет в тюрьме Синг-Синг, после чего вышел по условно-досрочному освобождению.

Когда Оуни вышел из тюрьмы, Гоферы распались, а большинство его бывших соратников во время сухого закона занялись бутлегерством. Он быстро сколотил банду, которая грабила бутлегеров в Адской кухне. После того, как Оуни похитил партию товара у Большого Билла Дуайера, одного из главных бутлегеров Манхэттена, Дуайер решил поставить Оуни на довольствие, а не вступать с ним в войну. Они втроем, вместе с итальянским гангстером Фрэнком Костелло, организовали дельце по управлению так называемым «ромовым коридором» – поставками рома по водным путям из Карибского региона в Нью-Йорк. Дуайер, Оуни и Костелло командовали собственной армадой судов, перевозивших ром по Восточному побережью до Нью-Йорка. Контрабанда приносила им огромные доходы, и Оуни использовал вырученные деньги, чтобы построить собственную пивоварню и нелегально варить пиво под собственной маркой «Мэдден № 1», которое гордо подавали в каждом вестсайдском спикизи^[37].

Городская администрация была коррумпирована, а людские аппетиты к выпивке и пороку – огромны; приток иммигрантов способствовал возникновению анклавов, которые действовали по своим собственным правилам. Такое было время в Америке, и конкретно в Нью-Йорке, когда грамотное сочетание жесткости и сообразительности отделяло победителей от проигравших. Оуни обладал такой исключительной комбинацией – он был не просто крутым, не просто убийцей. В ранние годы, до того как Оуни стал известен нью-йоркской прессе, он всячески избегал привлекать к себе внимание. Он не транжирил деньги и отличался предприимчивостью во всех делах. Заставлял всех, с кем работал, подписывать контракты, даже других гангстеров. Выбирал такие виды бизнеса, которые приносили ему наибольшую прибыль.

По мере того как деньги продолжали поступать, три короля «ромового коридора» начали вкладывать средства в разные сферы деятельности. Дуайер купил профессиональную хоккейную команду. Костелло инвестировал в игровые автоматы. Мэдден фанател от бокса, поэтому он поддерживал нескольких профессиональных боксеров, включая Рокки Марчиано^[38] и Макса Бэра^[39]. Но для Оуни бокс – по большей части хобби, способ оставаться причастным к виду спорта, который он любил. Самыми разумными инвестициями для Оуни, которые сделали его центром внимания в Нью-Йорке, стали ночные клубы.

Оуни обратил внимание, что клиенты, покупавшие у него ром и пиво, владельцы спикизи и ночных клубов, получали такую же хорошую прибыль, торгуя в розницу, как и он, продававший алкоголь оптом. Поэтому Оуни вложил деньги в несколько клубов, куда он поставлял алкоголь, чтобы получить долю от розничной торговли. Некоторые из таких заведений, как «Cторк» и «Сильвер Слиппер», со временем стали одними из самых популярных клубов в Нью-Йорке. А вот «Коттон» под его руководством превратился в самый известный ночной клуб во всем мире.

Ночные клубы Оуни преуспевали не благодаря его безупречному вкусу или чудесам гостеприимства, а потому, что он был гангстером. Оуни подходил к ведению дел в своих ночных клубах с той же безжалостностью, с какой управлял своими боксерами, которых просил намеренно проиграть, когда того требовали букмекерские котировки. Когда в Гарлеме открылся клуб «Плантация», его владельцы переманили из «Коттона» Кэба Кэллоуэя^[40], и тогда Оуни cделал им предупреждение. Его люди зашли в «Плантацию», сломали все столы и стулья, разбили бокалы и даже вытащили на улицу барную стойку. После этого Кэллоуэй вернулся в «Коттон». Иногда «бандитиcтость» Оуни в сочетании с его вкусом и стилем играла ему на руку. Большой поклонник джазовой музыки, он был ошеломлен, впервые услышав выступление Дюка Эллингтона. Оуни сразу же предложил Эллингтону перейти на работу к нему в клуб, но Эллингтон оказался связан долгосрочным контрактом с клубом в Филадельфии. Оуни отправил в Филадельфию своих представителей для обсуждения вопроса с менеджером клуба. Что конкретно они ему говорили – доподлинно неизвестно, но, видимо, это было убедительно. Посланцы вернулись с контрактом музыканта, и оркестр Дюка Эллингтона стал домашним джаз-бандом клуба «Коттон».

Несмотря на внушающую страх репутацию, заработанную Оуни в молодости, в 1931 году он был известен как человек, который, как и Большой Билл Дуайер до него, предпочитал заключать сделки со своими противниками, а не вступать с ними в войну. Это качество притягивало людей, предпочитающих вести дела с холодной головой. Многие считали Оуни гангстером-джентльменом, что соответствовало его английскому акценту и изысканному вкусу. Он представлял собой нечто большее, чем просто мускулы и насилие. Большинству людей, встречавших его, включая Агнес Демби, Оуни Мэдден вовсе не казался гангстером. Он производил впечатление человека утонченного, даже милого.

Агнес выяснила, что Оуни остановился в «Арлингтоне» – старинном отеле, который располагался в центре даунтауна прямо между улицей с казино и Банным коридором. Агнес навела марафет и отправилась в «Арлингтон», чтобы найти Оуни. Она заметила его, сидящего в лобби-баре с Джо Гулдом. Она еще раз взглянула на английского мафиози. Неужели он настолько опасен, как говорили люди? Он выглядел таким худым, таким мальчишкой. Неужели все эти дикие истории о нем – правда? Агнес была заинтригована. И, поддавшись своему любопытству, подошла к столику и просто влезла в разговор.

– Все еще хочешь пойти на ужин? – спросила она у Оуни.

– С удовольствием, – улыбнулся он.

Так начался казавшийся маловероятным роман дочери начальника почты маленького городка и крупного нью-йоркского гангстера. Следующие две недели они проводили вместе каждую минуту. Когда Оуни вернулся в Нью-Йорк, он вдруг понял, что влюбился. Он посылал за Агнес, покупая ей билеты на поезд, чтобы она приезжала к нему в город. К августу они стали парой официально, и дочь одной из самых уважаемых семей Хот-Спрингса стала появляться в Нью-Йорке в компании самых отъявленных преступников Америки. Ее видели в спикизи на вечеринках с кинозвездой Тексас Гинан. Ее провожал через Центральный парк газетный обозреватель Уолтер Уинчелл. А когда она находилась дома в Арканзасе, то получала любовные письма от Оуни, в которых он называл ее «милая моя любимая». В отсутствие Оуни Агнес впадала в уныние. «Жизнь скучна и не интересна, – писала она в своем дневнике. – Сегодня вечером дома одна, читаю старые любовные письма от Оуэна».

ПОКА ОУНИ УХЛЕСТЫВАЛ ЗА АГНЕС, над его головой сгущались грозовые тучи. Все началось в Бронксе, где Винсент «Бешеный Пес» Колл, один из наемных убийц Голландца Шульца, сколотил собственную банду и де-факто требовал, чтобы его сделали полноправным партнером Голландца в его делишках, связанных с бутлегерством, лотереями и шантажом. Голландец отказался, и Колл пошел на него войной, убив десятки людей, включая пятилетнего мальчика Майкла Венгалли, попавшего под пули во время перестрелки в Гарлеме. Голландец обратился за помощью к Оуни, и до Колла дошли слухи, что Оуни хочет его убрать. Колл похитил одного из деловых партнеров Оуни, Френчи Деманжа, и потребовал за него пятьдесят тысяч долларов выкупа. Оуни выкуп заплатил, но просто так это дело не оставил. Когда Бешеный Пес Колл выходил из клуба «Коттон» с деньгами Оуни, тот окликнул его:

– Это было весьма неразумно, Винсент.

Оуни и Голландец встретились с Фрэнком Костелло, Чарльзом «Счастливчиком» Лучано и другими предводителями нью-йоркских банд, чтобы обсудить, как поступить с Коллом. Тот меж тем залег на дно. Оуни вовсе не хотел войны. С одной стороны, у него еще не закончился срок условно-досрочного освобождения. С другой – война между Коллом и Шульцем спровоцировала негативное освещение в прессе. Газеты окрестили убийство Майкла Венгалли «убиением младенца», а губернатор Рузвельт назвал его «дьявольским актом насилия». Тысячи людей присутствовали на похоронах Майкла, и гнев общественности по поводу того, что ни один из свидетелей перестрелки не дал показаний, нарастал. А ведь бизнес Оуни зависел от того, насколько безопасно люди чувствовали себя с ним рядом. Если бы он ввязался в жестокую схватку с Коллом, это могло бы отвадить людей от его клубов. Но когда до Оуни дошла весть, что Колл планирует похитить его с целью получения выкупа в сто тысяч долларов, он психанул и временно отложил свою репутацию джентльмена.

Оуни известил Колла, что намерен заплатить выкуп в размере ста тысяч долларов вперед. Он попросил Колла подождать звонка в телефонной будке в аптеке «Лондон Хемистс» на западе Манхэттена, на 23-й улице. Сперва Колл послал своего телохранителя в аптеку, чтобы тот проверил помещение. Убедившись, что все безопасно, телохранитель проводил Колла в телефонную будку, а затем, ожидая его, занял место у стойки с газировкой.

И телефон наконец-то зазвонил. На линии был Оуни. Он пытался договориться с Коллом о снижении цены. Несколько минут они спорили, в аптеку вошел незнакомец. Прежде чем телохранитель Колла успел достать оружие, незнакомец вытащил из-под пальто автомат, раздалась очередь. В двадцатитрехлетнего Винсента Колла попало больше шестидесяти пуль. Никто не пришел на его похороны, даже священник. Могильщик прочитал «Отче наш». Оуни и Голландец прислали цветы и открытку с надписью «От пацанов».

Спустя три дня после инцидента Комиссия по условно-досрочному освобождению (УДО) Нью-Йорка созвала совещание и выписала ордер на арест Оуни за нарушение условий УДО на основании обвинения в убийстве, совершенном в 1914 году. Комиссия опасалась, что Оуни попытается бежать из страны. В конце концов, у него был британский паспорт, и он учился управлять самолетом. Но если Оуни и планировал когда-нибудь сбежать, то в итоге решил, что лучше так не делать. Он сам сдался властям и вернулся в Синг-Синг дожидаться своей участи. Его прежний компаньон по «ромовому коридору» Фрэнк Костелло, ныне один из главарей итальянской мафии, начал работать на Оуни по-тихому. После бесконечных заламываний рук и закулисных переговоров комиссия по УДО приговорила Оуни к одному году тюрьмы.

СТОЯЛА ПРЕКРАСНАЯ ПОГОДА, когда в июле 1933 года Оуни Мэдден во второй раз в своей жизни вышел из ворот тюрьмы Синг-Синг.

– Сегодня у меня чудесный день, – обратился он к репортерам, ожидавшим его у выхода из тюрьмы. – Погода на моей стороне.

Карманы жилистого сорокалетнего парня были почти пусты, если не считать лекарств, которыми он лечил свои изрешеченные пулями кишки, и пятидесяти долларов (или около того), которые он заработал, ухаживая за цветами в тюремной теплице. Когда он ступил за железные ворота на свободу, его уже дожидался длинный зеленый лимузин, который доставил его на Манхэттен. Оуни присутствовал на сходке, посвященной будущему американской организованной преступности.

Мир за год изменился гораздо сильнее, чем Оуни мог себе представить. За несколько месяцев до его освобождения Конгресс принял закон Блейна^[41], подготовивший почву для отмены сухого закона, лишив тем самым нью-йоркскую мафию основного источника дохода. Вдобавок ко всему страна переживала тяжелейшую финансовую депрессию за всю историю своего существования.

Пока Оуни сидел за решеткой, в рядах мафиози произошла кадровая перестановка. Преступным миром Нью-Йорка теперь управляла троица молодых гангстеров – Мейер Лански, Бен «Багси» Сигел и Чарльз «Счастливчик» Лучано, которые подготовили и осуществили убийства крупных главарей итальянской мафии. Все трое молодых людей отличались как умом, так и безжалостностью. Особенно Лански: у него имелись явные организаторские способности. Он вызвал Оуни вместе с представителями всех ведущих преступных группировок Америки в отель «Уолдорф-Астория», чтобы обсудить совместное будущее.

Лански предложил создать национальный преступный синдикат, предоставив каждой группировке свою региональную автономию, но установив при этом определенные правила для национального сотрудничества и контроля. Лански считал, что будущее не за наркотиками или проституцией, а за азартными играми. Как это ни парадоксально, нищета Великой депрессии только усилила желание людей делать ставки. Самое главное, что азартные игры, как и алкоголь, были «преступлением без жертв». Что делало бутлегерский бизнес таким прибыльным для мафии? То, что они продавали продукт, который был популярен. Во время сухого закона к бандитам, удовлетворявшим тягу американцев к спиртному, относились как к народным героям. Азартные игры давали гангстерам шанс построить схожие теплые и зависимые отношения со своими клиентами.

В 30-е годы незаконная игорная деятельность велась в каждом крупном городе, от Лос-Анджелеса до Далласа и Майами, и даже в таких отдаленных городах, как Ньюпорт, штат Кентукки, и Финикс-Сити, штат Алабама. В пустынных неплодородных землях Невады совсем недавно началась реализация масштабного правительственного проекта по строительству плотины, в результате чего население Лас-Вегаса выросло с пяти до более чем двадцати пяти тысяч жителей, и сюда уже нагрянули мафиози, чтобы развлекать (и надувать) завсегдатаев казино. Законодательное собрание штата Невада решило, что ему нужна доля прибыли, и в 1931 году проголосовало за легализацию азартных игр. Первая лицензия на казино была выдана еще до того, как в Лас-Вегасе появилось почтовое отделение или даже асфальтированная дорога. А на другом конце страны, в штате Арканзас, замер в ожидании Хот-Спрингс.

Хот-Спрингс оказался «крепким орешком». Большинство преступных элементов в Америке знали Хот-Спрингс как место, где к ним благосклонно отнесется не только администрация города, но даже местная полиция. Но при всем знаменитом южном гостеприимстве, которым арканзасские сельчане любили баловать гангстеров, местные жители не позволяли им поселиться здесь навсегда. Хот-Спрингс славился тем, что воздерживался от суждения о нравственности своих гостей, о мужчинах и женщинах, сидящих за игорными столами. Но когда дело доходило до того, кто именно представлял интересы игорного дома, правило хорошо было известно и строго соблюдалось: ты должен быть местным. Мафиози из крупных городов всегда становились желанными гостями: они тратили свои деньги, могли даже затеять драку или угнать машину, но этим все и ограничивалось.

Лански хорошо знал Хот-Спрингс. Его сын Бадди родился с расщеплением позвоночника (spina bifida), хотя сначала заболевание ошибочно диагностировали как церебральный паралич. Лански услышал рассказы о целебных свойствах горячих ванн в Хот-Спрингсе, и его семья неоднократно совершала длительные поездки в город, чтобы проверить, помогут ли Бадди целебные источники. Воды чуда не сотворили, но Лански нашел в Хот-Спрингсе силу более земную – и при этом прибыльную.

В лице Оуни Мэддена Лански нашел идеального кандидата на роль посла мафии в Хот-Спрингсе. С Нью-Йорком для него все кончено: здесь он рискует снова попасть в тюрьму или, что еще хуже, быть убитым. В Арканзасе опыт Оуни позволил бы ему занять лидирующие позиции на новом и перспективном рынке. У него имелся опыт управления ночными клубами, связи в индустрии развлечений и доступ к наличным деньгам, которые могли пригодиться игорному сообществу маленького городка. Оуни представлялся английским джентльменом и бесстрастным дельцом. Если кто-то и мог очаровать местных жителей в Хот-Спрингсе, то именно Оуни – и он уже был на верном пути. Он обаял нью-йоркскую комиссию по условно-досрочному освобождению, чтобы она разрешила ему переехать в Арканзас. Он обольстил Агнес Демби, чтобы та позволила комиссии по УДО перевести его под опеку в ее семейный дом в Хот-Спрингсе. И он сумел понравиться почтмейстеру: тот дал ему свое благословение на брак с его дочерью.

Глава 3 Хейзел август 1935

Водители энергично хлопали в ладоши, привлекая внимание туристов, отчего всем сходящим с поезда казалось, что их встречают овациями. ...